Спитамен развернул коня и рысью съехал с холма.

Бесс, расслабясь, ехал в седле и делал вид, что дремлет. Но ему было не до дремоты. Огнем жгла мысль, что Бактрия уплыла из рук. Его Бактрия, куда он намеревался перенести столицу. Кто он теперь, которому так недолго пришлось восседать на троне, а корону приходится не с гордостью носить, а прятать в потайном месте?.. Обретет ли он себе опору в чужой земле, признают ли эти полудикие степняки его власть над собой? Вот и Спитамен показал когти, оскалил клыки. Как на таких полагаться?..

Когда его родич, Дариявуш, был в силе, Бесса мало что волновало и заботило. Далеко находился Дариявуш, в Персии, а власть его ощущалась и в самых дальних уголках империи, не говоря уже о Бактрии и Согдиане. Тогда такие, как Спитамен, не смели даже хмуро посмотреть на Бесса, не то что разговаривать, не выбирая слов. Бесс мог предаваться увеселениям и наслаждениям в окружении льстецов. И это все благодаря царю царей Дариявушу. Но ради спасения империи Бессу пришлось взять на душу великий грех. Простят ли его небеса, не будет ли он жестоко наказан за пролитую царскую кровь?.. Об этом думал Бесс, находясь много часов в пути, проезжая через опустевшие, покинутые жителями кишлаки, по улицам которых носились лишь своры одичавших собак. В этом краю было принято встречать царствующих особ торжественно и с почетом, а им до сих пор еще не встретилось ни единой живой души. И Бесса вдруг охватило чувство, которое испытывает заблудившийся в пустыне путник, не находя ни единого дерева, в тени которого мог бы укрыться от палящих лучей солнца. В такие моменты человеку приходится уповать только на Бога. Если Всевышний отказывает в покровительстве, тогда… Что бывает в таких случаях, Бессу не хотелось думать. Он шептал молитву за молитвой, прося у Бога прощения и милости…

И вдруг его как стрелой пронзила мысль, что, обращаясь с молитвами к Богу, он думает об Искандаре! Тот именует себя сыном Бога. К кому благоволит, щедро одаривает царскими милостями, кого не жалует, тех сурово карает. Что, если и впрямь ему покровительствует сам Зевс?.. А ты тешишь себя надеждой, что враг не узнает, в какую сторону ты подался. Вместо крепостных стен выбрал защитницей пустыню и еще надеешься собрать стоящее войско. Дариявуш тоже на что-то надеялся. На что?.. Искандар оказался сильнее. Почему не хочешь этого признать? Может, пойти к нему с повинной и сдаться на милость победителя? Ведь ты лишил жизни не друга его, а врага. Искандар за это должен быть только признателен. Не лучше ли самому определить себе достойную судьбу до того, как противник вынесет тебе свой приговор?..

Ты сам возвел себя в цари. Сам же и откажись от короны. Снять ее куда легче, чем водрузить на голову. Если вымолить у победителя снисхождение, то он может оставить тебе ту власть, которую ты сейчас имеешь. И ты по-прежнему будешь царствовать, пусть и без короны. Избавишься от скитаний по бескрайним пустыням. Не будешь зависим вон от тех согдийцев, что едут поодаль, держась вместе, и хмуро поглядывают в твою сторону, почти не скрывая неприязни и недоверия. Неужели затаили гнев из-за Дариявуша, к трону которого подползали чуть ли не на брюхе?.. А сделай тебя Искандар сатрапом Бактрии и Согдианы, и к тебе бы они подползали, как к Дариявушу…

Однако верить Искандару нельзя. Он говорит одно, творит другое. Не он ли утверждал, что ему не нужны ни земли чужие, ни богатства, а только личная месть за поруганную родину вынуждает его, сына Зевса, преследовать персидского царя, чтобы в конце концов сразиться с ним, как с достойным соперником. Он объявил, что будет следовать за великим царем до тех пор, пока не захватит его живым или мертвым. Бесс поверил ему. И не только он…

Преследуемым стаей волков порой приходится выбрасывать из мчащегося возка какие — либо вещи, а то и раба, и пока хищники рвут в клочья добычу, от них удается уйти подальше. Так и Дариявуша пришлось принести в жертву, чтобы спасти Бактрию. Но Искандар не остановился. Не утолил свой голод. Пошел дальше. И в оправдание себе придумал другое: мол, сами Боги повелели воздать цареубийце по заслугам.

Бессу ничего не остается, кроме как, запутывая следы, увлекать врага за собой все дальше и дальше в пустыню. Но надо позаботиться о том, чтобы не погибнуть самому и не погубить войско. Должно быть, Спитамен лучше всех ориентируется в этих местах.

— Спитамен! — окликнул Бесс.

Тот ехал с Датафарном. И не прервал сразу беседу, чтобы стремительно подлететь, как и положено, когда зовет царь, сначала кивнул и, лишь завершив фразу, приблизился к Бессу рысью.

— Веди нас в какой-нибудь кишлак, где мы получим кров для ночлега и пищу, — приказал Бесс, его глаза воспалились от летящего песка и покраснели.

— На пути у нас есть такой кишлак. До темноты доберемся, но я не уверен, что жители не покинули его…

— Чертовы степняки! Куда они все подевались?.. — возмутился Бесс, и его одутловатое лицо налилось кровью.

— Молва о том, что мы бежим от Искандара, обгоняет нас, — сказал Спитамен. — Люди покидают дома, стараясь не оставлять ничего врагу. Это ваше повеление. И гонцы успели разнести его по нашим кишлакам…

— Могли же они подождать нас, разрази их гром!..

— Дорог в пустыне много, и они извилисты. Кто же знает, какую из них выберет великий царь Азии?..

— Пошли вперед гонцов, дабы люди знали, что к ним следует Артаксеркс!

Спитамен отвесил поклон, прижав к груди руку, на которой висела плеть, и снова подскакал к Датафарну и Оксиарту, прервавшим беседу и устремившим на него вопросительный взгляд. Спитамен что-то сказал им, и они разъехались в разные стороны.

У Артаксеркса все кипело внутри оттого, что Спитамен разговаривал с ним без должного почтения, не говоря уже о подобострастии, проявляемом другими при разговоре с великим царем всей Азии. Но до поры до времени решил гнева не выказывать, и он бушевал в нем, как в котле под плотно прикрытой крышкой. Ничего, у Артаксеркса еще будет для этого более подходящее время, он умел осаживать и не таких ретивых…

Посмотрев на Спитамена, Бесс распрямился в седле, расправил плечи, выше поднял голову, подумав: «Как он держится в седле, как гордо восседает! Подумаешь не я, Артаксеркс, царь Азии, а он. Видно, в Согдиане чувствует себя хозяином, позабыв, кому обязан служить. К нему то и дело подъезжают его сотники, он отдает распоряжения, и они мчатся, настегивая коней, спеша выполнить его повеление…»

Бесс снова задремал, развалясь в седле. Эх, жаль, крытый царский возок пришлось оставить на том берегу. В нем можно было удобно устроиться и никто тебя не видел и знать не мог, спишь ты или даже в пути занят государственными делами. А тут… только и думай, как бы не свалиться с седла. Все-таки дает о себе знать бессонная ночь. Голова до сих пор трещит от вина. Вот он придет в себя и тогда уж найдет повод призвать к себе и поставить на место этого зарвавшегося согдийца, который, кажется, забыл, что не один век в Азии правила знаменитая династия Ахеменидов. Из этой династии и Бесс. Священный сан царя всей Азии принадлежит ему по праву. И Спитамену следовало бы лишь благодарить Артаксеркса за то, что он отнес его к своему ближайшему окружению. Стоит этим варварам слегка потрафить, они тут же норовят сесть тебе на голову…

Покойный родич Дариявуш, да будет ему пухом земля, имел твердую руку и умел властно править, а тем, кто проявлял норов, ломал хребет… Как только подумал о Дариявуше, снова у Бесса сжалось сердце, будто кто сдавил его железным обручем, а спина покрылась холодным потом. Да что же это? Тень убитого царя неотвязно следует за ним… Бесс даже обернулся, дабы убедиться, что ее нет за плечами.

Спитамен и вернувшийся к нему Датафарн ехали справа, чуть приотстав. За ними садилось солнце, разведя вдоль всего горизонта алый костер. «Если вблизи царя такие воины, то царь должен быть спокоен. Так почему же у меня так тревожно екает сердце, прямо готово выпрыгнуть, как пугливый заяц из клетки?.. Почему ищу невольно взглядом могучих джигитов личной гвардии?.. Обеспокоен, не слишком ли они отстали?..»