Генерал-фельдмаршала, и прочих генералов у Риги встретил шведский генерал-майор фон Клодт с офицерами гарнизона. Русские вошли в город строем. Впереди командир, генерал от инфантерии князь Репнин и генерал-лейтенант Остен, за ними гренадеры, бомбардиры и канониры, затер морской капитан Добик с матросами и морским флагом. Из полков первым шел Ингерманландский, затем следовали Киевский, Астраханский, Сибирский, Казанский и Бутырский.

Так русские четвертого июля в шесть часов пополудни заняли Ригу и сразу же сменили шведские караульные посты. Восьмого июля бывший рижский генерал-губернатор граф Штремберг посетил Шереметева в его лагере и просил отпустить его, как о том было упомянуто в договоре о сдаче.

Два дня спустя шведы в количестве пяти тысяч двухсот человек — из них более половины больных — с развернутыми знаменами и музыкой оставили город. Больных на основании пункта трактата отправили в Дюнамюндскую крепость, затем на кораблях доставили в Швецию.

Четыре русских пехотных полка под командованием генерал-майора Айгустова разместились в парадном порядке по улицам, через которые выходили шведы. Но самого Штремберга так и не отпустили. Царь прислал приказ задержать его, чтобы обменять на плененных под Нарвой русских генералов, — поэтому его доставили в Петербург. Из гарнизона задержали всех лифляндцев, в том числе генерал-майора Альфендаля и двенадцать полковников и подполковников, а кроме того, и тех, кто происхождением был из некогда шведских, а ныне завоеванных русскими городов и областей, — всего восемьсот шестьдесят два человека.

В городе, и крепости русские забрали свыше шестисот медных и чугунных пушек, изрядное количество боеприпасов и двенадцать знамен.

Двенадцатого июля в русском лагере отслужили благодарственный молебен, причем трижды палили из пушек и мушкетов. В восемь часов четырнадцатого июля отряд дворян и бюргеров с саблями наголо выехал, чтобы сопровождать в город генерал-фельдмаршала Шереметева. От Карловых ворот до самого замка на улице был выставлен почетный караул. В одиннадцать победители начали вступать в город в следующем порядке:

Впереди всех, возглавляя роту гренадеров Ингерманландского полка, с саблями наголо, шли два офицера в парадных шапках, за ними генеральские верховые конюхи вели тридцать шесть коней, покрытых великолепными чепраками, под седлами с серебряными стременами. Затем ехали четыре пустые кареты, а за ними — кареты с высшими русскими офицерами. В первой сидели полковник Карташев и Левашов, во второй — бригадиры Дебой и Штаф, в третьей — генерал-майор Гинтер и бригадир Чириков, в четвертой — генерал-лейтенанты и кавалеры Брюсс и Ренцель, в пятой — генерал от инфантерии и кавалерии барон фон Аларт и генерал от кавалерии фон Ренн. За ними следовали рижские бюргеры и дворяне, верхом, с обнаженными саблями, барон Менгден с тремя генералами[11], личная охрана Шереметева в желтых мундирах и, наконец, сам генерал-фельдмаршал в золоченой карете, запряженной шестеркой гнедых лошадей; рядом сидел тайный советник Левольд. Впереди кареты ехали трубач и два барабанщика с позолоченными серебряными барабанами, рядом шел слуга в турецком наряде, а за каретой ехали верхом музыканты на покрытых желтыми попонами буланых конях.

Шествие замыкал предоставленный в собственное распоряжение фельдмаршала эскадрон.

Через Карловы ворота навстречу Шереметеву вышли ратманы. Они приветствовали его и подали на бархатной подушке два золотых ключа. В этот момент с городских валов и в цитадели палили из всех пушек.

У замка фельдмаршала и генералов встретили ратманы и духовенство, а в королевских покоях — сам губернатор; при этом снова палили пушки.

В замковой церкви дворяне и духовенство принесли публичную присягу, заверив ее подписями и печатями. Затем Шереметев отправился на площадь ратуши, где был устроен обтянутый красным бархатом помост с балдахином из такого же бархата, а под ним тоже покрытое бархатом и обтянутое золоченой сеткой кресло с подушкой. Там присягали магистрат и старшины гильдий, в то время как бюргеры присягнули тут же на площади.

Сразу же после присяги со всех ворот и с замка сняли шведские гербы и на их место прикрепили русские. Затем Шереметев в таком же порядке и с тем же сопровождением выехал из города в свой лагерь в Дрейлинсгоф. Там устроили пиршество для генералитета и офицеров штаба, кроме них участвовали и новоявленные подданные царя, генерал майор Альфендаль, дворяне, задержанные офицеры и шведский полковник Будденброк. Всем солдатам выдали вина сверх обычной мерки, всю ночь в городе и окрестных лагерях слышалось ликование и крики пьяных. На другой день розгам и плетям пришлось усердно поработать, втолковывая провинившимся, как вести себя надлежащим образом.

В то же время выставленный на редуте караул отряда, блокирующего Дюнамюнде, перехватил письмо коменданта крепости Штаккельберга рижскому генерал-губернатору Штрембергу. В письме сообщалось, что крепость в плачевном положении, гарнизон почти весь вымер от чумы и боеспособных солдат осталось совсем мало. Седьмого июля Шереметев держал совет с генералами, после чего отправил туда генерал-майора Бука с двумя тысячами солдат. Возвели новые укрепления для полной блокады Дюнамюнде, установили дополнительные батареи, а коменданту отправили послание фельдмаршала, приложив к нему перехваченное письмо. Затем начали жестокую бомбардировку, но Штаккельберг, узнав, что Рига пала и что помощи от нее ждать напрасно, восьмого августа сдался со всеми уцелевшими людьми.

Так летом семьсот десятого года пала Рига со всеми ее крепостями.

Старый ганзейский город обрел новых господ, в его истории, как и в истории всей Лифляндии, наступила новая эпоха.

На третий день после этого знаменательного события по рижским улицам уже прогуливались русские солдаты. Побывавшие в Саксонии больше не дивились узеньким уличкам и домам с чердаками, выходящими на улицу, и с узкими винтовыми деревянными лестницами, а остальные рты разевали, даже шеи воротниками натерли, крутя головами и разглядывая тонкие шпили лютеранских церквей.

Горожан виднелось совсем мало, на улицу выходили только те, у кого нужда самая неотложная: надо торопиться на заседание старшин гильдии или магистрата, позвать лекаря к заболевшей жене или наказать, чтобы отзвонили по покойнику. Большинство из-за отодвинутой занавески поглядывали вниз на варваров, о которых наслышались всяких ужасов.

Глазели главным образом женщины — мужчинам некогда было. Собравшись у кого-нибудь из наиболее уважаемых политиков, бюргеры обсуждали, как им избавиться от новой напасти: шведы ушли, а русские квартирмейстеры уже ходят по домам, выведывая, где можно определить на постой офицеров и солдат. Да что они тут целую армию станут держать, если война уже кончилась и никто им больше не угрожает? Зачем тогда город воздвиг казармы с конюшнями и прочими службами? Неужели рижским бюргерам придется с семьями жить на улице? Разве же был в мирном договоре пункт о том, чтобы солдат сажать на шею домовладельцам?.. Куда же смотрят магистрат и бюргермейстеры? Почему они вовсе не заботятся о правах исконных жителей? Много о чем кричали рижские бюргеры на этих сходках, продолжавшихся весь день, а иной раз и за полночь.

У прочих сословий также были свои заботы и споры, перед тем как подать на утверждение русским властям новый городской статут. Купцы во что бы то ни стало хотели добиться, чтобы не давали права купли-продажи всем русским и полякам, которые наверняка нахлынут сюда и постараются отбить хлеб у них, кому единственно принадлежат эти права, утвержденные еще во времена польского и шведского владычества. И торговые пошлины обязательно следует сократить, об отчислениях в казну не может быть и речи, опять же и чрезмерные поборы в пользу города уменьшить, если не хотят, чтобы они закрыли все свои заведения, уехали в Германию или Голландию, чтобы Рига осталась без хлеба и денег. Малая гильдия собиралась жаловаться на Большую гильдию, пытавшуюся навязать ей свое господство, Большая — на непокорство Малой и пренебрежение с ее стороны к многовековым традициям, а обе вместе — на нетерпимое самоуправство магистрата и бюргермейстеров и на их поползновение к бесконтрольному владычеству. Магистрат, в свою очередь, обсуждал, какие законы надо учредить против мошенничающих купцов, — они больше занимаются контрабандой, нежели уплатой законных налогов; какие меры принять против гильдий, которые жалобами властям препятствуют работе самоуправления и будоражат людей; как ограничить стремление дворян препятствовать городу в приобретении им земельной собственности, как подавить их желание присвоить и те привилегии, которые принадлежат единственно потомственным бюргерам. Дворяне, приехавшие из деревни к своим заступникам, во что бы то ни стало хотели добиться, чтобы русское правительство вернуло владения, отнятые по редукции, отобрало у рижских толстосумов незаконно купленные имения, запретило бы городу удерживать беглых крепостных, отменило монопольное право купцов скупать и продавать зерно, лен и лес… У всех, положительно у всех было множество жалоб и просьб. Генерал-губернатор Репнин уже выпроводил три делегации и приказал оповестить, что он никого не примет и не будет вести никаких переговоров, пока сам царь не даст надлежащих указаний.