Он и я, мы еще не хотели уступать, но как долго? Мы терпели нашу слабость, только -
Как долго еще...?
Был ли побег действительно совсем невозможен? Почему я все же спрашивал себя снова и снова? Мой самый большой шанс состоял в совершенном владении русским языком и в помощи моих друзей. Если бы я где-нибудь добрался до железнодорожной линии, я, вероятно, ускользнул бы.
Но другие были бы потеряны безнадежно, так как опасности пешего перехода через дикую местность, о которых житель Центральной Европы не имеет никакого понятия, сразу бы застигли беглецов.
Летом неописуемые тучи комаров господствуют в тайге. Мириады комаров всякого рода, начиная с большого до самого маленького, преследуют людей и животных. Ни одна москитная сетка, даже очень плотная, не может защитить от маленьких комаров и мух. Они заползают в нос, уши, глаза, под одежду, покрывают миллионами лицо и руки, если их стирать, они оставляют липкую слизь, на которую снова садятся мириады новых комаров, их снова стирают, до тех пор, пока не обессилят, ничего не слышат, ничего больше не видят, так как лицо мгновенно опухло. Глаза закрываются от безумного жжения, дышать ртом и носом невозможно, и снова и снова преследуют тучи комаров. Если люди или животные становятся добычей роев мух и комаров, то они падают на землю полностью истощенные, измученные жаром, неспособные слышать и дышать. Тогда они слышат уже в непосредственной близости вой серых собак, которые как загонщики охотятся на своих жертв. Падая, можно также услышать, как кружат птицы-падальщики, драки и грызня, борьба не на жизнь, а на смерть жадных хищников друг с другом. Недолго они ждут, так как они знают, что только здоровый человек, только сильное животное означает опасность для них. Они приближаются без страха. Рычание, шипение, треск изогнутых клювов. И с выбитыми глазами не видно ничего кроме жадных, полных ненависти глаз, ужасно белых, измельчающих, разрывающих зубов. Последними остатками полакомятся навозные мухи и жуки, и чистые обглоданные кости лежат тогда где-нибудь в лесу, рядом с ними вечно ухмыляющийся череп, означающий ужасное предупреждение для каждого беглеца в лесу.
Хотим ли мы, которые сегодня в ослепительно белых формах принесли цивилизацию в эту дикую местность, погибнуть как разорванные, кровавые трупы, загрызенные животными, и когда белые кости останутся лежать в тайге, сами сдаться из-за недостаточного самообладания?
Ждать... продолжать ждать..., вероятно, уже недолго.
Громкие аплодисменты пробуждают меня из моих мыслей... почти отсутствующе кланяется цыган. Он играет не для нас, а только для себя самого.
Я вижу вопросительные глаза Фаиме передо мной. Ее рука ложится на мою и тихо нажимает на нее.
- Петр... Великий! – шепчет она мне ободряющее.
Для этой ждущей девочки, для ждущих приятелей и для многих других я – всегда «немец Теодор Крёгер, мужчина с поистине жесткими нервами, железной дисциплиной, убийственной выносливостью».
А я?...
А я всегда один с моим большим – маленьким самообладанием...
Вероятно, я был, все же, сильнее?
Вероятно, так как в противном случае... я тоже больше не остался бы в живых...
Иван Иванович после своего чистосердечного признания в лесу стал у меня редким гостем. Сколько бы я его не приглашал, у него всегда находилась отговорка.
Внезапно он появился у меня. Он был старым, добрым Иваном, каким я всегда знал его. И свою речь он тоже снова нашел – видно и слышно. За ним я заметил двух крепких полицейских с большими пакетами.
- Федя, я принес тебе сюрприз. Я долго старался, даже ездил в Пермь, чтобы принести это для тебя. Я с большим нетерпением жду, что ты об этом скажешь.
Он взял меня за руку и ввел в кабинет. Он открыл дверь, сначала вошел сам, потом притянул меня. Его вспотевшее лицо сияло, и показал на двоих полицейских, которых он подманил рукой. Они оставили пакеты и сразу исчезли.
Я быстро распаковал пакеты. Я не поверил своим глазам. Я стоял как окаменевший!
Магазинная винтовка и безупречное охотничье ружье, трехстволка, 12-го калибра, лежали внутри.
Я в этот момент забыл обо всем, я только снова и снова брал в руки оба ружья попеременно, клал их, снова поднимал, целился, брал магазины.
- И здесь патроны для «винчестера», а тут для охотничьего ружья.
Когда я повернулся, я увидел, как полицейский капитан сидит, втиснувшись в кресло, и вытирает пот с лица со стоном. Он выкурил уже две сигареты и все еще усмехался. Его глаза едва ли можно было увидеть.
Не сказав ни слова, я поцеловал капитана в обе только что выбритые щеки. Он мог только с довольством издавать клокочущие звуки.
- От твоего слуги, Федя, ты знаешь, все же...
В этот день Иван Иванович был так пьян, что у меня в первый раз возник страх за его здоровье, за его жизнь. Это оказались сильный сердечный приступ и сильное удушье, и этим великан был серьезно озлоблен. Подоспевший ветеринар лаконично заметил: причина в пьянстве, нужно воздерживаться от алкоголя.
- Ты осел! Я сам это знаю! Ты что, пожалуй, считаешь меня совсем тупым, нет?
Но когда я следующим утром посетил полицейского капитана, он снова вполне хорошо себя чувствовал. Он лежал в кровати. В комнате было темно. Там присутствовал и ветеринар.
- Федя, я сразу напишу в Омск. Нам нужно немедленно прислать двух хороших врачей, например, военнопленных, мне все равно, но они должны обязательно приехать, причем сразу. Кроме того, с ними нужно отправить и медикаменты. У нас ничего нет. Подумать только! Что за проклятое свинское хозяйство! Дайте мне только встать, уж я примусь за дело, можешь быть уверен! Что это ты вдруг строишь глупую рожу, ветеринар? Ты едва можешь справиться со скотиной! Ничего не понимаешь! Чего ты таращишься на меня? Если мужики приходят к тебе и жалуются на боли в желудке, понос, холеру, дизентерию, так ты прописываешь им всякий хлам, дрянь, что они постепенно становятся глухими. А если у крестьян, например, болят уши, то они регулярно становятся у тебя прокаженными, иногда они также и слепнут. Я уже знаю это. Они долго и довольно часто жаловались мне на свои беды. Ты – умная голова, по тебе тоже видно.
- Все же, вам не следует волноваться, ваше высокоблагородие, это вам, позвольте сказать, будет вредно, – пытается увильнуть ветеринар.
- Сделай так, чтобы я тебя не видел! Прочь! Уходи! Ты превращаешь меня в скотину из-за такого сильного гнева!
- Ваше высокоблагородие, вы можете поверить мне...
В следующее мгновение всемогущий сорвал влажный компресс со своей головы, бросил его ветеринарному врачу в голову, выпрыгнул из кровати, поднял вверх свою, как известно, очень короткую рубашку, с напряжением всех сил отодрал второй компресс с живота и поспешил, размахивая им в воздухе, за поспешно убегающим ветеринаром.
Я услышал громкий стук двери, не особо красивый монолог с кучей ругательств, и гора плоти снова стояла в двери – без второго компресса.
- Я должен быть болен? Мое сердце больше не должно работать? Неслыханное утверждение!
Он сделал несколько шагов через комнату, в то время как рубашка его весело трепетала за ним.
- Все шатаются здесь на цыпочках, шепчут, все закрыто, даже маленький ветерок не может попасть в комнату!
Одним толчком он отодвинул темную занавеску, вторым движением открыл окно. – Так, по крайней мере, свет и воздух есть в доме. От своего опьянения я проспался. Катя!... Машка! Когда тут можно будет, наконец, что-то поесть? Беспорядок у меня в доме! Поверь, Федя, я даже не знаю, когда я ем. Каждый раз я только слышу, я должен еще подождать. Чего мне ждать? Ждать еду, например, но почему? Если я хочу есть, то я должен есть! Машка! Машка! Эта дрянь даже не отвечает!
Уже дверь снова была открыта, уже капитан в короткой рубашке и босиком поспешил из комнаты. Я всюду слышал, как громко он кричит, но, кажется, это был глас вопиющего в пустыне, так как никто не отвечал.
Когда он снова появился на пороге двери, то смеялся.
