Здесь, на горячем белом песке, Мария Стоянова неожиданно для всех опустилась на колени, заломив руки в горячей молитве.

— Господи, — молилась она, — укрепи её силы, чтобы она до конца выдержала это последнее испытание…

— Да, — сказала Зося, как бы продолжая мысль Марии, — теперь господин капитан постарается.

— Я уже пять лет в лагерях, — прошептала Гильда, — я уже всё видела. Но когда он приказывает затопить печку, даже я боюсь.

— Бедная Таня, — тихо плакала Жанна.

— Думайте о ней, думайте, — снова прозвучал голос Марии. — Она ушла от нас, чтобы жизнью своей спасти наши жизни.

— Это невыносимо, — воскликнула Джен Кросби. — Я не выдержу, я пойду к Крамеру и всё расскажу ему. Он отпустит Таню…

— Вы никуда не пойдёте, Джен, — сказала Мария, поднимаясь с колен.

— Но я не могу иначе. Её лицо, её взгляд будут преследовать меня до конца моих дней.

— Никто из нас её не забудет, — она спасла всех, — сказала Гильда.

— Да, я не пойду, — сказала Джен, переходя, как всегда, от крайнего возбуждения к полному равнодушию. — Лучше умереть, чем видеть её последний взгляд.

И опять тишина и неподвижность над Дюбуа-Каре, над жёлтыми песками, над длинными бараками-тюрьмами. Только над одним строением поднимался чуть заметный в знойном воздухе дымок, и пленницы отворачивались, увидев его, и молились, и проклинали бога в полном бессилии помочь подруге.

Совсем низко, почти над самыми крышами бараков, пролетели два самолёта, два мощных «спитфайера» с красиво вырезанными крыльями. Они сделали круг над лагерем, резко взмыли вверх и исчезли с синеве неба так же неожиданно, как и появились. Гул моторов затих, но вскоре возник снова, постепенно переходов тревожный, угрожающий вой сирены.

Где-то за бараками, в поле или у главного входа в лагерь, раздались выстрелы. Стрельба усиливалась, приближаясь. Слышны были разрывы гранат и крики.

Женщины ничего не понимали. Но, видимо, происходило что-то важное, если охрана взялась за гранаты. Может, опять кто-то попытался бежать? Или комендант решил уничтожить сразу всех заключённых?..

Из-за барака на плац, размахивая пистолетом, выбежал Крамер. Лицо капитана было неузнаваемо, оно осунулось и стало серым от страха.

— Подлецы! Трусы! Мерзавцы! Всех расстреляю! — кричал он, перебегая плац.

Едва Крамер скрылся за воротами, как на плац вышел молодой английский лейтенант, а за ним, обгоняя своего командира, выбежало несколько английских солдат с автоматами в руках и значками десантников на рукавах.

Лейтенант резким голосом командовал:

— Паркер, проверьте казармы охраны! Джонс, посмотрите, не остался ли кто-нибудь на наблюдательных вышках! Уорд, туда побежал офицер, наверное начальник лагеря. Поймайте его! Четырёх солдат на вышки! Никого не выпускать из лагеря!

Только отдав эти распоряжения, он взглянул на толпу женщин и широко, приветливо улыбнулся.

— Леди и джентльмены, — начал он так, будто стоял на трибуне, — теперь вы можете быть совершенно спокойны, — ваша жизнь под защитой войск его величества. Войска объединённого королевства и Соединённых Штатов Америки сегодня утром перешли Ла-Манш… Однако из лагеря выходить запрещаю.

Он сделал широкий торжественный жест рукой и неожиданно весело, по-ребячьи подмигнул. Видно было, что всё это ему очень нравится: и удачная высадка десанта, и лёгкий бой с маленьким немецким гарнизоном, и первая победа. Война, оказывается, совсем не так страшна, как говорили и писали в газетах. Лейтенант, считая свою миссию выполненной, хотел уже повернуться и итти к своим солдатам, когда из толпы послышался голос:

— Антони…

Лейтенант вздрогнул.

— Кто позвал меня?

Джен Кросби тихо вышла из толпы и приблизилась к лейтенанту. Она смотрела на него, не веря своим глазам.

— Вы Антони Стаффорд?

— Джен! — воскликнул лейтенант. — Да ведь это же вы, Джен Кросби! Вот неожиданная радость. А мы уже считали вас мёртвой.

Джен хотелось броситься лейтенанту на шею, крепко расцеловать его. Но она сдержалась. Антони Стаффорд был добрый знакомый и сосед —. не больше. Даже в порыве радости неприлично бросаться ему на шею. И Джен сказала только:

— Боже мой, Антони, вы даже не представляете, от какого ужаса вы нас спасли…

— Нет, представляю, — не без самодовольства ответил Стаффорд, — и очень рад, что смог оказать услугу одному моему приятелю, освободив вас из плена.

Джен смутилась.

— Как он? Жив? Здоров?

— Здоров, здоров, — засмеялся Стаффорд, глядя на смущённую Джен, — летает, бомбит немцев, как и раньше, влюблён и не верит в вашу гибель.

Только сейчас он заметил на плацу труп Мари-Клэр и встревожился.

— А это что такое? Неужели мои ребята ненароком застрелили кого-то из женщин?

Джен с гордостью посмотрела на лейтенанта. Сейчас она могла гордиться своим поступком. Этот труп был лучшим доказательством её поведения.

— О нет, Антони, — сказала она. — Это сделали мы сами. Наша бывшая надсмотрщица Мари-Клэр мучила нас. Я не выдержала и бросилась на неё, а за мной и все мои подруги. Мы задушили её ещё до вашего появления, Антони.

— Браво, Джен, браво! — воскликнул лейтенант. — Никогда бы не подумал, что вы способны на такие поступки. У одного моего приятеля будет очень решительная жена.

— Антони, как вам не стыдно! — покраснела Джен.

— Почему же стыдно? Наоборот, я горжусь вами…

Они весело, заливисто рассмеялись — от счастья, от чувства победы и полной безопасности. Но в этот смех ворвался голос Марии Стояновой:

— Думайте о Тане, думайте о Тане, Джен.

— Ах, боже мой, Антони, я забыла о самом главном. Скорее, ради всего святого, скорее, Антони! Они повели на смерть одну девушку, советскую девушку, которая спасла всех нас…

— Ничего не понимаю, — развёл руками Стаффорд. — Кто повёл?

— Немцы повели, Крамер повёл… Ради меня, ради моего счастья торопитесь, Антони…

Но Стаффорду никуда не пришлось спешить. Таня сама подошла к женщинам, окружавшим английского лейтенанта. Она шла, пошатываясь, отпечаток страшной муки лежал на её лице, но оно уже светилось неуверенной улыбкой. Джен первая бросилась к девушке и обняла её.

— Таня, хорошая моя, как чудесно, что вы живы! Боже мой, какое счастье!

— Да, я жива, — тихо сказала Таня. — Ещё десять минут, и всё было бы кончено.

Антони Стаффорд впервые видел советскую, русскую девушку. Не скрывая своего любопытства, он быстро подошёл к Тане и спросил:

— Вы русская?

— Да, — неожиданно громко ответила Таня, гордо подняв голову. — Я офицер Советской Армии, лейтенант Татьяна Егорова. Очень рада, что имею возможность поблагодарить вас за наше спасение. Значит, второй фронт наконец, открылся?

— О да, — торжественно произнёс Стаффорд. — Вторжение началось и развивается прекрасно. Мы ждали долго, но сейчас действуем, как хорошая футбольная команда. Русские дивизии на Востоке уже стоят у немецкой границы. Мы будем на границе Германии через несколько дней, если всё будет итти в соответствии с планом. Гитлеру конец.

— А вы не знаете, как мне сейчас связаться со своими, с советским командованием? — спросила Таня.

— Думаю, что это совсем не трудно.

— А мне что сейчас делать, Антони?

— Вам, Джен? Странный вопрос! Конечно, собираться домой. Представляю себе радость… одного моего приятеля.

Далеко за оградой лагеря прозвучали выстрелы, и Антони Стаффорд вспомнил о своих служебных обязанностях.

— Простите, — сказал он, посмотрев на часы, — я здесь заговорился, а у меня ещё много работы. Дюбуа-Каре только второй пункт, которого мы сегодня достигли. Надо взять ещё четыре. Полагаю, это будет не трудно. Я думал, будет значительно тяжелее. Немцы держат здесь мало войск. Надо использовать момент и итти вперёд. Желаю вам счастливо добраться домой, Джен! Всего наилучшего, русская девушка! Мне было очень приятно с вами познакомиться.