В небе поднялось солнце, предваряя прекрасный день, стало теплее. Перед нами лежал боковой отрог главного хребта, который мы заметили ещё из бухты. Мы шли по полого поднимающемуся плато и к концу часа изрядно запарились. Годами ранее, в предыдущей экспедиции, я заявил, что я никогда больше слова не скажу по поводу солнечного тепла, и моё решение лишь утвердилось во время путешествия на лодке. Мне пришло это на ум, когда солнце неистово слепило на белый снежный склон. После прохождения зоны трещин мы остановились на первый перекус. Мы вырыли в снегу яму около трёх футов глубиной и установили в ней примус. Ветра не было, но его порыв мог наступить в любой момент. Вскоре был съеден горячий хуш и мы побрели в направлении седловины между двумя уже упоминавшимися ранее вершинами. К 11 часам утра мы были почти на ней. По мере продвижения вверх склон стал очень крутым и пришлось рубить ступени. Тесло оказалось превосходным инструментом для этой задачи, одного удара хватало чтобы обеспечить надёжную опору для ноги. С тревогой, но с надеждой я сделал последние несколько шагов и поднялся на острый гребень, пока остальные держали верёвку и ждали от меня новостей. Перспектива была неутешительной. Я смотрел вниз с края отвесной пропасти на хаос рухнувшего льда полутора тысячами футами ниже. Здесь было не спуститься. Местность к востоку представляла собой огромное снежное нагорье, раскинувшееся на расстояние семи или восьми миль на высоте более 4000 футов. К северу оно обрывалось крутыми ледниками к заливам, а на юге упиралось в огромный водораздел внутренней части острова. Наш дальнейший путь лежал между ледниками и водоразделом, но вначале нам нужно было спуститься с хребта, на котором мы находились. Вырубая теслом ступени, мы пошли в боковом направлении, огибая основание жандарма, который преграждал нам обзор на север. Всё та же пропасть предстала нашему взгляду. Далее на северо-востоке был виден снежный склон, по которому, как казалось, можно было спуститься вниз, поэтому мы вернулись по нашим следам к основанию протяжённого склона, на который поднимались три часа. Внизу мы были через час. Теперь остро чувствовалась усталость от непривычного движения. Мы очень мало ходили с января и наши мышцы находились не в тонусе. Обогнув подножье контрфорса, мы вышли к гигантскому бергшрунду в полторы мили длиной и с 1000 футов глубиной. Этот огромный овраг, прорезанный в снеге и льду свирепыми ветрами, дующими вокруг горы, был полукруглой формы и заканчивался пологим склоном. Мы прошли вдоль него над ледяной пропастью и у его дальнего конца снова перекусили и немного передохнули. Время было 12:30 дня. Половина котелка горячего бовриловского рациона придала нам сил и, когда мы снова вышли на 45 градусный ледовый склон, он уже не выглядел таким грозным, как до этого.

В очередной раз мы начали подниматься на гребень. После тяжёлого подъёма мы вышли на перевал. Голубой лёд по пути подъёма был покрыт тонким слоем снега, и последние пятьдесят ярдов вновь пришлось рубить ступени. И снова пропасть преградила нам путь и мои глаза тщетно выискивали варианты для спуска. От жаркого солнца снег раскис и пребывал в коварном состоянии, так что приходилось очень тщательно контролировать каждый шаг. Оглянувшись назад, мы увидели, что снизу с запада поднимается туман и собирается в долинах, приближаясь с востока. Наползавшие серые клочья тумана служили недвусмысленным предупреждением о том, что мы должны были спуститься вниз, прежде чем они окутают нас.

Гребень был усеян многочисленными жандармами, которые мешали обзору как направо, так и налево. В этом отношении ситуация была не лучше, чем в предыдущей достигнутой нами точке гребня, и я решил, что придётся идти обратно по пути подъёма. День сходил на нет, с запада зловеще надвигался туман. Было крайне важно спуститься вниз в долину до наступления темноты. Мы находились на 4500 футах, и ночью температура на такой высоте будет очень низкой. У нас не было ни палатки, ни спальных мешков, наша одежда за последние десять месяцев, мягко говоря, поистрепалась. Вдалеке, в долине под нами мы видели недалеко от берега кочковатую траву и, если мы сможем спуститься, то будет возможно выкопать пещеру в одном из снежных наддувов на границе травы и достаточно комфортно расположиться на ночь. Мы приспустились вниз и после обхода небольшой вершины в угасающем свете дня вышли на ещё один перевал. Бросив сверху взгляд, я посмотрел на взволнованные лица товарищей, стоявших ниже меня, и сказал: «Пошли, парни». Через минуту они стояли позади меня на ледяном гребне. Склон круто уходил вниз и заканчивался пологим снежным выкатом. Из-за тумана и рассеянного света всего склона не было чётко видно и, возможно, он обрывался отвесной стеной, но наползавший сзади туман не давал времени для колебаний. Вначале мы медленно спускались, вырубая ступени в снегу, потом поверхность стала мягче, указывая на что, что крутизна склона стала меньше. Повернуть назад было нельзя, так что мы развязались и поскользили вниз способом дней младенчества (на попе). Когда мы остановились в сугробе у подножия склона, то выяснили, что за две или три минуты спустились, по крайней мере, на 900 футов. Мы оглянулись и увидели серые щупальца тумана, появившиеся на гребне, словно в поисках незваных пришельцев посреди непроходимых дебрей. Мы спаслись.

Местность к востоку от нас представляла собой полого повышающуюся снежную возвышенность, разделённую ледниками, спускающимися к северному побережью от водораздела на юге. Мы видели сверху, что наш курс пролегал между двумя огромными испещрёнными трещинами скоплениями льда и полагали, что дорога вперёд открыта. Эта уверенность и заметное похолодание заставили нас отказаться от идеи ночлега. Мы поели в 6 вечера. Несмотря на вырытое для плиты укрытие, лёгкий бриз сделал приготовление пищи довольно сложным. Крин кашеварил, а Уорсли и я лежали на снегу с наветренной стороны от примуса так, чтобы препятствовать ветру нашими телами. Поев, мы направились в сторону длинного пологого подъёма. Наступила ночь, и с час мы брели в почти кромешной тьме, насторожённо высматривая признаки трещин. Затем около 8 часов вечера из-за остроконечных пиков вышла полная луна, серебром осветив наш дальнейший путь. Идти, словно в кильватерной струе, стало более безопасно за счёт отбрасываемых краями трещин чёрных теней по обе стороны от нас. Вперёд и вверх по рыхлому снегу мы шли и шли, отдыхая перед тяжёлыми участками, которые показывались перед нами в белом свете. К полуночи мы снова были на высоте около 4000 футов. Пока мы шли в свете луны, она сместилась на северо-восток, и наш путь повернул в этом же направлении. Дружественная луна, казалось, направляла наши усталые ноги. Более лучшего проводника вряд ли можно было себе представить. Если бы при ярком свете дня пришлось вновь пройти этот путь, то мы определённо проследовали бы тем же курсом, который был отмечен для нас той ночью.

Полночь застала нас на подходе к краю огромного снежного поля, пронзённому отдельно стоящими нунатаками, которые отбрасывали длинные тени, похожие на чёрные реки посреди белого простора. Пологий склон на северо-востоке словно магнитом манил наши ноги. Мы думали, что у его основания лежал Стрёмнесс Бэй. После того, как мы спустились где-то на 300 футов, нас начал одолевать ветер. Мы были на марше более двадцати часов, останавливаясь только на эпизодические перекусы. Клочья облаков плыли над высокими вершинами на юге, предупреждая нас, что ветер и снег не заставят себя долго ждать. После часа ночи мы вырубили в снегу яму, свалили вокруг неё рыхлый снег и снова запалили примус. И вновь горячая пища придала нам сил. Под весёлое шипение примуса Уорсли и Крин пели свои старые песни. В душе, но не на пересохших и потрескавшихся губах, звучал смех.

В течение получаса мы встали и побрели вниз к побережью. Мы были почти уверены в том, что находились у Стрёмнесс Бэй. Тёмный объект внизу у подножия склона смотрелся совсем как остров Маттон, что лежит у Хусвика. Я так думаю, что наши желания обрели форму фантазий, ибо мозг с радостью различал знакомые характерные черты ландшафта, выхваченные мимолётным светом луны, чей дружелюбный лик проскальзывал сквозь проносимые облака. Однако большие надежды были вскоре разбиты в прах. Трещины говорили о том, что мы оказались на леднике, а вскоре, почти перпендикулярно в направлении моря, мы увидели край огромного ледопада. Я понял, что это был ледник не в сторону Стрёмнесс Бэй, а должно быть, ледник Фортуны. Разочарование было полнейшим. Пришлось повернуть назад и снова подниматься, но не по нашим следам, а по касательной на юго-восток. Мы очень утомились.