Проходил час за часом, но я все еще не добрался до дороги и уже давно потерял путь. Часто я смотрел на часы, потом на Фаиме, но она только улыбалась, немного огорчая меня.
- Ну вот, теперь чудесный мужчина все-таки заблудился, хотел быть умнее других. Вот так сюрприз! И лес стал здесь таким плотным, что тарантас больше не может объезжать. У меня, вроде бы, есть топор, но прежде чем мы прорубим себе дорогу силой, залезу-ка я на действительно высокое дерево, вдруг увижу вдали еще такого же умного мужчину как я, который тоже что-то высматривает.
Пока я карабкаюсь на дерево, я долго кричу Фаиме, который всегда отвечает мне. Я боюсь, что что-то могло бы ей, оставшейся одной в плотном густом кустарнике, ударить или напугать ее. Я осматриваюсь.
Будь у меня тогда борода, в ней задержалось бы немного лестных слов, которые я высказывал в свой адрес.
Меньше чем в ста метрах слева от меня я замечаю еле-еле видимую, широкую лесную просеку – долгожданную дорогу.
При помощи топора я прокладываю дорогу через густой кустарник до просеки; потом мы двигаемся дальше.
Время проходит. Смеркается. Мы должны устроить ночной привал. Он готов в один миг: взятый с собой тент натягивается над телегой, мы прячемся под ним и уже можно спать.
Кольку мы распрягаем и привязываем к длинной веревке. Он жует скудную траву с дороги, которой та полностью поросла, и только обрывки следов указывают на то, что здесь однажды ехала телега.
На краю дороги мы раскладываем костер.
На расстоянии руки лежат револьвер и обе винтовки. Так научили меня крестьяне, потому что дорога – это место сбора людей и зверей леса. Сбежавшие каторжники и прочий сброд, который не остановится перед грабежом и убийством, бродит по чаще вдоль дороги. Но убитый – это желанный корм для волков и других животных, которые по ночам рыскают вдоль дороги. Потому особенно по ночам собирается жизнь тайги на заросшей дороге.
Мы едим медленно, без поспешности, и пьем чай. В стороне от нас ложится Колька, который время от времени поднимает голову и как хорошая охотничья собака чует, не подбирается ли к нам издали опасность. Огонь постепенно тухнет.
Ничего не движется, никакого ветерка. Мы тихо беседуем, так как тишина и в нас самих, запас дров на ночь быстро собран. Огонь вспыхивает и снова бросает призрачные тени вокруг нас. Теперь лес похож на красную стену, которая прерывается сверканием отдельных берез.
Пожалуй, огонь защищает человека от диких зверей, но он привлекает хороших и плохих людей из самой дальней дали. Поэтому всю ночь нужно быть начеку.
Я завернул Фаиме в бурку. Я один сижу у огня, тоже накинув такую меховую пелерину на плечи. Трубка путешествует из одного угла рта в другой, потом в табачный кисет, маленькой горящей веточкой я снова зажигаю трубку, чтобы она опять предприняла свое обычное путешествие.
- Не хочешь ли ты спать, Фаиме? Уже поздно, одиннадцать часов ночи.
- Нет, Петруша, я на всю ночь останусь лежать у огня. Выспаться я всегда смогу, а сегодня я хотела бы караулить вместе с тобой. Но расскажи мне какую-то историю. В лесу так таинственно, и я хотела бы забрать с собой так много воспоминаний из Сибири. Если мы однажды будем в Петербурге или где-нибудь за границей, то мы вспомним этот вечер в лесу. Но это должно быть действительно жуткой историей, так как если я вижу, что ты смеешься, значит, история эта вовсе не страшная на самом деле.
- Я хочу рассказать тебе историю о волках, которую услышал в Забытом от охотников на пушного зверя:
Жил-был волк. Он был помесью степной волчицы и северного волка. Он был зол, быстр, кровожаден и на костреце у него был коричнево-красноватый мех. Он наследовал это от матери; от отца у него была серая шкура и размер. Он был зловеще велик и силен. Самая яростная и самая сильная собака не могла справиться с ним. Киргизы, калмыки, башкиры, татары в степных поселениях и казаки в станицах рассказывали об его нападениях и убийствах. Но о нем знали и крестьяне в тайге, самоеды, остяки, вогулы и другие кочевые народы, которые населяют бескрайнюю тундру Сибири и пасут там свои оленьи стада.
Снова и снова этого гигантского волка пытались заманить в засаду, поймать в капкан, отравить его – без толку. Животное было умно и всегда ловко избегало опасности.
Волка прозвали «Одиноким», потому что в большинстве случаев его видели в одиночку. Он охотился и убивал один, и только редко становился предводителем и вожаком изголодавшейся стаи, которая приводила тогда людей в состояние панического ужаса, так сильны и смелы были его разбойничьи набеги на пасущиеся стада. Постепенно дошло до того, что в нем скоро уже видели не волка, а шайтана – злого духа лесов – который получал свою дань противозаконно и насильственно.
Мать Одинокого была невелика и почти темно-красная. Ее выводок состоял из четырех красноватых, кровожадных и двух серых, более сильных животных. На глубоко спрятанном, тщательно оберегаемом волчицей торфяном болоте лежало множество разбросанных костей. С трудом и опасениями растила она свой выводок. Молодые волки росли и развивались великолепно.
Лето прошло, наступила осень, и старая волчица постепенно обучала волчьим повадкам своих волчат.
Когда смеркалось, они все подкрадывались к стадам. Издалека молодые волки слышали блеяние овец, человеческие голоса и собачий лай, до тех пор, пока ночь постепенно не спускалось и все стихало. Тогда волчица подкрадывалась ближе, но волчата, дрожа, оставались позади. Она, осторожно пригнувшись, скользила по земле. Внезапно звучит громкий крик, яростное, хриплое тявканье собаки... пригнувшись, и испуганно сидят вместе молодые волки. Наконец, приходит мать, тащит в зубах большого гуся.
Зубы рвут, размалывают, перья летят в разные стороны, и уже ничего больше не остается от птицы. Волки спешат прочь, так как знают, что люди на ферме теперь лежат в засаде.
Несколько быстрых скачков, пригибание к земле, короткая, быстрая гонка, и уже старая волчица поймала и придушила зазевавшуюся лису. Мгновенно вся волчья семья набрасывается на животное, и по волчьим обычаям от лисы остается один лишь хвост.
Дальше бегут рысью волки, они издали чуют овечьи стада. Они должны быть очень осторожны, так как стада добросовестно охраняются сильными, косматыми собаками казаков или их охотничьими собаками, длинноногими борзыми, и такая собака легко справится с молодым волком. Снова старуха подкрадывается вперед. Она ищет защиту за любым самым маленьким возвышением, в самом низком углублении она прижимается низко к земле, чтобы потом высматривать дальше, подкрадываться ближе. С темной стороны она подбирается к стадам, потому что боится диких собак пастухов. Долго она подкрадывается вокруг, всегда чуя, ища, высматривая, всегда под ветром, так как собаки кочевников обладают прекрасным нюхом. Наконец, ее зеленоватые светящиеся глаза обнаруживают одного оказавшегося немного в стороне от стада ягненка. Прыжок, один укус, и она убегает назад. Она слышит разбегающиеся стада, ругань пастухов, злой лай собак, которые бросаются за ней. И старая волчица использует все свои силы в беге, все, что ее легкие в состоянии отдавать в усталом, истощенном теле. Как тень она несется над землей. До высокого защищающего камыша она добегает из последних сил, исчезает там, продолжает бег, сжимая в зубах судорожно бьющегося ягненка. Плотный камыш удерживает собак, так как туда не осмеливаются забраться даже самые дикие из них. Волчица приносит добычу своим щенкам. Зубы рвут мясо, волки пожирают ягненка, но все же, они еще далеко не сыты. Они мчатся дальше по степи, продолжают охоту, чтобы наполнить свои ненасытные животы.
Снова старая волчица подкрадывается кругами к новому стаду. Ее в темноте не отличить от земли. Пристально она высматривает, вся превратившись в один комок крайнего напряжения. Курдючная овца беспечно пасется лишь чуть-чуть в стороне от стада, но этого волчице достаточно. Она нападает! Собака пробегает поблизости от нее! Она хотела подогнать пасущуюся в стороне овцу к стаду, но она чует ее, вероятно, ветер в эту секунду сменился, и уже также другие собаки бегут, и в то время как овцы убегают и звучит топот лошадей, они преследуют старую волчицу. Серая тень мелькает над черной землей ночи... бежит прочь он... яростные собаки с пеной у рта гонятся за ней.
