— Каким же? — жестко спросил царь, устремив на него тяжелый взгляд, его руки нервно тискали пояс халата.

— Мы вступили в войну без благословения богов, и жестокая судьба не прекращает преследовать персов. Нужно все начать сначала при новых знамениях…

— Как же все, что уже произошло, ты собираешься вернуть вспять? — спросил, жестикулируя, царь.

— Передай на время власть и командование другому, который до тех пор будет именоваться царем, пока враг не уйдет из Азии. И тогда, после победы, он вернет тебе твое царство…

— Как ты смеешь?.. — процедил сквозь зубы царь, шаря по поясу, где у него обычно висел кинжал, а ныне отсутствовал. — Не себя ли ты считаешь достойным носить этот титул?..

— Неужели твой разум не подсказывает тебе, что это единственно верный шаг, ты получишь свой трон обратно, ибо Бактрия еще не тронута, согдийцы, саки, инды в твоей власти, много народов, много армий, много тысяч пехотинцев и всадников готовят силы, чтобы достойным образом встретить врага. Направимся же в надежнейшее убежище, в Бактрию, и сделаем временно царем ее сатрапа Бесса. Изгнав врага, он передаст свою условную власть тебе, законному царю.

— Презреннейший раб! Нашел же ты время для измены!.. — закричал Дариявуш, побледнев, он бы заколол своего везира, если бы у него под рукой оказался кинжал.

Впрочем, ему это, наверное, бы не удалось, ибо его сразу плотно обступили бактрийцы. Хотя вид у них был смиренный, однако по глазам нетрудно было заметить, что они готовы и к насилию, если бы царь продолжал горячиться.

«Неужели они подкупили и мою стражу?..» — мелькнула у царя мысль, и он, круто обернувшись, посмотрел на стражников, которые стояли возле двери, на голову возвышаясь над всеми и не сводя с него глаз. Они, видно, решили, что сейчас последует знак — их мечи немедленно поползли из ножен.

Перед глазами царя расплывались лица, однако он заметил, что в комнате уже нет ни Набарзана, ни Бесса. А возле самого уха звучал вибрирующий голос верного Артабаза, который подходившими к случаю словами успокаивал его, теряющего последнюю веру в людей Дариявуша:

— Великий царь, умоляю вас, отнеситесь спокойнее к неразумению или заблуждению некоторых из своих подданных… Ведь наступление врага тягостно нам всем даже при всеобщей вам покорности, а что же будет со всеми нами и со всей страной, если подданные станут отчуждаться от своего царя и разбегаться в разные стороны? Простите их и постарайтесь лучше сплотить вокруг себя верных людей…

Царь стряхнул удерживающие его руки, оттолкнул обступивших его воинов и надтреснутым голосом произнес:

— Господь еще не лишил меня власти и возможности кого карать, кого миловать, а кого сделать моей правой или левой рукой. Вы — мой верный, старый друг, будьте уверены, я еще в состоянии принудить их к послушанию, так же, как двигать вот этими своими конечностями, — и царь поднял вверх обе руки, пергаментно — желтые и дрожащие. — Мои полководцы жаждут сражения с македонянином? Честь и хвала!.. Предлагают идти в Бактрию, где у нас прибавится войска? Хорошо!.. Ступайте все и распорядитесь, чтобы готовились в дорогу.

Стража у двери расступилась, пропуская в ее темный проем полководцев. Последним покинул царя Артабаз.

Войско Александра растянулось вдоль извилистой дороги. Парящим в голубой выси орлам оно, наверное, казалось ползущей по земле змеей со сверкающей чешуей и густой щетиной копий вдоль спины. Она ползла очень быстро, как и подобает ползти змее, преследующей жертву. Впереди ехал на белом рослом коне Александр с седыми от пыли бровями и ресницами, в накинутом на плечи поверх сияющих золотом лат шелковом плаще. Полукольцом обступала его двигающаяся следом агема — конная гвардия, отряд его верных телохранителей. За ними обычно выстраивались когорты гетайров, тяжеловооруженной конницы, состоящей из македонской знати. Но на этот раз гетайры отстали, и гипотоксотам, легкой коннице, вооруженной луками и стрелами, пришлось вопреки традиции обогнать гетайров и следовать за агемой, сохраняя лишь небольшую дистанцию. Ибо коварные персы в любом месте могли устроить засаду, и было рискованно оставлять царя с одной только агемой, хотя ее и составляли отборные воины, способные сражаться один против пяти. Едущие в последних рядах гипотоксоты то и дело оборачивались, обеспокоенные тем, что гетайры отставали все больше и больше. Случись какая неожиданность, им понадобится не менее четверти часа, чтобы подоспеть на подмогу. Хоть и сильны под ними кони, да тяжелы всадники. А о гипаспистах[49] и гоплитах[50] и говорить нечего, их и вовсе не видно за пеленой пыли, застлавшей горизонт… Многие дремлют в седлах. Людей мучит жажда. Они двигались всю ночь, сделав всего два коротких привала. Наступил июль, днем царила страшная жара, двигаться можно было только ночью и на рассвете, пока солнце еще не набрало высоту. Александр спешил. Он был полон решимости не дать в этот раз Дариявушу ускользнуть.

Впереди, где небо постепенно принимало оранжевую окраску, предваряя рождение солнца, все резче проступали горы, с каждым часом становились выше и выше, будто на глазах росли из земли. Там они должны будут пройти через узкую теснину, называемую Каспийскими воротами. Там в изобилье бьют из-под земли ключи. В прохладной тени ущелья и ореховых рощ царь даст отдохнуть своему войску…

Пока царю ставили шатер под развесистой старой орешиной, он наблюдал, как его гетайры устало сползали с седел и тут же валились на влажную от росы траву. Царь подшучивал над ними. Он был свеж, весел, в нем не заметно было даже признаков усталости. Он решил пройтись по лагерю и проследить, все ли в порядке. Не мешает проверить, не забыли ли утомленные трудным переходом гиппархи[51] выставить караульных. Царь стал взбираться по склону горы, придерживая короткие ножны, чтобы не задевали о камни. Его кто-то окликнул, и он обернулся. Вблизи его шатра стояла группа персов в окружении гиппархов, он поспешил обратно, легко перескакивая через камни и колючие, цепляющиеся за полы развевающегося плаща кусты. Появление в его лагере персов царя не удивило, он уже привык к тому, что к нему перебегают воины Дариявуша, по одному и целыми группами. Завидев царя, к нему навстречу поспешил Клит, он был бледен и чем-то крайне встревожен.

— Плохие новости, Александр! — сказал он. — Великий царь взят приближенными под арест. И при этом ранен.

Они дружили с Клитом с детства, и он обращался к царю просто по имени. Александр привык к этому, и собственное имя, произнесенное голосом друга, не резало ему слух. Клит командовал легкой конницей. К тому же царь находился в самой сердечной дружбе с семьей Клита, особенно он любил Ланику, его старшую сестру, которая когда-то была его кормилицей. А сам Клит спас Александру жизнь при Гранике, а это кое-что значит.

Глаза царя сверкнули. Однако Клит не понял, чего в них было больше: злорадства или крайней досады. Известие это, конечно, шокировало царя неожиданностью. Чего-чего, а такого оборота он не предполагал. Однако потребовалась всего минута, чтобы он смог взять себя в руки и сосредоточиться. Коротко засмеявшись, он обнял Клита за плечи:

— Кто эти люди? — спросил Александр, кивнув в сторону персов, которые не сводили с него глаз.

— Они ушли из Дариева лагеря. Вон тот высокий, с черной бородой — знатный вавилонянин. С ним рядом Антибел, один из сыновей Мазея. А те четверо — из их приближенных…

— Новость, разумеется, они привезли не из приятных… Они забыли, что царь неприкосновенен. Придется наказать тех, кто оскорбил царя. Кто организовал заговор?

— Бесс.

— А еще?

— Набарзан, хилиарх[52] в коннице, и Барсаент, сатрап арахонтов и дранганов[53].