В сумерках мы быстро пристали к тяжёлой льдине, каждая лодка своим швартовом закрепилась за отдельные торосы, чтобы избежать столкновения при волнении. Мы выгрузили жировую печь, вскипятили воду, чтобы сделать горячее молоко, и раздали сухие пайки. Я также выгрузил полубочки и снял внешний тент с обручей. Наш опыт предыдущего дня в открытом море показал нам, что палатки нужно было располагать как можно плотнее. Брызги, вырывавшиеся из-под шлюпок, превращали ткань палаток в лёд, который вскоре стал опасно тяжёлым. Этой ночью мы избавились от последних излишеств нашего и без того скудного снаряжения. Теперь у нас с собой были только те вещи, без которых было нельзя, мы разгрузились до предела. Мы надеялись на спокойную ночь, но были вынуждены отшвартоваться, так как куски разреженного льда начали собираться вокруг льдины. Дрейфующий лёд всегда притягивается к подветренной стороне более тяжёлой льдины, куда его толкает и где сжимает под воздействием течения. Я решил не рисковать повторением прошлой ночи и не вытаскивать лодок. Мы провели ночные часы, держась невдалеке от главной линии пака под прикрытием мелких кусков льдин. Постоянные порывы дождя и снега скрыли звёзды и вымочили нас насквозь, мы периодически кричали друг другу чтобы держаться вместе. Никто не спал из-за пробирающего холода, а двигаться дальше, чтобы согреться, мы не рисковали, так как видели не более чем на несколько ярдов вперёд. Иногда призрачными отблесками серебра рядом с нами мелькали тени глупых буревестников, и повсюду кругом раздавалось фырканье косаток, короткий резкий свист которых напоминал вырывающийся пар. Косатки были источником тревоги, лодка могла легко быть опрокинутой любой из них, если та решится на удар. Они когда выныривают на поверхность, то с лёгкостью отбрасывают в стороны куски льда гораздо большие, чем наши лодки, и мы испытывали понятное беспокойство, так как белое дно лодки снизу смотрится как лёд. Потерпевшие кораблекрушение моряки, дрейфующие в антарктических морях, совсем не то, о чём мечтает косатка, но в случае чего может оказаться на вкус неплохим заменителем тюленины и пингвинятины. Поэтому мы посматривали на косаток с некоторым опасением.
Рано утром 12 апреля погода улучшилась, ветер стих. Рассвет подарил ясное небо, холод и решимость. Я оглядел своих спутников в Джеймсе Кэрд и увидел измученные и невыразительные лица. Начинало сказываться перенапряжение. Уайлд сел за румпель с такой же спокойной и решительной уверенностью, с какой делал это и в более комфортных условиях, его серо-голубые глаза смотрели в день грядущий. Все хоть и были измучены, делали всё возможное, чтобы казаться весёлыми, а перспектива горячего завтрака ещё более воодушевляла. Я объявил всем, что сразу же, как только найдём подходящую льдину, разожжём плиту и сделаем для всех горячее молоко и боврил. Мы гребли на запад сквозь разреженный пак, льдины всех форм и размеров находились по обе стороны от нас, и каждый, кто не был занят в гребле, с нетерпением высматривал подходящее место для лагеря. Я мог оценить степень потребности в пище разных участников экспедиции по тому рвению, с которым они указывали мне на льдины, которые считали подходящими для нашей цели. Температура была около +10F и барберриевские комбинезоны гребцов трещали, когда мужики работали на вёслах. Я заметил даже маленькие частички льда и измороси, падавшие с рук и тел. В восемь часов подходящая льдина появилась впереди и мы подошли к ней. Камбуз был выгружен, и вскоре весёлый пар поднимался от готовящейся пищи. Никогда ещё работа кока не проходила под таким тревожным и пристальным вниманием. Пока остальные могли размять свои затёкшие конечности и побегать туда-сюда «по кухне», Уорсли, Крин и я оставались в своих лодках, чтобы удерживать их, предотвращая столкновения с льдиной, так как волнение моря было довольно сильным. Величественно поднималось солнце. Барбериевские комбинезоны подсыхали, лёд стал таять на наших бородах. Горячая пища наполнила нас новой энергией, и через три четверти часа мы на всех парусах снова двинулись на запад. На Стэнкомб Уиллс поставили дополнительный парус, и теперь он был способен поддерживать общую скорость. Мы видели, что находились на внешнем крае пака, сразу за его границей на север простиралось синее море. Ветровые волны разбивались о блестящие льдины, а бесчисленные тюлени грелись и вертелись на каждом достаточно большом для этого куске льда.
Мы шли на запад на всех вёслах и парусах начиная с 9 апреля при преобладающих восточных ветрах. Наши надежды были довольно оптимистичны, пока в полдень не определили наше положение. Оптимисты считали, что мы прошли шестьдесят миль до нашей цели, самые осторожные думали, что, по крайней мере, тридцать. Яркий солнечный свет и прекрасная картина, окружавшая нас, возможно, повлияла на наши ожидания. В полдень я увидел Уорсли, балансирующего на планшире Дадли Докера и рукой обнимающего мачту, чтобы измерить угол солнца. Он сделал необходимые измерения и мы с нетерпением ждали, пока он занимался расчётами. После этого Дадли Докер причалил к Джеймс Кэрд и я перепрыгнул в лодку Уорсли для того, чтобы посмотреть на результаты. Разочарование было полнейшим. Вместо того, чтобы хорошо продвинуться на запад, нас сильно отнесло дрейфом на юго-восток. Мы находились в тридцати милях к востоку от места, на котором были 9-го числа. Китобои, работающие в этом районе, отмечали, что в проливе Жерлаш довольно часты сильные непериодические течения на восток, и, несомненно, мы попали в одно из таких течений. Его причиной был северо-западный штормовой ветер у мыса Горн, вызвавший волнение, которое доставило нам так много неприятностей. Тихонько посоветовавшись с Уорсли и Уайлдом, я объявил, что мы не сделали столь уж большого прогресса, как ожидали, но и не стал говорить всем о нашем продвижении вспять.
Вопрос нашего дальнейшего курса требовал рассмотрения. Остров Обмана был вне нашей досягаемости. Для острова Элефант был неподходящим ветер, а так как море было чистым на юго-запад, то я обсудил с Уорсли и Уайлдом целесообразность перехода к заливу Надежды (Хоуп Бэй) материковой Антарктиды, в восьмидесяти милях от нас. Ближайшей землёй был остров Элефант, но он лежал за пределами основной части пака, и даже если бы ветер был попутным, то нам бы пришлось изрядно поболтаться в открытом море. Мы взяли примерный курс на Хоуп Бэй и лодки пошли дальше. Я указал Уорсли на контур айсберга впереди и сказал ему попробовать дойти до него как можно быстрее до темноты. Было около трёх часов дня. Мы поставили парус и, так как Стэнкомб Уиллс не мог идти наравне с двумя другими лодками, я взял его на буксир, не хотелось повторять опыт дня, когда мы покинули раскачивающийся айсберг. Дадли Докер ушёл вперёд, но в сумерках присоединился к нам. Уорсли дошёл до айсберга и сообщил, что тот никуда не годился. Это был бултыхавшийся в волнах уродливый кусок припайного льда. Новости были плохие. В меркнувшем свете мы повернули к границе пакового льда, и обнаружили его настолько сотрясаемым и перемолотым морем, что не осталось ни одного достаточно большого куска льда, который дал бы нам возможность приютиться. В двух милях от нас мы увидели больший кусок льда и направились к нему. Нос шлюпки, на котором с фалинем в руке стоял готовый к прыжку Хау, был нацелен на льдину. Я стоял и прикидывал наши перспективы, пока вёсла держали вертикально в готовности в любой момент начать движение назад, и когда Хау совершил свой прыжок, то понял, что на неё не будет возможности установить на ночь камбуз. Хау еле удалось задержаться на краю льдины, а затем быстро закрепить фалинь за торос. Две другие шлюпки пришвартовались рядом с Джеймсом Кэрд. Они не могли находиться с кормы от нас в линию, поскольку блинчатый лёд стал дрейфовать вокруг льдины и собираться с её подветренной стороны. Следующие два часа мы провели, отталкиваясь от прибивающихся к нам дрейфующих льдин. Мы не могли использовать жировую печь и поэтому разожгли примуса. Море сильно штормило и на Дадли Докере не смогли разжечь примус, с ним что-то случилось. Мужикам в этой лодке пришлось ждать, пока кок на Джеймсе Кэрд вскипятит первую порцию молока.
