Литмир - Электронная Библиотека

«Родные мы, теперь мы с ним родные…»— думала тогда Ирина, ощущая тепло его взгляда на своем лице. Ей стоило лишь приподнять голову, чтобы посмотреть в дорогие темно-карие глаза. Ирина знала, что многие по сходству лиц принимают их за брата с сестрой, и это ей было особенно приятно.

… Они шли из кино с дневного сеанса по Тверскому бульвару, держа друг друга за руки. Стояла зима, обильная снегом, щедрая на украшения: деревья словно в белых пуховых чехлах, разрисованные морозом окна. И эти, старинной моды, фонари у памятника Пушкину, тоже слегка припорошенные! Вот так бы идти с ним и идти по всем бульварам Москвы!.. Но память воскрешает другие, болеё счастливые картины. Первые мартовские мимозы в киосках города, доставленные на самолетах с юга; что-то волнующе-нежное в этих желтых цветах-пуговичках. Ирина прячет лицо в букете, и золотая пушистая пыльца остается на щеках. Павел смеётся и обещает любить Ирину так, что ни одной пылинке, ни одному дуновению не даст потревожить её.

— Всю жизнь, всю жизнь!.. — проникновенно добавляет он. — Ты веришь мне?

Они муж и жена. Ирина молча смотрит в большие, почти черные за ресницами глаза Павла, видит в них свое смутное маленькое отображение, и вдруг что-то похожеё на дурное предчувствие начинает подниматься в душе. «Это, вероятно, потому, что я так счастлива, — мелькает в её голове. — Конечно, верю! Зачем он спрашивает?»

Проводив Павла на фронт, Ирина потом дважды виделась с ним во время его коротеньких командировок в Москву: последний раз незадолго до окончания войны.

Павел, раненый, из госпиталя поздравил Ирину с рождением сына: он выжил после рискованной операции, будет жить, и не найдется на земле людей счастливеё, чем они трое!

Потом письма стали приходить все реже и реже, вялые, вымученные отчеты о возвращающемся здоровье. И письма эти, словно живые существа, не согретые чувством, подолгу задерживались в пути, не находили адресата, затем совсем прекратились. Но однажды пришло письмо от незнакомой женщины, которое объяснило Ирине все. Ирина будто окоченела в своем горе. Никто не видел, когда она ела, когда спала. Недавно цветущеё, со смуглым румянцем лицо её почернело, глаза ввалились. Теперь она отрицала все, во что так неизбывно верила: любовь, преданность.

И это отрицание сжигало её и изнуряло хуже всякой болезни.

Но время шло, и боль, хотя и не проходила, притуплялась. Ирина думала, что в двадцать пять лет личная жизнь кончена, но оставался сын — Юрка, его надо было растить и воспитывать. Варя, безусловно, права, с мальчиком необходимо что-то делать. Да и пора покончить с этими затянувшимися переживаниями — Павел недостоин того. И потом с работой… Бригада, которую создает Варя, а главное — дружба этой строгой и чем-то необычайно привлекательной девушки, Ирина верила, по- иному повернет её жизнь.

Глава 7

Воскресник состоялся во всех цехах, как и наметили, в выходной. По заводу открылось веселое шествие с ведрами, тряпками, с насаженными на высокие шесты вениками, с малярными кистями. У электриков выпросили раздвижные лестницы, чтобы можно было протереть стекла я фонарях крыши.

Сима, в комбинезоне, цепкая как кошка, не отставала ребят; работала на высоченной лестнице, протирала потолочные окна.

— Эй, которые внизу! — часто покрикивала она, — Сколько на ваших часах натянуло? Есть хочется…

Ирина Фомина, сосредоточенная, с серьезным похудевшим лицом, выскабливала лопатой пол из деревянных кубиков, на который со временем наслоился черный, тягучий, как вар, нарост грязи.

Встретив Варю на воскреснике, она, потупив голову, подошла к ней.

— Мест в детсаду нет. Похлопочите, Варя, вы с Борисом. Очень прошу вас, — сказала она.

Варя молча сжала ей руку.

В ряд с Ириной гнал свою полосу Толя Волков, до того энергично работая, что белое полное лицо его не остывало от прилива крови и было все мокрое от пота. За ним шли подметальщицы с метлами, совками.

Варя, в ситцевом с васильками платочке на голове, в темно-синих лыжных брюках, под которые был заправлен серый свитер с белой полоской вокруг шеи, красиво облегающий её небольшую грудь и тонкую талию, руководила работой и принимала сделанное. Девушку каждую минуту можно было видеть то в одном, то в другом конце цеха.

Борис Шаров, организовав мужскую бригаду по очистке участков от стружки, вел себя так, словно ни одной минуты не мог обойтись без совета Вари: или он сам, или кто-нибудь из членов бригады то и дело звали её. Голоса их в непривычной тишине цеха звучали гулко, и это всем очень нравилось: не то что при шуме станков, когда даже рядом с ухом собеседника кричать приходится.

— Иду-у-у! — откликалась Варя и тут же бежала легко и быстро там, где пол был уже выскоблен, и с опаской, как бы не растянуться во весь рост на скользких неочищенных местах. Лицо её розовело при беге, косынка соскальзывала на затылок, но держалась там каким-то чудом.

— Ребята, звали? — спрашивала она.

— Да, звали. Беда у нас, Варенька…

На неё смотрели несколько секунд молча, обмениваясь заговорщическими улыбками. Варя делала жест нетерпения:

— Ах, да ну вас, шутите все!

— Нет, серьезно, Варенька, нужна ваша команда, а то совсем скисли. Побудьте с нами, — хором просили девушку и с отменной вежливостью ставили перед нею опрокинутый вверх дном ящик, предварительно обмахнув его рукавом спецовки.

Варя присаживалась и с явным преувеличением начинала расхваливать своих соседей-шлифовщиков, которых они вызвали на соревнование: кто быстреё и лучше уберет цехи.

— Все-таки неприятно будет, если нас обставят, — заключала она со вздохом. — Не видать вам тогда сюрприза от девушек. Увы!..

— Варя, Варя, подожди, что за сюрприз? — кричали ей вслед.

— Каждому по колотушке от Симы! — со смехом отвечала девушка, отправляясь на другие участки посмотреть, что делается там.

Торопить никого не приходилось: все работали с увлечением, и цех менялся на глазах. Слухи о сюрпризе девушек, если, конечно, будет выиграно соревнование, разжигали усердие парней: поговаривали о каком-то необыкновенном бале в цеховом масштабе с премиями за красоту и танцы. Повеселиться, а может, и блеснуть талантами были все не прочь. Даже Тамара, с воркотней пришедшая на воскресник, выбрав по своему желанию малярную работу — красить у станков ограждение, — ставила рекорды.

Лизочка работала у неё подручной: вытирала станки, подносила краску. Тамара шипела, когда Лизочка недостаточно расторопно обслуживала её. А Лизочка, случалось, заглядывалась на соседний ряд, где малярничал Коля Субботин, по рассеянности испачкав все лицо краской. Он заметно смущался от настойчивых взглядов Лизы, но это не мешало ему, в свою очередь, смотреть на девушку во все глаза. Тогда Лизочка спешила отвернуться от него. Впрочем профилем её лица он мог любоваться сколько ему угодно. Но тут был своего рода тонкий расчет: округлость её румяной щеки с пушком и прямой носик, Лизочка знала, хоть кого сведут с ума! Она мало, лишь по общим цеховым комсомольским собраниям, была знакома с Колей (они работали в разных сменах), да и вообще не обращала внимания на этого долговязого парня, История с Комовой на какое-то время невольно сделала его героем дня.

«Бедный, бедный! Как же он теперь?» — думала Лизочка, собираясь исподволь расспросить о нем Симу: уж она-то, знакомая со всеми в цехе, знает, вероятно, всю подноготную.

— Послушай, Симок — крикнула Лизочка, поднимая голову и глядя на подругу. — Аплодисментов не жди, ты не циркач и не под куполом цирка. Сверзишься так, что костей не соберешь…

Сима Кулакова, нещадно фальшивя, но мало смущаясь этим, распевала во все горло частушки под самым потолком, стоя на лестнице и проворно, безо всякой опаски, орудуя навернутой на швабру мокрой тряпкой. На неё было страшновато смотреть.

— Ничего, Лизавета, еще поживем! — протрубила в ответ Сима, снова принимаясь за швабру и пение.

Песни звучали во всех цехах.

14
{"b":"234101","o":1}