— Вдруг какой-нибудь дракон?.. Гляди, как бы не отхватил тебе голову! — предупредил пытающийся заглянуть через его плечо товарищ.

В колеблющихся бликах коптящего факела они различили в глубине пещеры людей. Сначала они заметили блестящие красноватые точки. И не сразу поняли, что это широко раскрытые от страха глаза. Потом из темноты проступили фигуры сидящих плотно женщин, прижимающих к себе ребятишек. Были тут и белобородые старцы, и седые старухи, сидевшие замерев, боясь вздохнуть. Они не сводили глаз со входа. Если бы не светились их глаза, то можно было бы подумать, что они изваяны из камня.

Из глубины пещеры послышался стон. Подняв факел повыше, молодой македонянин разглядел лежащих там на соломе раненых варваров. Повязки на них были пропитаны кровью. Некоторые не подавали признаков жизни, быть может, были мертвы. Две старые женщины поили живых водой, поднося к их запекшимся губам чашу.

Македоняне отступили от расщелины. Они увидели едущего далеко внизу на белом коне Александра. Его легко было узнать по накинутому на плечи голубому гиматию и блестящему на солнце двурогому шлему, с колыхающимся, точно белое облачко, пером. Молодой аконтист, сжимая в руке факел, стал делать круговые движения и заорал, напрягая горло: «Тут люди — и!..» В воздухе подымались колечки черного дыма и быстро таяли.

Александр, заметив сигнал, остановил коня и посмотрел вверх, заслонившись рукой от солнца. Агема позади замерла.

— Что там у них? — спросил он.

— Они кричат, что в пещере люди! — доложили ему.

— Нет ли среди них Камака? — осведомился царь.

У Кратера был мощный голос, он сложил рупором ладони и крикнул, что интересует царя.

Чтобы ответить царю, аконтистам пришлось, подталкивая друг дружку вперед, влезть в пещеру, проклиная ее за то, что она попалась им на пути.

Через несколько минут с горы долетел голос:

— Здесь женщины с детьми, старики и раненые!..

— Нет ли среди них Камака? — снова повторил царь.

Кратеру вновь пришлось потрудиться.

«Камака!.. Камака!.. Камака!..» — эхом отозвались горы.

Царю доложили, что предводителя восставших варваров в пещере, увы, нет.

— Пещеру замуровать! Дабы ни один оттуда не выбрался! — приказал царь и тронул коня.

Время шло, солнце скрылось за горами, а небо сделалось красным, будто и до него долетели брызги крови, однако Александру все еще не принесли головы Камака. И от этого он все более раздражался. Друзья пытались завязать с ним разговор, отвлечь от невеселых мыслей, но царь молчал, казалось, и не слышал того, что ему говорили. Более двадцати тысяч варваров прикончили его доблестные воины, но не ликовала душа царя. Коли нет Камака ни среди мертвых, ни среди пленных, значит, немало еще осталось в живых тех, кто не пожелал признать его сыном Бога и своим царем, не поверил в его бессмертие и желает его гибели… Ну, куда мог подеваться этот чертов Камак? Не улетел же он со скалы Маг в небо?.. Кто там был, ни один не уцелел. А Камак находился там, Александру это доподлинно известно. Или существует тропа, по которой могут пройти лишь горные козы да этот предводитель варваров? Или беркут какой — с которыми, говорят, варвары водят дружбу, — подхватив его на крылья, перенес в другое место?.. Вон их сколько кружит в небе: здесь уже ночь, а для них день еще не кончился…

А что это там светится на горе? Уж не костер ли? Чем гуще становятся сумерки, тем он ярче. Вон слева от него появился еще один. И справа… Опять костры на горных склонах. И опять ветер доносит гулкие удары барабанов…

Гонцы Камака не сразу разыскали Спитамена, редко задерживающегося на одном месте дольше одной недели. Он часто менял место расположения своего лагеря. Поэтому посылаемые Искандаром отряды наиболее маневренных гипотоксотов, легкой конницы, вооруженной луками и стрелами, способной задержать врага до прибытия гетайров, уже не раз заставали на месте его стоянки лишь пепел от костров. И усрушанцы нашли его совсем не там, где он, по их сведениям, должен был находиться.

Узнав, с чем к нему пожаловали горцы, Спитамен тотчас велел трубить сбор. Однако он отдавал себе отчет, что опоздал. Искандар, скорее всего, уже давно завязал бой с усрушанцами, и подоспеть им на помощь можно не ранее, чем дня через четыре, да и то, если вовсю гнать лошадей. А как вступать в сражение на усталых конях? Им хотя бы день надо отдохнуть… Спитамен без колебаний принял единственно правильное решение, которое могло сорвать планы Искандара, отправившегося в рейд по горным дорогам, чтобы уничтожать на своем пути селения, наказывать непокорных горцев. До Мараканды от стойбища Спитамена был всего день пути. Искандар сразу же повернет обратно, узнав, что Мараканде, где осталась его любимая Равшанак, грозит опасность…

Спитамен приблизился к Мараканде ночью и расположился вокруг нее лагерем. На рассвете с городских стен увидели поставленные поперек дорог, ведущих к городу, арбы и белеющие в отдалении шатры. Группы конников носились, пыля, по степи. По дорогам расхаживали воины и всякого, кто шел или ехал с утра на городской базар, заворачивали обратно. В городе тотчас поднялась тревога. Уже достаточно рассвело для того, чтобы по одежде и воинскому оснащению легко были узнаваемы не только согдийцы, но и бактрийцы, массагеты, саки.

Спитамен с Датафарном и Шердором подъехал к воротам. Задрав голову, они некоторое время вглядывались в бойницы надвратной башни. Спитамен крикнул:

— Эй, вы там, спите, что ли?

— Что тебе надо, Спитамен? — послышался знакомый голос начальника привратной стражи.

— Разве сам не соображаешь, что мне надо попасть в город? Открывай подобру-поздорову!..

— Спитамен, ты видишь, какие у Мараканды высокие и прочные стены. А ворота надежнее, чем прежде. Их и дэву не отворить, если мы не отопрем изнутри. Лучше пожалей себя и своих воинов…

— Если нам придется открывать ворота самим, пощады не жди!..

Спитамен надеялся на согдийских военачальников, которых Искандар оставил у себя на службе. С ними он поддерживал тайную связь.

— Э — эх, — выговаривал с башни начальник стражи, как видно, считая, что наличие седой бороды дает ему право читать нравоучения. — Неужели тебе не надоело проливать кровь? Живем мы тут тихо, спокойно, не хуже, чем при Дариявуше.

Спитамен потребовал, чтобы позвали согдийских сахибкиронов, назвав их по именам.

— Они все казнены как изменники! — сказал начальник стражи.

Это известие потрясло Спитамена. Заметив, как он побледнел, Датафарн в сердцах сказал:

— Позволь мне вскарабкаться на башню, и я сброшу этот говорящий мешок на острие твоего копья!

То же Спитамен сейчас с гораздо большим удовольствием проделал бы сам. Но этим ничего не поправишь. Если начальник стражи говорит правду, то дела их очень плохи. Приступом Мараканду вряд ли возьмешь. Сил маловато. Надо думать, как выходить из положения, посоветоваться. Одна голова хорошо, а десять — лучше…

Спитамен поворотил коня и поехал прочь от ворот.

К Спитамену в шатер пришли на совет ближайшие его помощники Датафарн, Шердор, Зуртош и присоединившийся к нему недавно со своим воинством Хориён, а также предводители массагетов и саков. Солнце поднялось высоко, началась духота, при которой одолевает жажда. Перед сидящими вдоль стен шатра стояли чаши и кувшины с холодным кумраном. Совет единомышленников походил на обыкновенную беседу, которую вели, попивая приятный напиток.

— Мараканда — сердце Согдианы. Ее основал наш предок Кайковус. Намич проявил трусость и сдал врагу не только столицу, но и всю казну. А нам нужны деньги. Очень много денег. Не для роскоши, не для того, чтобы делать женам подарки, а для приобретения оружия и чтобы уплатить долги массагетам и скифам…

— Возьмем город и овладеем казной!.. — предложил нетерпеливый Датафарн.

— Взять — то, может, и возьмем. Но удержимся ли?.. — высказал опасение рассудительный Хориён.