Наш новый дом, который мы занимали в течение почти трёх с половиной месяцев, мы назвали «Лагерем терпения».

Апатия, которая, как казалось, завладела некоторыми мужчинами из-за разочарования в своих надеждах, вскоре рассеялась. Ежедневно в разные стороны на поиски тюленей и пингвинов посылались группы охотников. У нас, помимо неприкосновенного запаса санных пайков, оставалось около 110 фунтов пеммикана, включая собачий, и 300 фунтов муки. Кроме этого было немного чая, сахара, сушёных овощей и сала. Я послал Хёрли и Маклина в Океанский лагерь для того, чтобы привезти оставленное там продовольствие. Они вернулись с очень хорошей добычей, в том числе со 130-ю фунтами сухого молока, где-то 50-ю фунтами собачьего пеммикана и джема, несколькими банками консервированного мяса. Когда они были примерно в полутора милях от нас, их голоса были вполне слышимы, настолько прозрачен был воздух.

Мы были очень ограничены в мучном. Муку смогли растянуть лишь на десять недель. После этого наши санные рационы будут служить нам менее трёх месяцев. Наша пища состояла в основном из тюленей и пингвинов и, хотя она была ценна как противоцинготное средство, т. к. ни единого случая цинги в команде не было, такая диета была сама по себе скверной, и впоследствии мы чувствовали себя очень слабыми и изнурёнными.

«Кок заслуживает особых похвал за то, как он несгибаемо выполняет свою работу во время всех этих суровых метелей. Его камбуз состоит лишь из нескольких сложенных ящиков, двух жировых печей и брезентовой обёртки, возведённой вокруг на четырёх вёслах. Защита от ветра, которую выполняет эта загородка только частична, поэтому порывы ветра разгоняют едкий дым жировой печи во все стороны».

Через несколько дней мы построили для него из ледяных блоков иглу с брезентом наверху в качестве крыши.

«Нашего рациона достаточно, чтобы поддерживать в нас жизнь, но все мы чувствуем, что смогли бы съесть вдвое больше, нежели получаем. Сейчас в среднем еда состоит из полфунта тюленины с пинтой чая на завтрак, 4-х унций (112 г) лепёшки с молоком на обед и трёх четвертей пинты тушёной тюленины на ужин. Этого едва хватает, даже если выполнять минимум работы, ибо мы полностью лишены хлеба и картофеля, ну или чего-то подобного. Некоторым из нас, похоже, приходится ещё тяжелее, они постоянно говорят о еде, но большинство из нас находят, что такие разговоры о пище только возбуждают аппетит, который не может быть удовлетворён. Наша жажда хлеба и масла очень высока, и не из-за того, что нам их не дают, а потому что организм чувствует в них необходимость».

Из-за нехватки продовольствия и того, что всё, что мы могли добыть, было нужно, в первую очередь, нам самим, я приказал застрелить всех собак, за исключением двух упряжек. Это была самая гнусная работа, которую пришлось выполнить за всё время экспедиции, мы очень остро восприняли их потерю.

Я должен был постоянно менять еженедельное меню. А число возможных вариаций с тюлениной было явно ограничено. Но то, что люди не знали об этой, своего рода эмоциональной спекуляции, имело огромное значение. «Мы сегодня (26 января) поймали Адели, невдалеке видели кита, но тюленей нет».

«Сейчас мы очень ограничены в топливе и в результате одна плита простаивает. Мы получаем один горячий напиток в день, чай на завтрак. В остальное время пьём ледяную воду. Иногда ограничены даже в этом, обычно возьмём с собой в спальник несколько кусочков льда в оловянной банке из-под табака. Утром в банке ложка воды, причём банка должна всю ночь лежать неподвижно, чтобы вода не пролилась.»

Дабы обеспечить хоть какое-то разнообразие в еде, я начал использовать по половине санного рациона дважды в неделю.

От Океанского лагеря нас отделяло около пяти миль разбитого льда к юго-западу, но я всё же решился отправить туда Маклина и Хёрли вместе со своими собаками, чтобы посмотреть, есть ли там какие-либо продукты питания, которые могли бы быть добавлены к нашим скудным припасам. Я дал им письменные инструкции не рисковать без необходимости и не пересекать любые широкие открытые каналы, и сказал, чтобы они вернулись к середине следующего дня. Ни единожды провалившись по пояс сквозь тонкий лёд, им всё же удалось добраться до лагеря. Они нашли лагерь просевшим на пару футов. Океанский лагерь, как они рассказали, «выглядел как деревня, стёртая с лица земли и брошенная её обитателями». Доски палубы, которые мы подкладывали под низ палаток, предотвращали таяние снега от солнца прямо под ними, и вздымались на почти два фута над уровнем окружающей льдины.

Склад рядом с камбузом покосился, повсеместно образовались лужи. Они собрали всю еду, что смогли найти, забросили несколько книг в фанерный ящик саней и вернулись в Лагерь Терпения около 8 часов вечера. Я был рад их скорому возвращению и, так как из их доклада следовало, что дорога была приемлемой, 2 февраля я отправил обратно восемнадцать человек под руководством Уайлда принести всю оставшуюся еду и третью шлюпку Стэнкомб Уиллс. Они вышли в час ночи, захватив пустые сани, на которых везли Джеймс Кэрд и достигли Океанского Лагеря около 3.30 утра.

«Мы оставались в лагере около трёх часов, устанавливая лодку на сани, собирая съестные припасы, одежду и книги. Мы вышли из него в 6 утра и вернулись обратно в Лагерь Терпения со шлюпкой в 12.30, потратив ровно в три раза больше времени, чтобы вернуться с лодкой, нежели тащить сани без неё. На обратном пути мы делали многочисленные остановки, пока передовая партия из четырёх человек была занята расчисткой проходов в торосных грядах и заполнением открытых трещин блоками льда, если они были открыты. Солнце довольно сильно размягчило поверхность, и местами тянуть было ужасно тяжело. За то время, что мы шли обратно, каждый здорово утомился, так как мы пребывали не в лучшей форме и сидели на ограниченном пайке. И сейчас и тогда тяжёлые сани проламывали лёд и были практически на плаву. Это была очень тяжёлая, изматывающая работа, чтобы вытащить их. Самый длинный переход, который нам удалось сделать без остановки у каналов или торосных гряд был около трёх четвертей мили.»

«Примерно в миле от Лагеря Терпения нас ждал приятный сюрприз. Сэр Эрнест и Хасси шли навстречу нам с хорошо обёрнутыми для сохранения тепла котелками горячего чая.»

«Один или двое человек расчистили довольно приличный участок пути для нас от лагеря и затем впряглись вместе с нами и мы пошли в блестящем темпе.»

«Ещё одним прекрасным результатом нашего похода стало восстановление двух упаковок чечевицы весом 42 фунта каждая.»

На следующий день я послал Маклина и Крина назад для дальнейшего сбора вещей, но они столкнулись с несколькими открывшимися за ночь каналами и были вынуждены вернуться, не дойдя без малого полторы мили до места назначения. Нам больше так и не удалось снова достичь Океанского лагеря. К тому же в нём осталось очень мало из того, что нам могло бы пригодиться.

К середине февраля очень остро встал вопрос топлива. Мы выкопали все выброшенные ранее тюленьи головы и плавники и срезали с них все остатки жира. Мяса также было в обрез. Мы всё ещё сохраняли наш трёхмесячный запас санных рационов практически нетронутым и собирались использовать его только в самом крайнем случае. У нас был небольшой запас собачьего пеммикана, но оставшихся собак кормили теми частями тюленины, которые не могли использовать для своих нужд. Этот собачий пеммикан мы жарили в сале с небольшим количеством муки и получались превосходные лепёшки.

Наши запасы мяса сейчас были действительно очень малы, каждому по несколько кусочков. К счастью, однако, мы поймали двух тюленей и четырёх императорских пингвинов, а на следующий день сорок Адели. Теперь у нас было еды на сорок дней, но нехватка жира для топлива по-прежнему остро ощущалась. Всё наше сало было использовано, поэтому мясо жарили на тюленьем жиру. Со временем мы полюбили его рыбный привкус, но как и Оливер Твист хотели большего.