Землянка опустела. Девять вражеских самолетов, обогнув гору Колдун, обрушили бомбы на десантников. Неважно целили немецкие летчики. Бомбы разорвались далеко позади. Через несколько минут вторая девятка самолетов пробомбила Станичку, где воевали бригады полковников Горпищенко и Потапова.

Когда самолеты отбомбили, немцы открыли огонь из орудий и минометов. Но, видимо, они не знали точного расположения наших десантников и стреляли наугад. Снаряды рвались там, где наших не было.

Нечепура сидел в щели и спокойно крутил цигарку. Юнга выглядывал после каждого разрыва и удовлетворенно сообщал:

— Опять мимо.

Нечепура закурил. Сделав несколько затяжек, он дернул юнгу за штанину и повелительно сказал:

— Если еще раз высунешь нос, получишь затрещину. Уразумел добрый материнский совет?

Юнга нахмурился, но сел.

— И вообще заметно в тебе мальчишество, — продолжал Нечепура. — Зачем стреляные гильзы в кармане носишь?

— А я только памятные.

— Какие еще такие — памятные?

— А как убью фашиста, так откладываю гильзу.

— Счет, стало быть, так ведешь, — догадался Нечепура. — И сколько набрал?

— Одиннадцать штук.

— Солидно, — уже с уважением произнес Нечепура. — Не врешь?

— А какой смысл врать?…

Раздалась команда — сосредоточиться для атаки. Батальон развернулся веером. Рота старшего лейтенанта Куницына оказалась на левом фланге.

— Сейчас устроим этим подонкам полундру, — заверил Нечепура, расстегивая воротник и обнажая тельняшку. — Никто им не позавидует.

Но полундры не получилось. По крайней мере, до полудня. Рота, как и вчера, нарвалась на мощный огневой заслон. Несколько раз бросались моряки в атаку, но каждый раз откатывались. Пришлось залечь. Виктор оказался рядом с командиром роты. Куницын лежал за камнем, смотрел в бинокль и отчаянно ругался. Будешь ругаться. Какие-то шесть домишек преградили путь к Колдуну. В каждом сидят автоматчики. Хотя бы за один домишко зацепиться. Тогда дело пошло бы. Но не подберешься. Проклятый пулеметчик из дзота не подпускает к ним. И к дзоту не подступишься. Впереди его проволочное заграждение. Два моряка пытались подползти к нему поближе, но поплатились жизнью.

— Эх, сорокапятку бы сюда! — вырвалось у Куницына. — На прямую…

Но не было у моряков орудий. Вся надежда десантника на свой автомат и гранаты, да еще на свою храбрость и находчивость.

Виктор молча смотрел го на командира, то на дзот. Он уже наползался вволю, до семи потов, и его мучила жажда. Нечепура лежал где-то впереди у проволочного заграждения. Там и Толя Бордаков, друг закадычный. Толя не юнга, ему уже девятнадцать лет, и он двухпудовую гирю выжимает.

В полдень к Куницыну подполз его замполит Вершинин. Все лицо замполита в грязи, на подбородке кровь.

— Справа, за бугром, — заговорил он торопливо, — вторая рота захватила артиллерийскую батарею. Геройски погиб главстаршина Воронин.

Куницын повернулся к замполиту:

— Воронин?!

У Виктора екнуло сердце. Не может быть, чтобы Воронина убили. Это же геройский парень.

Вершинин рассказал, как это произошло. Моряки напоролись на проволочное заграждение, за которым находилась батарея. Под проволоку швырнули несколько гранат, но заграждение уцелело. Тогда Воронин, ловко маскируясь, подобрался к проволоке в том месте, где она ближе всего подходила к орудиям. Поднявшись во весь рост, он метнул противотанковую гранату и вслед за раздавшимся взрывом набросил шинель на колючую проволоку и стал перелезать. И тут его подкосила вражеская пуля. Он повис на проволоке. Но уже ничто не могло остановить моряков. Они по примеру Воронина набрасывали на заграждение шинели и бросались на батарею. В рукопашном бою рота уничтожила всю артиллерийскую прислугу.

Куницын выслушал рассказ замполита молча, покусывая сухую ветку. А Виктор смотрел на Вершинина округлившимися глазами.

— Не может быть! — вырвалось у него.

Вершинин тихо провел по его спине рукой и ничего не ответил. Он знал привязанность Виктора к главстаршине. Знал он и то, что в таких случаях слово плохой утешитель.

— Поползу, расскажу ребятам, — сказал Вершинин.

— Ты осторожней, Саша, — предупредил его Куницын.

— Ничего не случится.

Он пополз налево. Куницын проводил его глазами. Командир роты и его замполит были одногодками, обоих звали Александрами. Оба были белобровыми, светловолосыми, да и роста одинакового. Только Куницын пошире в плечах. Типичные русаки. Но Виктор почему-то больше привязался к замполиту Вершинину. Куницын, вообще-то общительный по натуре, держался в роте несколько строговато, как и подобает командиру. Ну, а политрук был заводилой, душой роты.

Виктор хотел ползти за Вершининым, но Куницын остановил его:

— Нечего зря под пулями…

Знал бы командир, что не может он лежать спокойно. Не может — и все. Гады убивают его друзей, а он будет прохлаждаться тут!

— Товарищ старший лейтенант, помните, как под Шапсугской Воронин сказал: «Нас мало, но мы в тельняшках».

— Помню.

— Давайте рванем.

— Лежи уж…

Виктор нахмурился и замолчал. Слово командира есть приказ. Он стал думать о Воронине. Не может быть, чтобы такого моряка убили. Его, наверное, только ранили. После боя Виктор пойдет его проведать. Главстаршина, конечно, скажет: «Не повезло малость, юнга, продырявили меня. Но на то война. Заштопают в госпитале — и вернусь. В Ейск заедем к твоей матери. Пусть не волнуется старая. Я перед ней в ответе за тебя».

Размышления Виктора прервал голос командира, призывавшего к атаке. Из воронок, ям, из-за камней выскочили моряки и с криком «полундра» бросились в атаку. И опять проклятый пулеметчик прижал их к земле. Несколько человек упали сраженными.

Юнга больно ударился коленом о камень. Боль быстро прошла, но злость осталась.

Такая злость приходит к бойцу в разгар боя, когда он видит смерть своих боевых друзей, яростное сопротивление врага, когда сам устал до одури.

Он вынул из кармана гранату Ф-1, сжал в руке. Моряки любят эти круглые, увесистые гранаты в чугунной оболочке. Их удобно носить в карманах, легко бросать, а убойная сила этого «шарика» велика.

— Ты что? — спросил командир роты, увидев в руке юнги гранату.

— Я покажу этим гадам, — с яростью произнес Виктор.

— Лежи и не рыпайся.

— Я придумал, товарищ командир. Я подползу сбоку, вон с той стороны. Там проволочное заграждение подходит близко к дзоту.

И он пополз, извиваясь среди камней.

— Назад, юнга! — крикнул Куницын, сразу сообразив, какое рискованное дело задумал Виктор. — Без тебя…

Юнга повернулся к нему и убежденно заявил:

— Имейте в виду, товарищ старший лейтенант, что у юнги тоже сердце моряка.

И он опять пополз. Куницын хотел крикнуть ему: «Я приказываю!», но не крикнул, поняв, что сейчас приказывать бессмысленно.

Вскоре Виктор исчез из виду, словно растворился среди камней. А Куницын, прикусив губы, все смотрел и смотрел в ту сторону, куда он уполз. «Что ж, на то и война, — успокаивал себя командир роты. — Может быть, все обойдется благополучно. Надо верить…»

Он сейчас только понял, что любит этого парнишку. Впрочем, он знал это и раньше, но не хотел в этом признаться себе. Полюбил его еще летом прошлого года, когда моряки дрались на улицах Новороссийска. В уличных боях Виктор добыл трофейный автомат. Этот парнишка из Ейска оказался прирожденным разведчиком. После того как наши войска оставили Новороссийск, моряки заняли оборону на Кабардинском перевале. Там в роту пришел комиссар бригады Монастырский. Он спросил Виктора, как дела. Виктор ответил: «Лучше всех. У меня есть предложение, товарищ комиссар. В моем вещмешке находится домашняя одежда. Могу переодеться и пойти в разведку. Как понадобится разведчик, имейте в виду меня». Комиссар обнял паренька, сказал: «Хорошо, будем иметь в виду». Вид у Виктора был невзрачный. Сам невысокий, худенький, а брюки и гимнастерка со взрослого висели на нем мешком. На ногах не по размеру сапоги. Комиссар с укоризной заметил командиру роты: «На кого он похож? Оденьте получше своего питомца…»