— Теперь мы сравнялись. Уж я до тебя, голубок, доберусь!

Дождь лил каждый день, даже сухое взгорье так раскисло, что телеги на полколеса погружались в грязь.

Не глядя на дождь, они вышли на берег Даугавы, где саперы ладили лодки и плоты, верно, для того, чтобы спускаться вниз к Риге. Под вечер последнего дня отпуска они ушли гулять далеко в ту же самую сторону. Была суббота, они ясно расслышали колокола рижских церквей. Мартынь сказал:

— Будь сегодня ясный день, мы бы отсюда увидели колокольню Петровской церкви.

Мегис долго глядел в серую затуманенную даль, верно, представляя колокольни своего Тарту, а может, и еще что-нибудь, связанное с ними. Возвращались молча, каждый думал о своем. Навстречу им из лагеря ехал верхом солдат, его конь еле плелся, устало понурив голову; всадник что-то насвистывал, мушкета за спиной у него не было, только длинная сабля болталась над стременем. Внезапно Мегис остановился, словно наткнувшись на что-то, и сорвал с плеча мушкет. Мартынь едва успел удержать его. Драгун, перепугавшись, дернулся, натянул повод, пришпорил коня и вихрем унесся, объехав их стороной. Мартынь гневно встряхнул эстонца:

— Ты что, и вовсе ошалел? Сам голову в петлю суешь?

Мегис ничего на это не ответил, только у первых возов Мартынь услышал, как он проворчал:

— Ну да мы с ним еще в другом месте столкнемся!

Сразу же с окончанием отпуска началась невообразимая кутерьма. В лагере распространилась весть, что сам царь едет под Ригу и может заявиться и в Юнгфернгоф. Офицеры носились верхом как угорелые: у обозников телеги не в порядке; драгунские кони все в грязи; пушки увязли по ступицу; мундиры у солдат обтрепались; кое-кто, все еще не привыкнув к сапогам, обулся в старые лапти, напоминая скорее деревенского нищего, нежели воина; лагерь загажен, словно хлев. С утра до вечера три дня звякали вилы и лопаты, возчики гнали лошадей, плюхала грязь, занятые на уборке вывозились по уши. Брань, свист кнутов, удары прикладами сливались в такой адский шум, что уши закладывало. На четвертый день подполковник устроил смотр и остался им недоволен. Таким разъяренным его еще никто не помнил, офицеры, бледнея, шли в его квартиру. Целую роту прогнали сквозь строй, пороли немилосердно: четырнадцать человек утром уже не поднялись с соломы, днем троих закопали там же на взгорье, под можжевеловым кустом; священник отслужил панихиду по безвременно усопшим, солдаты протяжно и заунывно пели. Одному штабному офицеру командир дал пощечину, четырех капитанов разжаловали в поручики, семерых поручиков в прапорщики, целую кучу прапорщиков посадили под арест, а сколько фельдфебелей и унтеров разжаловали в рядовые — этого и сказать никто не мог. Кончилось вольготное лагерное житье, теперь, видать, начнутся дела серьезные.

Резервные войска, размещенные в Юнгфернгофе, не знали, что осада Риги давно уже началась. Солдаты вообще ничего не знали, их считали болванами, умеющими только ложиться да вставать по команде, — отчасти так оно и было.

После победы под Полтавой и решения, принятого в местечке Решетиловке, генерал-фельдмаршал граф Шереметев четырнадцатого и пятнадцатого июля семьсот девятого года с пешим и конным войском двинулся с Украины на Ригу. Командиры авангарда генерал князь Репнин и генерал-поручик Боур дознались от жителей, что шведы разоряют и жгут Курляндию, а награбленный провиант, фураж и скот сгоняют в Ригу. Чтобы помешать им и получить все необходимое для своей армии, Боур с четырьмя полками драгун переправился через Дюну возле Дюнабурга и, удачно выполнив задачу, двадцать седьмого октября подошел к Риге. Головные полки разместили в трех, а остальные в четырех милях от города и стали тревожить передовые посты шведов. Поначалу разбили их отряд в триста человек, который оставил тридцать четыре убитых и четырех пленных, затем второй, в двух милях от Риги. Тут шведы потеряли двадцать одного человека, а оставшихся русские преследовали до самого города, где они и укрылись, спалив перед этим часть предместья по ту сторону реки. Когда из Курляндии к Риге подошел сам генерал-фельдмаршал с лучшими кавалерийскими полками, противник оставил сильно укрепленный Кобершанц и ушел в город. Шереметев приказал занять оставленную крепость, поправить разрушенные валы, разместить там тысячу человек под командованием полковника Климберга и назвать эту крепость Петершанцем.

Двадцать третьего октября царь Петр со всей свитой выехал из Мариенвердера в Пруссии к Риге. Прусский король дал безвозмездно почтовых лошадей и повозки, а также драгун для охраны. Кроме того, на каждой остановке до самого Инстербурга русских роскошно угощали. От Рагницы до курляндских рубежей ехать было очень тяжело, приходилось далеко объезжать охваченные чумой места и постоянно опасаться этой повальной болезни. До Митавы царь добрался первого ноября. Хитрые курляндские дворяне и чиновники, смекнув, что шведскому господству близится конец, спешили подладиться к новым хозяевам. Навстречу Петру выехал маршал дворянства с провожатыми и ратманами, они проводили царя до самого замка, где для него были отведены покои. Девятого царь прибыл к Шереметеву, осмотрел городские укрепления и в ночь на пятнадцатое приказал начать бомбардировку города. Самолично с Петершанца выпустил по городу три ядра из трех мортир; одно попало в Петровскую церковь, другое в больверк, а третье в частный дом какого-то купца. Пятнадцатого Петр уехал, приказав Шереметеву не пытаться штурмовать Ригу, а только блокировать ее, потому что пора была поздняя и наступала зима; город хорошо укреплен, и в нем находится очень сильный гарнизон, но подмоги шведам дожидаться неоткуда.

Царским указом руководство осадой было возложено на князя Репнина. Он оставил себе отдельный корпус из шести тысяч солдат и тысячи конных, а остальную армию разместил на зимние квартиры — пехоту в Курляндии и Литве, кавалерию в Польских Инфлянтах; сам же царь разместился в Митаве. Ставку генерал-фельдмаршал устроил в Юнгфернгофе, оставив в своем резерве две тысячи солдат, а остальных разместив по различным блокирующим крепостям вокруг Риги. После Петершанца наиболее сильные укрепления возвели ниже Риги, артиллерию для них доставили по Двине из Смоленска, кроме того, на стругах и плотах сплавляли и из Юнгфернгофа. Мимо города проплывали темными ночами; шведы с валов и из цитадели пытались было обстреливать, но никакого урона не наносили. Между Ригой и Дюнамюнде на обоих берегах Двины и на островах установили батареи из трехсот двух пушек. Командовали ими бригадир Лесси и командир Киевского пехотного полка подполковник Клячковский. Несколько сот солдат несли службу на легких лодках, чтобы в случае надобности переправляться с одного берега на другой и охранять водный путь от шведских судов из Дюнамюндской крепости. В апреле возвели еще несколько укреплений, разместили там солдат с пушками под командованием генерал-адъютанта Савелова и подполковника Озерова. Прибывший из Полоцка генерал-фельдмаршал князь Меншиков приказал не пропускать к осажденным в городе никакой подмоги с моря, поэтому через Двину построили мост с бонами, скрепленными цепями. Шведские суда неоднократно пытались пробиться к Риге, но их всегда отгоняли с большими для шведов потерями.

Бомбардировали Ригу не спеша, но непрерывно, чтобы не дать передышки гарнизону и все время держать жителей в состоянии тревоги. Рижане тоже отвечали с валов и из крепости. Даже в ясные зимние дни, если погода стояла тихая, с красной сторожевой башни за Двиной можно было видеть только шпиль Петровской церкви, такой густой была пороховая завеса над городом. С пятнадцатого ноября до апреля семьсот десятого года батареи на Петершанце выпустили тысячу сто двадцать пять ядер, по пригороду — сто восемьдесят каменных бомб, а из остальных орудий — тысячу четыреста восемнадцать снарядов. В то же самое время Рига выпустила тысячу сто восемьдесят семь бомб, а из обычных пушек выстрелила девятьсот двадцать шесть раз. У русских было достаточно времени основательно возвести свои укрепления и усовершенствоваться в фортификации, так что потери в войске оказались невелики: с четвертого декабря девятого года по шестнадцатое марта десятого года на Петершанце насчитывалось тридцать три убитых и раненых, причем офицеры потеряли только одного артиллерийского и одного пехотного поручика.