— Ты бы лучше прилег. Пока я второй выкую, времени у тебя вдосталь.
Отец не на шутку рассердился.
— Ты меня не учи, я уж сам знаю, что мне делать!
Точило вновь завертелось, мутная вода захлестывала клинок. Да, упрям старик, лучше ему и не перечить. Мартынь вздул огонь в горне, раскалил начатую еще вчера стальную полосу и замахал молотом. Тихий лес далеко разносил звон, так что он перелетал даже на другую сторону — в открытое поле. Все равно людям не было покоя — они знали, что кует Мартынь.
Как и обычно, двери кузни были настежь. Поднявшееся над лесом солнце стояло как раз против нее, вся кузница наполнилась золотым светом, и казалось, что уголь в горне пылает вовсе не ярко. Снаружи послышался конский топот, кто-то встал, заслонив солнце. Мартынь наморщил лоб — в неожиданно упавших сумерках трудно было хорошенько разглядеть толщину и прямизну клинка, — этак старику достанется лишняя работа. «Верно, опять какой-нибудь парень из придаугавских, — подумал кузнец, сердито ударяя молотом последний раз, — они со своими одрами чуть не в самую кузню лезут».
И только сунув поковку в горн, Мартынь обернулся к двери, твердо собравшись отчитать бессовестного, да так, чтобы другой раз не повадно было. Но никакого парнишки там не оказалось. На огромной лошади сидел бравый шведский драгун с длинными тонкими усами, шапка лихо сдвинута на затылок; длинный палаш свешивался чуть не до колен лошади, за спиной мушкет. Лицо его против солнца трудно разглядеть, и только подойдя поближе, кузнец опешил. Драгун оскалил белые зубы, удивительно легко соскочил с коня, звякнул шпорами и протянул руку.
— Ну, здорово, брат! Не ждал, верно?
Мартынь улыбался, удивленный и растерянный, — откуда же он мог ждать? Рука Юриса казалась непривычно мягкой и гибкой, сильное пожатие ее — каким-то чужим. Да и в голосе отзвук какой-то чужой речи, — Мартыню почудилось, что даже намеренно подчеркиваемый. Он покачал головой не в силах оторвать взгляда от стройного, но уже полнеющего тела, плавно покачивающегося над высокими ботфортами.
— Где ж нам тебя ждать, мы совсем и не знали, жив ты или нет. Вы же теперь во всех краях воюете.
Юрис рукой в перчатке покрутил усы и еще больше приосанился.
— Да, воюем. Бывал я и в Митаве, и под Бауском. А вот теперь с двумя товарищами прислан сюда.
Обученный конь, как только ему закинули на шею поводья, отступил назад к дороге и стал рядом с двумя бородатыми драгунами, у которых были такие же длинные палаши и мушкеты за спиной. Драгуны поглядывали на братьев, видимо, ничегошеньки не понимая в их разговоре. Юрис что-то сказал, после чего и они спешились и привязали коней к коновязи. Мартынь разглядывал брата, сердце у него радостно билось. Он всегда ставил Юриса выше себя и теперь с гордостью рассматривал его красивый мундир, бравую фигуру, как-то по-военному ловкую и подтянутую. Это ничего, что вроде нарочно коверкает язык и держится малость покровительственно со старшим братом: королевский солдат — у него на это есть право. Вот он хлопнул Мартыня по плечу.
— Ну, старина, опять мы вместе. Раздобудь нам чего-нибудь выпить, да и закусить не мешало бы, а потом я расскажу, в чем дело. Ты и сам смекаешь, что попусту не приехали бы.
Костлявая рука старого Марциса точно от холода дрожала в мягкой и все же сильной ладони младшего сына. А тот от души смеялся, видя непомерную радость отца, которую старик никак не мог высказать словами и всячески старался скрыть. Мартыню пришло в голову, что Юрис не особенно-то чуткий и преданный сын. Невиданно живо старый кузнец засеменил в клеть и вынес оттуда обтянутый белыми обручами липовый жбан с перебродившим березовым соком, в котором плавало овсяное зерно с беленьким ростком. Юрис напился и одобрительно хлопнул отца по плечу, как давеча Мартыня. Шведы пили, поглаживая живот и прищелкивая языком. Творог с толченой коноплей и ржаным хлебом после этого не очень-то пришелся по вкусу — чужеземцы со смехом поковыряли черное месиво; можно было понять, что Юрис долго разъяснял им, что это за кушанье и из чего приготовлено. Потом его спутники растянулись под березой, отлежаться и вздремнуть. Юрис сидел, поджав колени, охватив руками голенища ботфортов, и слушал, что рассказывает Мартынь о неудачных попытках организовать военный поход. Старый Марцис сел поодаль за спиной младшего сына, чтобы тот не заметил, что он глаз не может от него отвести. Когда Мартынь закончил, Юрис вскинул голову.
— Поступил ты правильно, пусть даже ничего и не получилось. Как раз по этому делу я и прибыл сюда. Наш король со своими рейтарами и мушкетерами гоняет саксонцев и русских по Курляндии, Польше и Саксонии. Он хочет поймать и повесить Сигизмунда. Рижский гарнизон у нас невелик. В Лифляндию и Эстляндию могли послать только самую малость войска. Наши небольшие отряды там порой разбивают — на серьезные стычки эти татары и калмыки, или как они там зовутся, не идут. В лесах да болотах крупных операций не развернешь. А ныне король распорядился покончить с этим нашествием и разграблением его земель. В каждой волости надо навербовать самых сильных мужиков и небольшими отрядами выслать туда, чтобы отогнать разбойные шайки от видземской границы. Огнестрельное оружие везут за мною следом. Это хорошо, что ты наготовил, мечи — мы это дело быстрее обтяпаем. У меня полномочия, и шуток шутить я не намерен, будь спокоен. У меня Лаукиха не закудахчет, я ее так осажу, свету божьего невзвидит.
И по виду похоже было, что он шуток не любит. Если бы не мундир унтер-офицера, можно было бы подумать, что это какой-то чрезвычайный королевский посол либо даже командир драгунского полка. Наконец, и он прилег отдохнуть рядом с товарищами, наказав брату, чтобы за это время сюда был вызван сосновский ключник. Старый Марцис отогнал кур и петуха в молодую березовую поросль, чтобы не тревожили спящих, а сам уселся на обломок камня приглядеть за лошадьми, да и так просто, на случай, ежели кто-нибудь проснется и чего-нибудь попросит. Он и сейчас еще не мог отвести глаз от младшего сына. Если бы лицо старика не так ссохлось, можно было бы подумать, что он улыбается. Новость, точно быстрокрылая птица, облетела всю волость. Нет, это вам уже не привычный всем кузнец Мартынь, с которым можно поспорить и остаться при своем. Драгунский унтер-офицер шуток не признает. У него большая власть, и если он говорит именем короля, так тут и пикнуть не смей. Ключи от замка хранились у Холодкевича, но Юрис приказал взломать двери и осмотрел здание сверху донизу. Как разгромили замок несколько лет назад Друст с товарищами, так он и стоял — окна покосились, стены покрылись плесенью, дождь просачивался сквозь потолок, крыша, видать, прохудилась. Нет, здесь он жить не станет. Двери подвалов выворочены. Где же он устроит тюрьму, коли окажется какой-нибудь смутьян, которого надо будет прибрать к рукам? Сосновская дворня испуганно вслушивалась и тихо перешептывалась, каждый с первого же мгновения почувствовал руку строгой власти.
К вечеру Юрис вместе со спутниками был уже в Лиственном. Уселся он под липой за столик, устроенный из насаженного на столбик старого мельничного жернова, положил перед собой палаш и развернул желтый пергаментный свиток. За его спиной выстроились два драгуна на таких конях, что по сравнению с ними здешние лошадки выглядели примерно как годовалые телушки против больших коров. Дворовые толпой расположились неподалеку, впереди у стола Холодкевич с непокрытой головой, чуть ссутулясь, — не то чтобы перепуганный, но слишком уж настороженный и внимательный. Унтер-офицер строго допросил его даже о том, что и без того знал отлично. Люди должны почувствовать, с кем будут иметь дело.
— Вы арендатор Лиственного, пан Холодкевич, да? И имением Сосновое вы также управляете, да?
— С того времени, как арестовали Курта фон Брюммера. Первоначально мне это поручил драгунский офицер, а позднее я получил официальное предписание от гражданских властей. Бумага у меня сохранилась, не угодно ли взглянуть?
— Не надо, я и так верю. Поскольку вы управляете обоими имениями, вам предлагается, со своей стороны, позаботиться, чтобы мы здесь в две недели смогли снарядить ополчение на борьбу с грабителями в Северной Лифляндии.
