Ирина бросила Павлу пальто и шляпу и, почти вытолкав его за дверь, с силой захлопнула её.

— Ах, какая низость! — проговорила она, оставшись одна и припирая спиною дверь, забыв в волнении, что куда проще и надежнеё запереть дверь на ключ.

Испуганное лицо Павла все еще стояло перед нею, и Ирина не спешила отгонять его: ей было приятно его унижение.

Новый год встречали всем «штабом» в квартире у Вари с Симой. Было немного тесновато, но зато весело, Симу капали на радостях и чуть не уронили. Сима рассвирепела.

— Нерадивых на мороз! — потребовала она, принимаясь вполне серьезно выталкивать гостей на лестничную площадку. Тогда кто-то из «потерпевших» предложил пройтись, а через минуту все были на улице, и первые снежки уже летели друг в друга.

Город не спал, несмотря на поздний час; музыка неслась из репродукторов над безлюдными улицами, зато в домах всюду горели огни, и в окнах, на фоне елочных ветвей, двигались тени. Была новогодняя ночь над Москвой. И хотя она, вероятно, ничем не отличалась от прошлых ночей, но сознание, что ночь эта не простая, а новогодняя, придавало ей особую значимость. Было безветренно, но холодно так, что дышать больно, будто весь воздух насыщен миллиардами блестящих на свету ледяных иголочек. Они-то и покалывают в носу и в горле.

— Товарищи, знаете что, — вдруг заговорила Лизочка, останавливаясь и соединяя в тесный круг растянувшийся по всей улице ряд Парней и девушек, взявшихся под руки, — давайте сочинять «письмо в будущеё». Сейчас, все вместе! В такую ночь грешно только песни горланить..

— Как, прямо на улице? А мы носы себе не поморозим? — спросил Толя Волков не столько серьезно, сколько ради смеха.

— Не поморозим! — тут же поддержал Лизочку Коля, впрочем, предложив для гарантии выделить ответственного дежурного по носам. — Пусть он следит, — продолжал Коля под общий смех, — и отвечает за каждый нос строго. При случае даже собственным!

— Нет, ребята, пожалуйста, без шуток, — потребовала Лизочка, вглядываясь в разрумяненные морозом лица. — Варя, начинай ты, нам ведь с тобой поручена письмо.

Коля перебил её:

— Позволь мне. Я предлагаю так: «Дорогие наши сверстники далекого будущего! Сейчас новогодняя ночь тысяча девятьсот и так далеё года на земле, мы идем по улице в хорошем настроении после вечеринки рядом со своими любимыми под руку и время от времени, в мало освещенных местах, целуем их украдкой в щеки, и даже, кто ухитряется, в гу…»

Девушки не дали Коле договорить: налетели на него, зажали ему рот. Парни, которым очень понравилось такое начало, бросились на защиту Субботина, приговаривая, что правда, видно, глаза колет, а ведь договаривались во всем быть правдивыми.

Уличенные во лжи, девушки посмеялись и замолчали, угостив «поборников правды», по примеру Симы, колотушками.

А Коля, теперь уже вполне серьезно, продолжал:

— «Да, мы любим, и в этом чувстве, наши далекие друзья, мы можем поспорить с вами: мы любим нежно и преданно, на всю жизнь, потому что девушки наши, как и юноши, вполне достойны такой любви!»

— Хорошо, Коля, продолжай. Пусть знают, что мы жили на свете не сухарями. Молодец, Коля! — раздавалось со всех сторон.

А Лизочка сияла, слушая эту похвалу точно с таким же удовольствием, как если бы хвалили не Колю, а её. «Нужно обязательно показать ему мой доклад о коммунизме», — решила она.

— Ребята, взгляните-ка на небо! Красота какая! — неожиданно закричала Лизочка, останавливая всех.—

Высокое, торжественное и… неизменное, — добавила она с невольным вздохом. — Ведь таким же оно будет и тогда, когда наше письмо до адресата дойдет. Вы представляете? У меня просто мурашки по спине…

— Озябла, вот и мурашки. Домой пора, — заметил Толя Волков, когда все, по настоянию Лизочки, достаточно налюбовались небом.

— Так, значит, письмо не докончим? — спросила недовольным голосом Варя.

Сегодняшняя новогодняя ночь была так хороша! Жалко было расходиться, не дождавшись рассвета, — пусть серенького, зимнего, бедного красками по сравнению с тем летним на даче; но тогда душа Вари была полна тревог и сомнений, а сейчас она вся — счастье! Жалко оставлять руку Ивана, хотя бы и до завтра, и эти милые дружественные лица вокруг, без которых ей теперь трудно даже представить свою жизнь!..

— Нет, докончим. Дальше пойдет так, — ответил Коля под неотступным влюбленным взглядом Лизочки, переносящим его чуть ли не на то самое небо, на которое она только что обратила внимание. И он начал говорить про чувство любви, рвущеёся, по его словам, наружу, к сверстникам далекого будущего.

— Ой, далекого ли? — спросил Титов, вызывая общий взрыв смеха. — По-моему, это не письмо в будущеё, а любовное признание Лизочке Лаптевой. Верно я говорю?

— Верно, вечно! Лишить его слова! — закричала первая Сима и, обратившись к «секретарствующей» на ходу Ирине, наказала ей — Ты смотри, не вздумай записать бред влюбленного…

Сима выглядела очень эффектно в своей черной каракулевой кубанке на русых кудрях, лихо заломанной набок, и в сером, облегающем по тонкой талии пальто со складками. Фронтовой товарищ Ивана Титова, приглашенный им на вечеринку, — военный летчик — ни на шаг не отходил от Симы, что, впрочем, мало трогало её трудно уязвимое сердце.

— А ну, давайте потише! — вдруг потребовала она, заметив, что Варя собирается сказать что-то.

— «Дорогие друзья! — начала Варя. — Вы, наверно, не можете себе представить, как мы часто горячо говорим и думаем о том времени, когда вы, счастливые из счастливых, будете жить и творить на земле! Мы, конечно, завидуем вам, но не очень, по честному говоря..» Верно, не очень? — спросила Варя своих слушателей.

— Ясно — не очень. Двигай дальше! — сказала всех Сима.

— «А все потому, что немалое счастье выпало и на нашу долю, — продолжала Варя выразительным, чуть дрогнувшим голосом. — Своими руками строить то будущеё, в котором вы живете, защищать его, любить. Научила нас этому Коммунистическая партия, созданная товарищем Лениным. Наши отцы и старшие братья видели Ленина в дни демонстраций и парадов, живого, близкого. Многим из них он пожимал руки…»— Варя помолчала, заметно взволнованная. — Вот у меня и все пока, — затем сказала она. Не наградили аплодисментами. — Да, вот еще что! Давайте расскажем в письме о нашем потоке, как мы его строили, как жили на комсомольской даче, с лирикой или без лирики, как хотите… Однако я полагаю, что без консультации по таким вопросам специалиста Коли Субботина, — Варя помедлила несколько, — не обойтись!

А Коля, под дружный рев качающих его, летал уже вверх и вниз и наконец был брошен в пышный сугроб снега у тротуара.

— Черти озорные, поднимите, слышите! Рассержусь, черти! — кричал Коля, барахтаясь в снегу, пока ему не подали руки.

— Значит, письмо, можно сказать, готово, осталось подредактировать немного конец, добавить, — подвела итоги Варя, заглядывая в записную книжку Ирины. — В общем ура нам, друзья, ура!

— Ура, ура!.. — гаркнули все разом, очень довольные ночной прогулкой.

Через день на цеховом комсомольском собрании в красном уголке Лизочка делала доклад о коммунизме. Это было очень кстати: хотелось помечтать, проветриться после окончания большой работы над потоком.

— Я закрываю глаза, и передо мною сады, сады: яблоневые, вишневые, миндалевые — в цвету. Легко и радостно живется человеку, ибо давно уже осуществлена предначертанная еще Марксом формула: «От каждого — по способностям, каждому — по потребностям». И куда хочешь иди, поезжай: границ нет, бедных н богатых нет. Все люди — братья в самом святом и высоком значении этого слова! И этот рай земной человек завоевал и построил себе сам — в труде и борьбе. Но сколько еще дел впереди! Ведь нет конца дерзаниям и мечте человеческой..

«Да, да. как хорошо! — думала Варя. — Всегда вперед и вперед?»

— Коммунистическая партия, — продолжала, между тем, Лизочка, — как светоч, освещает путь к коммунизму, ведет, учит. Все самое честное, самое мудрое, самое гениальное принадлежит ей. Велика честь быть членом, такой партии, а мы, комсомольцы, должны готовить себя пополнить её ряды…