Варя взглянула на девушек.

Ирина стояла у кровати, опустив руки, Лизочка с Симой сидели обнявшись. У Вари немного шумело в голове от выпитого вина и почему-то хотелось спорить, возражать. Она спросила девушек, что они думают делать дальше, и по их лицам тут же убедилась, что они поняли её, но почему-то молчат.

— Может, так рассуждаете: почет есть, денег много, чего же еще? — продолжала с раздражением в голосе Варя. — Пусть теперь, мол, другие сделают то же. Заранеё говорю: кто так думает, мне с теми не по пути!

— Варя, ты нам не веришь? — тихо спросила Ирина. — Кому именно, мне?

— Это профилактика, так я понимаю… язвительно сказала Лизочка, выходя из-за стола.

Варя вдруг примирительно рассмеялась:

— Нет, девоньки, это от страха, что все так хорошо. Не сердись, Лизок!

— А почему у нас должно быть плохо? — убежденно заговорила Сима. — У нас еще лучше будет, ведь Варя сейчас работает над рационализаторским предложением. Верно?

— Верно, работаю. А перечерчивать начисто вам придется.

— Ура-а! — гаркнула было Сима, но в дверь постучали.

— Тебе письмо, Варя, — сказал Борис Шаров, входя в комнату.

— Мне, почему же в комитет комсомола? — удивилась Варя. — Соседка пишет, тетя Даша, — взглянув на обратный адрес, тревожно добавила она в предчувствии чего-то недоброго.

Дрожащими пальцами она с трудом разорвала конверт.

«Дорогая Варя. Беру на себя смелость сообщить, что Марья Николаевна тяжело больна, а ты знаешь её характер, она сама ни за что…»

— Мама больна… — чуть слышно проговорила Варя, отрываясь от письма и встречая устремленные на неё сочувствующие взгляды. — Воспаление легких, теперь поправляется… И мне ни слова…

— Ехать надо, навестить, — предложила Ирина. — Да предварительно позвони, чтобы не взволновать сильно. Пошли заказывать разговор!

— Я виновата, я! Давно пора забрать маму сюда. И в общежитии пожила бы, — горько каялась Варя.

— Может, мне с тобой поехать или кому-нибудь из нас? — спросила Сима, поглаживая Варину руку.

— Нельзя, Симочка. А здесь кто будеть? Я надеюсь на тебя, как на себя. Вот моя просьба, понимаешь?

Через несколько минут Варя стояла в переговорной будке и, тяжело дыша в трубку, взволнованно кричала:

— Как здоровье, мамочка? Я приеду сегодня ночью, жди меня. Поправляйся, я не прощаюсь!

Валю все той же компанией посадили на автобус до вокзала, сунули в руки откуда-то появившуюся сумку, наполненную свертками.

— Будь около матери сколько потребуется, я предупрежу начальство, — наказывал Борис Шаров.

Автобус тронулся. Варя приникла к окну, окидывая взглядом заводоуправление с гигантским, в рост человека, подшипниковым кольцом на крыше, и снова смотрела на приветливо машущих ей вслед товарищей. Ивана Титова среди них, конечно, не было. И Варе вдруг на мгновение стало больно оттого, что она так мало значит в его жизни.

В решающие дни своей жизни Тамара придерживалась суеверий, верила снам. А снилась ей в эту ночь высокая, шаткая лестница, по которой она поднималась с большими усилиями, то и дело оглядываясь вниз: не вернуться ли лучше? И только чувство страха — некоторые пройденные ступени лестницы были выломаны — удерживало её на высоте.

Лежа в постели и припоминая снившеёся, Тамара решила, что сон вещий: так и в жизни надо, — все выше и выше!

Вечер у Белочкина был тоже одной из завоеванных ступенек, и крепко завоеванных! Лева не поленился, поработал для неё несколько вечеров так, что в бризе, суда она принесла чистые чертежи, инженер разговаривал с ней, как с равной.

На завод Тамара ушла в этот день раньше обычного. В экспериментальном цехе предстояло испытание нового резца на ускоренной подаче в присутствии инженера из бюро рационализации и изобретательства, а также Белочкина и Титова.

Цех был маленький, уютный, полы кафельные. Солнце, казалось, насквозь просвечивало цех.

Тамара, робея в душе, но внешне спокойная, включила моторы. Они загудели ровно, дружно, резцы исправно исполняли свою работу. Тамара нетерпеливо ждала, когда же дополнительный резец вступит в дело. Она видела, как два старых расточных резца неторопливо проникли внутрь кольца, выпустили наружу по тоненькой завитой стружке (на глаз было видно, стружку они теперь срезали гораздо тоньше), и снова супорт оттащил их обратно.

У Тамары громко забилось сердце: дополнительный резец стоял, как на боевом взводе. Он не подчинялся общему ритму станка, а был прикреплен к независимой подаче, еще болеё быстрой. Вот он сорвал с места, достиг кольца и, усиленно поливаемый эмульсией для охлаждения, мгновенно проточил кольцо, придав ему окончательный размер.

«Видали, каков я?» — будто говорил он, надменный, с вздернутым, как у неё, Тамары, носом.

Тамара столько думала об этом резце, что он показался ей почти одухотворенным существом.

— Поздравляем вас, товарищ изобретатель, — сказал инженер бриза.

Комова с достоинством протянула свою руку, но на рукопожатие ответила слабо. Она чувствовала себя очень усталой, почти разбитой от излишней беготни, скрываемых волнений, но зато теперь Тамара вполне искренне верила, что рационализаторское предложение это — её, и ничье больше. Из-за чего же она проделывает такую лошадиную работу? Да, да, она совершенно была готова прямо смотреть в глаза любому претенденту на её успех! Но как и с чего начинать? Пойти объявить бригаде Ждановой о своей победе? Жаль, конечно, что Варя уехала к матери, ну, а в общем, может быть, это к лучшему. Тамаре так нужно сейчас не чувствовать себя связанной.

— Ну что ж, — сказал Белочкин, — не будем откладывать в долгий ящик, приступим к модернизации станков. Дело само за себя говорит. Товарищ начальник отделения, — обратился он к Титову, — ваше слово?

Титов задумался. Тамара, скрывая тревогу, заглянула ему в лицо, и этот взгляд, помимо её воли, выразил больше, чем требовалось сейчас: он был почти нежен. Не Белочкин, а Титов, этот нежданно появившийся на заводе широкоплечий красивый парень, все больше и больше нравился ей. Он держал себя в цехе независимо, не так, как всем кланяющийся Белочкин, а о его проекте потока шла по заводу завидная молва.

Тамара тронула Титова за руку, сама неожиданно взволнованная этим прикосновением.

— Иван Семенович, так как же?

— Я не возражаю. Только вот Варя Жданова приносила мне свои черновые наброски такого же предложения. И не так давно…

— Ах, Жданова! Ну и что? — спросила, помолчав, Тамара, приподнимая брови и слегка улыбаясь. — У неё черновые, а у меня, как видите, начисто.

Она показала рукой на станок, на котором проходило испытание.

— Почему, собственно, цех должен ждать, когда Варя или кто-то другой доработает свое предложение, если есть уже готовое? Я не понимаю… Вы сами говорили, что мое предложение несет большое облегчение наладчикам и очень экономично, Иван Семенович. А бриз разве знает что-нибудь о предложении Ждановой? Так причем же тут она? — сорвалось у Тамары, а её небольшие зеленоватые глаза, пристально устремленные на Титова, договорили:

«Я, а не Варька, без памяти от тебя. Разве ты не понимаешь этого?»

…Час спустя Тамара видела, как пришли слесари и приступили к работе. Белочкин с Иваном Титовым были тут же. Тамара, остерегаясь каких-нибудь вопросов к ней, как к автору предложения, поспешила уйти в редакцию заводской многотиражки, чтобы напомнить там о себе.

В редакцию заводской многотиражки у Комовой уже была протоптана дорожка, когда она еще только создавала бригаду. Ее встретили там шуточками, как старую знакомую. Но Тамара не откликнулась на такой прием.

— Простите, товарищи, волнуюсь, — проговорила она с виноватой улыбкой, предварительно отпив несколько глотков из услужливо поданного ей стакана. — К вам, дорогие журналисты, я пришла затем, чтобы этот мой маленький вклад не остался втуне, а сразу же был доступен всему коллективу. В чем суть его можете узнать в бризе или у наших инженеров. Вы их застанете в цехе, а мне, как автору, не совсем удобно, — пояснила Тамара, опуская глаза, но с несомненным чувством собственного достоинства.