Тамара встала с дивана и подошла к зеркалу; нужно было слегка принарядиться, прежде чем позвать Белочкина.

«От таких переживаний и в старуху недолго превратиться», — тоскливо подумала она, припудривая нос и решая как можно быстреё зарегистрировать свой брак в загсе. Только бы Белочкин заговорил об этом снова!

Лева пришел сам, без зова, по праву близкого человека, не постучавшись в дверь. В другое время Тамара сделала бы ему выговор, а сейчас она увидела в этом хороший знак.

Тамара с удовольствием и затаенной радостью посмотрела в его красивое, улыбающеёся ей лицо — первое дружественное лицо за целый день. Нервы не выдержали, слезы потекли по щекам, и Тамара начала громко, в голос всхлипывать. Она до такой степени не владела собой, что как ни силилась, не могла сдержаться, хотя все время помнила, что слезы дурнят её.

— Кисанька плачет? Вот новость! — воскликнул Белочкин, подходя к Тамаре. — Кто обидел мою кису?

Тамара, уткнувшись головой в его грудь, продолжала плакать. Белочкин гладил её по волосам и говорил привычные ласковые слова.

«А что как отшатнется он от меня, если расскажу все? Ведь не расписаны с ним?»— какую-то долю секунды колебалась Тамара, но ей хотелось, чтобы её приласкали и пожалели, слабую, уставшую кисаньку, что она пренебрегла этими соображениями.

— Левушка, милый, — начала Тамара, все еще всхлипывая, — в твое отсутствие меня приказом из мастеров в станочницы перевели…

— За что, кто смеёт, что за шутки? — всполошился Лева, пожалуй, больше, чем она в цехе у доски приказов.

Но тем разительнеё показалась Тамаре затем перемена в его настроении, когда он узнал от неё, как все произошло.

— Это в высшей степени легкомысленно с твоей стороны! — вырвалось у него.

— Но пойми: я заболела! — продолжала слабо оправдываться Тамара, уже сама не веря б силу своего довода. — Вся беда в том, что я не взяла больничного листа…

«Плохо мое дело, плохо, если даже Лева говорит так!» — про себя твердила она.

А Лева, посмотрев на неё, продолжал:

— Да ты и в самом деле неважно выглядишь, Тамара. Может, врача на дом позвать?

Тамара снова расплакалась, чувствуя себя всеми покинутой.

— А ты, я заметила, вначале сомневался, больна ли я…а еще друг! — говорила она сквозь слезы. — Эх, Левушка, Левушка, кто же меня пожалеёт теперь?..

— Извини, дорогая моя, извини… — тронутый её горем, просил Белочкин, стоя над Тамарой и поглаживая её волосы. — Ну, а это дело мы так не оставим. В конце концов ты не простая работница, тебя на заводе знают. Случай с тобой не простой, а из ряда вон выходящий… Не взяла бюллетень, так что же? — решительно заключил он. — В высшие инстанции необходимо писать и жаловаться. Я думаю, лучше всего по линии ЦК профсоюза. Ты туда еще никогда не обращалась ни с жалобой, ни с просьбой? спросил Белочкин Тамару. Вот и чудесненько! Там разберутся и мозги кое кому вправят. Мне почему то кажется, ты не сердись Тамара, что тут не обошлось без участия Титова.

Тамара благодарным взглядом следила за Белочкиным, и уверенность понемногу возвращалась к ней.

«Ревнует — значит любит», промелькнуло у неё в голове, и она потянулась обнять его.

…И вот письмо написано и послано.

Тамара прячет от Белочкина пузырьки из-под валерьяновых капель, к которым она пристрастилась в эти дни. Белочкин верит в хороший исход, потому, наверно, и нежен с ней. А вдруг нет? Не сразу, разумеётся, по он охладеёт к ней, простой работнице с загрубелыми руками. Иначе почему же Лева никогда не предложил ей бросить все, уйти с завода и пожить спокойно, просто женой инженера Белочкина, как живут тысячи других женщин? Она бы ни за что не согласилась, но он молчит, боится чего-то. И с завода никто не едет навестить её, даже Муся, а уж остается всего два дня до конца отпуска. Неужели все-таки придется пойти на станки, если почему-либо произойдет задержка с разбором её письма? Не пойти нельзя, еще обвинят, пожалуй, в прогуле; теперь всего можно ожидать.

На десятый день Комовой позвонили с завода от директора и попросили заехать. Тамара от волнения не сразу поняла, кто звонит и куда надо ехать.

— Я не совсем здорова, но приеду, — ответила она, обрадованная уже тем, что о пей вспомнили.

Тамара встала, прошлась по комнате, повторяя про себя давно обдуманный разговор с директором. Она выскажет ему все и решительно потребует реабилитации!

— Здравствуйте, Тамара Владимировна, садитесь, — встретил Комову директор, указывая рукой на стул. — Как же это у вас вышла такая неприятная история? Мне звонили и предложили разобраться.

— Неприятная? Что вы имеёте в виду, для кого неприятная? — спросила Тамара, в упор глядя на директора. Секретарша успела уже ей шепнуть, что все в порядке и пусть она не волнуется. — История эта неприятна как мне, так и вам, — добавила Комова. — Напрасно вы не приняли меня тогда, а предоставили мне возможность жаловаться в высшие органы. Там, очевидно, много дел и поважнеё…

Директор сделал было попытку перебить её, но Тамара настойчиво продолжала:

— Вы не нашли времени поговорить со мной, а сразу заочно подписали приказ. Приказ, который одним мановением вашей руки зачеркивал всю мою прошлую работу. Вы, директор, не нашли времени, а вот замминистра не однажды говорил со мной. У вас в подчинении несколько тысяч, а у замминистра… Вы представляете?.. И у него, однако, для Комовой время нашлось! А главный инженер потому издал такой, приказ, что хотел со мной разделаться за критику на коллегии министерства, на той самой коллегии, где министр назвал меня, вы не можете не помнить, «знаменем завода»! Так как же вы так легко и просто втаптываете это «знамя» в грязь? — Тамара передохнула секунду.

Директор молчал.

«Ага, — подумала она, — молчишь!»— и неторопливо, с чувством собственного достоинства высказала ему давно заготовленную фразочку:

— Вот вы не учли того, что вас, директоров, в Советском Союзе много, а я, Комова, вошла в историю нашего завода. Таких, как я, двести семьдесят в Союзе, и меня по портрету знают тысячи. Спрашивается, много таких, как я, Комовых?

Тамара победоносно с разгоревшимися щеками смотрела на директора.

— Конечно, если вы меня захотите смешать с грязью, то сможете, — продолжала она волнуясь, — так же, как министр, если захочет вас снять — снимет и коллектив его всегда поддержит. Вас на заводе, скажу вам прямо, народ не любит. А меня любит. Да, любит! — почти выкрикнула Тамара, вспомнив, как вахтер, узнав её по висевшему в проходной портрету, отдал ей однажды честь. — Но почему, почему вы подписали этот приказ? А если бы я взяла бюллетень, не подписали? Ведь это же простая формальность, товарищ директор. Комовой не доверяете? Раньше доверяли. Что же случилось? — требовательно спросила она, осуждающе и гневно воззрившись на директора.

— Мастером, Тамара Владимировна, вы работать не можете, вот в чем дело. Вы технически безграмотны, а за учебу взялись только что… — мягко сказал директор, начиная приходить в себя от шума, произведенного Комовой.

«И что она тут нагородила: история, портреты, двести семьдесят, а нас, директоров, много…»

— Так уж безграмотна? Впервые слышу! Я автор изобретения. Все хвалили, и вдруг!.. — воскликнула Тамара, прикрывая глаза ладонью. — Наветы, наветы, и ничего больше, — чуть слышно договорила она, испугавшись, что, кажется, переборщила с саморекламой.

Директор покашлял. «Пора кончать», — решил он. Испытывая отвращение к тому, что приходится говорить, директор начал своим обычным спокойным тоном:

— Товарищ Комова, а что, если мы вам предложим другую должность, не ниже этой, но без технического профиля? Диспетчером, например? Человек вы энергичный, вполне справитесь.

Тамара, помедлив, отняла руки от глаз. Она соображала, прикидывая на уме: диспетчером, в одну ли смену и каков оклад?

Директор догадался, отчего она молчит, и пояснил:

— Диспетчером на потоке. Работать только днем, ну и оклад… Сколько бы вас устроило?