— Они поплатятся за это.

Александр сразу смекнул, до какой степени ему на руку то, что произошло. Он — победитель и единственный претендент на престол — теперь получил право наказать тех, кто дерзнул поднять руку на Великого Ахеменида, и преследовать их до тех пор, пока не завоюет мир. Он улыбнулся и велел Клиту:

— Прикажи трубить сбор. У нас нет времени прохлаждаться на привалах! Коня мне!..

Александр увидел спешащую в его сторону женщину, укутанную с ног до головы в белое. Она лавировала между расположившимися вокруг общих котлов воинами и брошенными в беспорядке амуницией и корзинами из-под продуктов и, увидев, что царю подвели коня, сделала ему знак рукой. Он догадался, кто это, и не спешил садиться в седло. Приблизившись, женщина замедлила шаг и, протянув к нему руки, произнесла:

— Великий царь! Спаси моего сына!

Так прежде во всей Азии называли только Дариявуша. Значит, она признала, что теперь он достоин так называться, и никто другой.

— Успокойся, почтенная женщина, я сделаю все, что могу, — сказал царь.

Двое гиппархов по его знаку взяли старую женщину под руки, чтобы сопроводить ее в шатер.

Александр сел в седло и водрузил на голову двурогий шлем с пышным белым пером. В разных концах лагеря уже пронзительно звучали рожки, трубя поход…

Александру понадобились весь остаток дня и вся ночь, чтобы провести отряд через Каспийские ворота. С собой он взял только агему, а в пехоте отобрал самых сильных и быстроногих воинов. Над оставшимся войском он поставил Кратера и велел ему идти следом за собой, не слишком спеша, дабы не утомить войско, но и не делая долгих привалов. Не дожидаясь прибытия обоза с фуражом, который отстал от них, Александр выступил в путь. Чтобы не обременять воинов лишним грузом, он велел им взять только оружие и продовольствие на два дня…

На рассвете они прибыли в лагерь, где накануне останавливался Дариявуш со свитой и своим войском. Врагов они не захватили, те покинули лагерь, как видно, в спешке. Многие вещи были брошены, не успели разобрать даже нескольких шатров.

К Александру подвели выловленных где-то неподалеку в зарослях перепуганных пленных. От них стало известно, что власть в стане противника перешла к Бессу; бактрийские конники и прочие варвары провозгласили его своим шахом. Лишь Артабаз и его сыновья воспротивились заговорщикам и остались верными Дариявушу. Однако их было мало, и они не смогли помешать тому, что произошло. Великого Дариявуша заковали в цепи, впихнули в крытую повозку и повезли, как арестованного. А Артабаз с сыновьями и воинством свернули с большой дороги и ушли в горы, не желая принимать участия в затее Бесса и его сторонников.

— Нашелся хоть один не лишенный благородства варвар в окружении царя, — промолвил задумчиво Александр и спросил: — В какую сторону бежал трусливый Бесс?

— В ту, — показали пленные на извилистую дорогу, убегающую вдаль и теряющуюся среди покатых холмов, поросших скудной растительностью.

Солнце уже на треть поднялось над горизонтом и начало раскалять небо. Бактрия находилась в той стороне, где оно всходит, а дорога забирала резко на юг, где отроги гор и леса, как видно, были богаты родниками.

— Нет ли другой дороги, более короткой, по которой можно догнать беглецов? — поинтересовался Александр у пленных.

Те переминались с ноги на ногу, обменивались взглядами. Потом один из них сказал:

— Есть прямая дорога. Но на пути нет воды, и потому она заброшена.

— Будешь проводником и поведешь нас по ней! — распорядился Александр.

Понимая, что пехотинцы не могут следовать, не отставая, за всадниками, несущимися рысью, Александр приказал начальнику щитоносцев Атталу, предводителю агриан[54], вести пеших воинов по той дороге, по которой отправился Бесс…

Александр даже не сошел с коня, чтобы поразмять ноги. Поднял руку, подавая знак отряду, и тронулся рысью.

Весь день отряд двигался не останавливаясь. Воинов мучала жажда. У коней от усталости заплетались ноги и увязали в песке. «Не отставать!..» — только и слышали воины агемы от Александра. Они проделали около четырехсот стадиев[55], когда солнце, удаляясь на запад, туда, где была милая их сердцу Македония, стало светить им в затылок. И длинные синие тени, обгоняя их, бежали впереди, словно указывая путь. Песчаные холмы, обагренные закатом, вдруг расступились, и впереди блеснула, как расплавленная медь, река. И ужасная картина предстала взору Александра. Он застал у переправы царский лагерь в полном смятении. Еще дымились костры, в котлах кипела недоваренная еда. Упряжки с поклажей были брошены. И те, кто был жаден до чужого добра, теперь растаскивали все, что могли. Шатры были опрокинуты и смяты. Куда ни глянь — стенающие женщины. У реки возле полузатопленной лодки царь увидел нескольких вымокших до пояса мужчин, которые, судя по одежде, были не из простолюдинов, и направил коня к ним. Это была окончательно растерянная свита царя, позабывшая о своем долге и думающая только о своем спасении.

— Где великий Дарий? — спросил у них Александр.

Те переглядывались и молчали, их трясло от страха.

— Почему я не вижу среди вас Бесса?

— Он переправился через реку и бежал одним из первых, — был ответ.

И вдруг послышался возглас:

— Царь!.. Великий царь!.. — по разворошенному лагерю во весь опор скакал молодой гиппарх; осадив коня, он выпалил, показывая рукой в сторону зарослей: — Великий Ахеменид Дарий там!.. Он хочет видеть тебя!..

Александр поддал в бока коню стременами и помчался в ту сторону, куда указал гиппарх. Тот догнал царя, чтобы показать дорогу. Он скакал рядом и, захлебываясь встречным ветром, возбужденно рассказывал:

— Я пошел к ручью напиться… И увидел эту жалкую повозку, которую лошадь тащила через заросли. Возницы не было, и лошадь, видно, заплутала…

Среди рассыпавшихся по лагерю в поисках царя македонян сразу разнесся слух о том, что Дарий нашелся. Вслед за Александром поскакала его агема и начальники гетайров.

Однако, когда Александр подъехал к нищенского вида дорожной повозке, на бортике ее сидел черный ворон, не желая улетать, а Дарий был мертв. Александр махнул рукой, прогоняя птицу, и та каркнула, нехотя снялась и улетела, плавно махая крыльями. Царь спешился и снял с головы шлем. То же самое проделали все остальные. Молча стояли, обступив повозку.

«Что он хотел и не успел сказать мне?.. — подумал Александр. — Быть может, хотел попросить позволения проститься с близкими?..» Он снял с себя плащ и, раскинув его над мертвым, укрыл его. Затем распорядился:

— Приведите мать, жену и детей. Пусть простятся…

В глазах его приближенных этот акт милосердия был образцом рыцарства. Лишь истинный эллин не отказывает в последних почестях своему врагу. Так поступил некогда Ахилл с Гектором и Одиссей с Аяксом.

Царю не хотелось видеть объятых скорбью женщин, слышать их душераздирающие вопли, и он тронул коня, решив про себя отправить тело своего предшественника в Персию для торжественного погребения, со всеми царскими почестями, в скале персепольской царской усыпальницы.

В Бактре, встревоженной слухами о приближении македонян, с каждым днем нарастала паника. И чем ближе оставалось до нее, тем больше встречалось на дороге беженцев. Они ехали на возах, арбах, верхом на лошадях, на ослах и верблюдах. Вещи были нагружены второпях кое-как. На дороге пылились слетевшие с арб узлы. Многие из них были вспороты ножами: по-видимому, в них уже кто-то успел порыться. На обочине валялись черепки посуды, кому-то, вероятно, показавшейся в дороге излишним грузом… А вдали, над прожаренной солнцем степью висело желтое облако пыли и медленно двигалось на восток. Там, похоже, перегоняли отары овец в глубь страны, подалее от тех мест, где не сегодня завтра объявятся враги…