Бесс еще раз медленно обернулся, казалось, даже поворот головы, крепко сидящей на толстой шее, давался ему с трудом. Он долго и пристально смотрел на едущих бок о бок Спитамена и Датафарна. Временами ветер доносил их голоса и смех, вот только, о чем они говорят, Бесс, к сожалению, разобрать не мог. Да и выражения лиц их не разглядишь, поскольку в глаза бьют лучи угасающего солнца.
Датафарн заметил, что на него смотрит царь, и умолк. Затем, подогнав своего коня ближе к Карасачу и почти касаясь стременем стремени Спитамена, тихо спросил:
— Артаксеркс не на шутку чем-то обеспокоен?..
— Видно, начинает понимать, что тяжеловата для него корона Дариявуша, — ответил Спитамен.
Да, конечно, корона сама по себе еще ничего не значит. Поистине ли обладает Бесс властью над массой людей, которых ведет невесть куда?.. Ведь он не знает толком, куда всех ведет, зачем и что ждет его самого. Просто бежит, как затравленный зверь, спасая собственную жизнь.
А Спитамен прибыл со своим воинством в Бактрию не для того, чтобы тотчас же с позором бежать обратно, а чтобы принять участие в сражении с Искандаром Зулькарнайном на стороне великого царя Дариявуша. И не потому что так уж чтил царя царей. Дариявуш на протяжении десятилетий собирал дань с Согдианы и алчность его не знала границ. Вовсе не тем Спитамен был озабочен, чтобы Дариявуш, победив Зулькарнайна, еще более укрепил собственную власть. Эти два кровожадных льва, по его расчетам, должны были перерезать друг другу сухожилия и спустить кровь. Тогда согдийцам представился бы случай скинуть бремя Ахеменидов и обрести свободу… Спитамен привел свое воинство, желая убедиться, действительно ли верно все, что рассказывают о македонянах, в самом ли деле они столь страшны и непобедимы. Увы, не пришлось ему участвовать в больших решающих сражениях. Но и тех коротких, молниеносных стычек с македонянами было достаточно, чтобы убедиться, что и они смертны. И у них ломаются мечи, и тоже хлещет алая кровь, когда сабля отсекает им кисть, сжимающую оружие, или голову, они тоже издают нечеловеческие вопли и стонут, валясь с коней, пронзенные копьями или стрелами…
— Посмотри, Спитамен, какую царственную величавость он на себя напускает, — усмехнувшись, заметил Датафарн и кивнул в сторону Бесса. — Неужто не понимает, что со стороны это выглядит смешно?..
— С тех пор, как он объявил себя царем Азии, его не узнать. Только и делает, что похваляется: мол, то, что не сделал Дариявуш, осуществит он, Артаксеркс, — сказал Спитамен.
— И откуда такая самоуверенность? Удивительно, что многие в это верят…
— Многие верили, находясь по ту сторону реки. Теперь таких поубавилось… И как же это ему удалось убедить полководцев, что Искандар Зулькарнайн прекратит преследование персидского войска, как только не станет Дариявуша, к которому сын Зевса питает личную вражду…
— Дариявуша наказал Ахура — Мазда за то, что он захватил престол при помощи коварства. Наверное, поплатится за предательство и Бесс…
Спитамен промолчал. Ткнув в бока Карасача пятками, пустил его рысью.
Спитамен хорошо знал, какова цена Бессу. От него на охоте — то не много проку, куда ему воевать с Зулькарнайном. Находиться под его началом — значит лишиться авторитета среди согдийцев. Вон уже кое-кого из старейшин местных родов с их дружинами не видать среди отступающего воинства. Не иначе, как незаметно свернули в другую сторону на одной из многочисленных развилок. И в каждом селении, встречающемся на пути, остается все меньше воинов. Разбредаются по домам. Не могут они проходить мимо своих дворов, бросая семьи на произвол судьбы, на милость следующих за ними по пятам врагов. Что же делать, как сохранить войско? Оно нужно не для того, чтобы защитить Бесса, а чтобы преградить врагу дорогу в Согдиану. Спитамен обернулся и с презрением глянул на массивную фигуру Бесса. Если бы эту колышущуюся в седле тушу оставить по ту сторону реки, сейчас можно было бы бросить согдийцам клич, дабы поднялись до единого на защиту родины. А тут, перед кем ни выступи, что ни скажи, это звучит от имени Артаксеркса, да забери его Анхра — Майнью…
Ехали всю ночь, сделав лишь один привал.
В свете наступающего утра показались очертания Наутаки[57]. И чем ближе они подъезжали, тем четче проступали из сероватой мглы зубчатые стены и башни и будто росли прямо на глазах. В просветах между зубцами появлялись и исчезали фигуры людей. Должно быть, стража давно заметила приближающееся войско. Бесс задрал голову, придерживая на голове шлем, и вглядывался в зияющие бойницы надвратной башни. Огромных ворот, обитых медью, никто не отворял. Раздраженный этим, Бесс рванул поводья, подняв на дыбы коня, и вскинул руку, веля войску остановиться. Один из телохранителей по его знаку подъехал к воротам и постучал булавой о медное кольцо. За воротами зашаркали шаги, послышался кашель, и хриплым со сна голосом спросили:
— Кого еще принесла нелегкая в неурочное время?
— Протри глаза, бесчестный, да пошевеливайся! — грозно крикнул царский сарбаз. — Отворяй скорее врата!
— Что ты там разорался? Или за тобой гонятся разбойники, чтобы обчистить твой карман? — вяло отозвался привратник.
Спитамен пригладил рукой усы, заодно прикрыв улыбку. Ему было смешно, как привратник разыгрывает из себя придурка, чтобы протянуть время до прибытия начальника стражи и пытаясь выяснить, что это за войско нагрянуло под стены Наутаки.
— Отворяй, болтун! А не то придется тебе укоротить язык! — крикнул сарбаз, с трудом удерживая на месте вертящегося под ним коня.
— Ого, да ты сердит, как я погляжу! Кто же ты таков? Может, разбойник какой, много нынче вашего брата разгулялось по дорогам!
— Его величество великий царь Азии Артаксеркс прибыл собственной персоной! Если не откроешь сию же минуту, будешь немедленно обезглавлен!..
За воротами некоторое время царила тишина.
Всю ночь проведшие без сна воины еле держались в седлах. Они прислушивались и поглядывали на стены, стараясь определить, что на них происходит. Там было приметно какое-то движение. Как бы их не приняли за врагов! А то полетят, чего доброго, в них стрелы. Но было тихо. Лишь фыркали кони, звякало оружие и удила да ворчали недовольные воины.
Наконец голова привратника показалась в одной из бойниц башни. Высунувшись, он посмотрел вниз и спросил, посмеиваясь:
— Неужто и впрямь к нам пожаловал сам царь всей Азии? Ну и ну! Почему же нас никто не оповестил, чтобы мы устроили ему пышную встречу? В прежние времена так не приезжали даже дальние родственники царя.
— Ты что это работаешь языком, а не руками? А ну, отворяй скорее! Великий Артаксеркс у ворот!
— Что-то я не вижу его среди вас. А где же золотой царский паланкин?
— Эй, зануда!.. — крикнул кто-то, не выдержав, из толпы всадников. — Вот увидишь, я высеку тебя собственноручно вот этой плеткой.
— Ты мне не угрожай! — возмутился привратник. — Я человек подневольный и выполняю то, что мне было велено. Сейчас явится начальник стражи, с ним и говорите. Я за ним уже послал.
— Ну и глупец, будь ты проклят, — проворчал Бесс и стал оглядываться по сторонам, словно ища поддержки; взгляд его задержался на Спитамене. «Всю дорогу ехали стремя в стремя с Датафарном. И сейчас о чем-то шепчутся. Вместо того чтобы отчитать проклятого привратника за непочтение к царю Азии, употребив два-три крепких согдийских выраженьица! Если бы Спитамен выехал вперед и крикнул: „Эй, с тобой говорит Спитамен! А это — наш великий царь!“ — ворота бы тотчас отворились. Его тут знает в лицо каждая собака. А ему, видать, нравится выставлять меня на посмешище. Подожди же, я тебе это припомню!..»
Голова привратника в бойнице исчезла, вместо нее показалось заросшее черной бородой лицо начальника стражи.
— Кто такие? — басом осведомился он.
«Сейчас будут повторяться те же самые вопросы, и на каждый из них последует тот же самый ответ, — подумал с раздражением Бесс. — Руки чешутся запустить копье в эту бородатую физиономию!» Крепкое ругательство уже готово было сорваться с языка, но Бесс сдержался. Ему не подобает. Может, Спитамен подаст все-таки голос? Опять обернулся к нему. Сидит, опустив голову, будто нарочно, чтобы его не узнали.
