К тому же царь царей надеялся, что до весны, быть может, успеют подойти сатрап Бактрии Бесс со своим войском и примкнувшие к нему согдийские полководцы. Дариявуш даже посылал гонцов с просьбой о помощи к скифам, этим полудиким племенам, бывшим заклятым врагам своим, надеясь, что они соблазнятся золотом. Но в начале весны прибыл только Бесс, его верный Бесс, который, оказывается, заслуживает большей любви, чем царь царей к нему до сих пор питал. Он обнял этого полноватого и несколько неуклюжего с виду полководца и долго не разнимал рук, прижимая его к себе, силясь сдержать катящиеся из глаз слезы. Надо же, Бесс откликнулся на его зов! В то время, когда придворные от него бегут, чтобы сдаться Зулькарнайну, рассчитывая на его милость, Бесс прибыл сюда…

— А где согдийцы? — спросил Дариявуш.

— Они вскоре будут. Я послал к ним гонца, а сам, не теряя времени, выступил в Экбатаны.

— А скифы?

Бесс, опустив глаза, развел руками. И Дариявуш понял, что сыны пустыни не захотели прийти ему на помощь.

— Они никогда не были нам друзьями, — молвил он после паузы и вновь устремил на сатрапа, еще покрытого дорожной пылью, благодарный взгляд. — Спасибо тебе… Я ни на кого не могу полагаться, как на тебя. Могу ли я полностью доверять иноземцам Патрону и Главку, командующим греческими наемниками? В последнее время я стал замечать в их глазах нечто такое, что хочется тут же кликнуть охрану и взять обоих под стражу. Только ты и мой верный везир Набарзан остались, только на вас я могу опереться…

Дариявуш сильно похудел, глаза ввалились, и вокруг них темнели круги, его бороды и усов давно не касались ножницы брадобрея. Одежда на нем, которая еще недавно была роскошной, выглядела потрепанной, свисала складками. Казалось, он уже махнул на себя рукой.

— Ступай, отдохни с дороги. А вечером я велю устроить в честь твоего прибытия пир, — сказал он, положив на плечо Бессу руку.

Однако пиру состояться вечером было не суждено. На закате в Экбатаны примчался на взмыленном коне гонец. Конь рухнул под ним у порога дворца, хрипло дыша и судорожно перебирая ногами. Гонец выпростал из-под него ногу, стремительно пересек мощенный плитами двор и взбежал по ступеням дворца. У входа его встретил везир Набарзан. То, что он услышал, заставило его чуть ли не бегом проследовать в покои царя. Гонец привез известие, что Искандар Зулькарнайн выступил из Персеполя и приближается с устрашающей быстротой…

Эта весть мгновенно распространилась сначала по дворцу, а затем и по всему городу. Началась паника.

Дариявуш распорядился отправить обоз на северо-восток, к Каспийским воротам, и стал готовиться, чтобы на рассвете двинуться вслед за ним. Голова у него шла кругом, и он полностью полагался на везира, который никогда не терял присутствия духа и умел предусмотреть все до мелочей. С вечера у Дариявуша поднялся жар, однако у него не было желания даже призвать лекаря. Он уединился во внутренних покоях, чтобы отдохнуть перед дорогой. Окна были отворены, и когда прохладный ветерок откидывал занавес, из-за темнеющих деревьев в комнату заглядывала луна. Царю не спалось. Он размышлял о том, что враг, быть может, удовольствуется завоеванием Экбатан и не пойдет дальше на восток. Теперь Дариявушу ничего не оставалось, кроме как следовать в далекую Бактрию…

Время близилось к полуночи, когда за дверью послышался шорох. Рука его потянулась к шнуру с массивной кистью: если за него дернуть, то в соседних покоях, где находится стража и прислуга, раздастся звон колокольцев. Однако он услышал негромкий голос своего тайного соглядатая:

— Ваше величество, это я!..

— Входи, — шепотом ответил царь.

Дверь отворилась пошире, в нее бесшумно, как тень, проскользнул человек и замер, не смея более сделать и шагу. Занавес на окне колыхнулся, и царь разглядел в лунном свете его бледное лицо.

— Ваше величество, простите, что тревожу в столь позднее время. Однако вы сами позволили…

— Да, да, говори, — заторопил его царь; он поднялся с постели и, накинув на себя парчовый халат, стал расхаживать взад-вперед, мягко ступая по толстому ковру.

— Полководцы собрались на совет. Они без должного почтения произносят ваше имя…

— Кто из них?.. Или все?

— Все.

— Набарзан и Бесс тоже с ними? — остановился царь и дрожащей рукой пытался натянуть на плечо сползающий халат.

— Да.

— Хорошо. Ступай. Ты достоин награды.

Соглядатай исчез, словно просочился сквозь дверь. И Дариявуш сильно дернул за шнур. В дверях тотчас появился начальник охраны.

— Поставь у двери своих молодцов и пошли кого-нибудь за Набарзаном, Артабазом и Бессом! Да, Патрон и Главк пусть тоже явятся!..

Из коридора доносился топот бегающих взад-вперед воинов из охраны. Дариявуш стал неторопливо надевать царские одежды. Затем позвал прислугу и велел зажечь светильники.

Не прошло и нескольких минут, как вошли все, кого пожелал видеть он. За их спиной у входа встали дюжие молодцы из охраны, мечи которых были на треть выдернуты из ножен.

Полководцы незаметно переглядывались, они были сильно взволнованы и, пожалуй, даже напуганы. Если бы не было для этого причин, то незачем было бы им и волноваться.

— Не желаете ли вы мне что-либо сказать? — спросил царь, и глаза его гневно сверкнули.

Произошла заминка. И тогда Артабаз, старейший из друзей царя, выступил вперед и заговорил, приложив правую руку к сердцу:

— Мой великий царь! У многих твоих полководцев, которых за их отвагу ты величал львами, ныне от сознания близкой опасности сжимаются в ужасе сердца. Отпусти их, пусть себе уходят… А мы, облачившись в драгоценные одежды, надев поверх них латы и взяв в руки наилучшие из наших мечей, последуем за тобой и примем сражение в надежде на победу, но не откажемся и смерть принять, ибо она предпочтительнее позора и унижения…

Пока он говорил, Бесс стоял, замерев, как изваяние, выпятив округлый жирный подбородок, глаза блестели, точно стеклянные, и не моргали. А Набарзан, нервничая, переминался с ноги на ногу и оборачивался назад, к двери, обеспокоенно поглядывал на могучих воинов со свирепыми лицами, которые по еле приметному знаку царя могут снести голову любому, но в нем еще не остыла страсть после спора с Артабазом, и он, довольно неучтиво, отпихнув его локтем, сам выступил вперед и слегка дрожащим от волнения голосом сказал:

— И еще есть что добавить, ваше величество… — он был полон решимости и смело посмотрел в глаза Дариявушу: — Нам нельзя далее продвигаться на восток…

— Почему?

— Сейчас очень рискованно рассчитывать на верность восточных иранцев. Они отродясь не питали симпатии к персам…

— Ахемениды никогда не были деспотами по отношению к ним. И в трудный дня меня час я надеюсь найти у них поддержку.

— Если великий царь требует верности от своих вассалов, то и они с не меньшим основанием должны надеяться, что царь будет действовать умно и сможет защитить их владения, — довольно дерзко произнес Набарзан.

Остальные молчали, но по глазам большинства из них царь понял, что они солидарны с везиром. Если он накажет везира за непочтенный тон, то остальные полководцы отвернутся от него. И что тогда? Неужели приближается трагическая развязка его несчастной судьбы? Неужели это конец?

— Что ты предлагаешь? — спросил сдавленным голосом царь и опустил глаза.

— Ваше величество постоянно избегает сражений. Мы знаем, почему у вас не хватает на это решимости. В случае нашей удачи Двурогий может уничтожить вашу семью…

— Не-ет! — закричал Дариявуш и впился зубами в кулак; покрасневшие глаза его постепенно заполнялись слезами; затем он с придыханием заговорил: — Я заманю его в великую пустыню, где нашел свой конец даже непобедимый Кир…

— Мы не успеем дойти до пустыни. Двурогий настигнет нас не далее Каспийских ворот, — выпалил везир Набарзан, которого царь всегда считал своей правой рукой. «Вы свой трон получили бесчестным путем благодаря коварству Багоя. Вот почему Ахура — Мазда лишил вас милости!..» — хотел сказать он, и глаза его сверкали. Но, помолчав и остудив пыл, он продолжал уже спокойнее, и снова голос его сделался вкрадчивым, как и прежде: — Я знаю, что выскажу мнение, на первый взгляд, вам неугодное. Но ведь и врачи нередко излечивают болезни очень горькими лекарствами, а кормчий корабля, стараясь избежать кораблекрушения, спасает, что может, жертвуя остальным. Вот и я, которого надоумило небо, осмеливаюсь советовать вам не спасаться бесконечным бегством, а сохранить царство разумным способом…