— А на что вы надеетесь, фрау Гартман, если это не тайна?

— Нет, это не тайна. Я надеюсь, что когда-нибудь Германия снова станет единой, надеюсь, что в этой Германии возродится подлинное искусство и появятся театры, где можно будет ставить настоящие пьесы. Вот и все мои надежды. Не так много, как видите.

— Мы разделяем ваши надежды.

— Не знаю, не знаю…

— Можете не сомневаться, фрау Гартман. Кстати, скажите, почему вы не поехали в тридцать третьем году в Америку?

— Я не представляла себе жизни вдали от родины.

— Простите мне моё любопытство: что вы делали все эти годы?

— Выступала в варьете.

— А что собираетесь делать сейчас?

— Это вы уже знаете: буду петь песенки и танцевать в ресторане мамаши Линде.

— Значит, для вас ничто не изменилось? Значит, вы намерены ждать, пока немецкий народ создаст вам подходящие условия, чтобы потом безмятежно выйти на сцену и сыграть шиллеровскую Луизу Миллер? Если не ошибаюсь, Луиза — ваша последняя роль?

— Вам даже это известно? — голос Эдит сорвался.

— Да, и не только это, но и многое другое. Вы, наверно, слышали, фрау Гартман, слова Генералиссимуса Сталина о том, что гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское остаётся. И вот сейчас немецкий народ с нашей помощью начинает строить новую, свободную жизнь, и, можете не сомневаться, он её построит. Но я хочу вам сказать, что когда ваши надежды осуществятся и вы снова захотите появиться на сцене в любимых ролях, зрители, наверно, поинтересуются: а что делала всё это время известная драматическая актриса Эдит Гартман? Что ж, вы сможете гордо ответить: пела в ресторане под чечётку!.. Всего наилучшего, фрау Гартман. Простите, что задержал вас.

Больше говорить было не о чём. Эдит это поняла. В голосе капитана ей почудился оттенок презрения.

Она встала, сделала несколько шагов к двери, остановилась, хотела что-то сказать, потом передумала и быстро вышла из комнаты. Соколов молча посмотрел на жену. Люба, не проронившая на протяжении всего разговора ни слова, грустно и вместе с тем понимающе кивнула ему.

Возбуждение среди жителей Гротдорфа дошло до предела: слишком уж необычные предстояли события. К тому же многие крестьяне получили угрожающие записки: кто-то пытался запугать всю деревню. Но всё же жажда земли была сильнее страха. А кроме того вселял уверенность официально опубликованный закон, изданный правительствами немецких провинций. По этому закону разделу подлежали все владения, превышающие сто гектаров.

Лешнер за эту неделю не раз побывал в Дорнау у Михаэлиса. Работники магистрата подробно растолковали ему, как надо делить землю. В глубине души Лешнер очень надеялся на приезд майора Савченко, хотя тот в разговоре подчеркнул, что реформу немцы должны осуществить самостоятельно.

В эти дни в Гротдорфе состоялось собрание малоземельных крестьян и бедняков, где была избрана комиссия по проведению реформы. Председателем её выдвинули Лешнера. В помощники ему назначили Петера Крума и Вальтера Шильда. На другой день все трое получили угрожающие анонимные записки. И хотя к таким запискам в деревне уже привыкли, на душе у Лешнера всё-таки было неспокойно.

Всю ночь с пятницы на субботу члены комиссии не расходились, обсуждая предстоящие действия. Сначала нужно будет получить у управляющих точные планы угодий. Рано утром из Дорнау приедет землемер. Потом они выйдут в поле. Лешнеру казалось, что теперь всё продумано и никаких неожиданностей уже не предвидится.

Наконец наступило утро, солнечное и ласковое, — осень в этом году стояла на редкость тёплая. Комиссии не терпелось поскорее приступить к делу, но Лешнер не торопился. Он то и дело посматривал на дорогу: а вдруг русский майор всё же приедет? Присутствие советкого офицера придало бы ему необходимую твёрдость.

Но из комендатуры никто не являлся, а минуты шли, складываясь в часы. Дальше оттягивать было уже невозможно.

Комиссия двинулась к помещичьим усадьбам, и следом за Лешнером и его помощниками потянулось почти всё население Гротдорфа.

Эрих Лешнер постучал в запертые ворота усадьбы Фукса, но в ответ не донеслось ни единого звука. Эрих постучал сильнее. Он колотил палкой по сырым дубовым доскам, и удары эти отдавались по всей деревне: такая тишина царила в мире.

Наконец после долгого безмолвия послышался шорох, и тяжёлые ворота раскрылись. Старик-сторож, спокойно оглядев крестьян, сообщил, что господин управляющий вчера ночью уехал и неизвестно, когда вернётся. Он остался тут один, и ему велено никого не пускать.

Люди не верили своим ушам. Ведь в поместье должно находиться немало работников господина Фукса. Не обращая внимания на запрещение сторожа, толпа ринулась в распахнутые ворота.

Первым делом все бросились в конюшни и в хлева. Всюду было пусто. Возле высокой кирпичной стены лежали туши зарезанных коров. Шесть лошадей валялись за конюшней. У них были перерезаны сухожилия на задних ногах. Господин управляющий успел повредить даже машины. Очевидно, ему помогали его верные прихлебатели: один человек не смог бы со всем управиться и натворить столько бед.

Толпа бросилась к поместью Зандера. Там не осталось даже и сторожа.

— Где же мы возьмём нотариальные планы угодий?! — с отчаянием в голосе воскликнул Лешнер.

Этот возглас вызвал смятение среди крестьян. Теперь, когда они, наконец, осмелились делить землю, такая мелочь могла сорвать всё дело.

— А может, мы сами разыщем эти планы? — крикнул Вальтер Шильд, быстро направляясь к дому Зандера. Остальные нерешительно двинулись за ним.

Крестьяне проникли в большую приёмную, куда не раз хаживали к управляющему с разными просьбами. На большом столе посреди приёмной расстилался план всех земельных участков Гротдорфа. В центре был воткнут большой нож: он пригвоздил к столу клочок бумаги с жирной чёрной надписью:

«Кто возьмёт землю, тому смерть!»

Эрих Лешнер оглядел присмиревших товарищей, усмехнулся, подошёл поближе и смело выдернул нож. Он понял, что управляющие хотели хоть напоследок запугать крестьян. Нет, запугать себя они не дадут! С чертежом в руках Лешнер пошёл искать приехавшего тем временем и поджидавшего его землемера. Теперь можно было начинать.

— А кому нужны ваши чертежи? — удивился землемер. — Ландрат ещё вчера передал мне планы земель, подлежащих распределению. Скоро он и сам приедет.

В толпе облегчённо вздохнули. Значит, всё предусмотрено, значит, никакая сила теперь уже не может приостановить реформу. И всё-таки как-то боязно…

А землемер торопил: сколько же можно собираться?

Когда вбили в землю первый межевой колышек и Вальтер Шильд назвал первую фамилию, из села прибежал запыхавшийся мальчонка. Он подошёл к Лешнеру, передал ему письмо и спрятался в толпе.

Письмо прибыло по почте в адрес Эриха, и Марта решила немедленно доставить его мужу. Оно было от самого господина Фукса. Помещик обращался к Лешнеру и ко всем крестьянам Гротдорфа. Он призывал их не верить большевистским выдумкам. Бог-де никогда не простит им такого беззакония. За угрозами и проклятиями следовало обещание вернуться, как только Америка и Англия выгонят из Германии большевиков. А в Соединённых Штатах, писал он, об этом серьёзно поговаривают. Уж тогда-то он, Фукс, сдерёт шкуру с каждого, кто осмелится взять хотя бы один морген его земли.

Лешнер нарочно отошёл в сторонку. Он догадывался о содержании письма и ничего хорошего от него не ждал, но то, что ему довелось прочесть, поразило его. Ведь о войне Америки против Советского Союза так мечтал Гитлер в последние дни своей поганой жизни! Это было единственной надеждой умирающего нацистского строя. А теперь та же идея выплыла снова, но уже совсем с другой стороны.

Крестьяне, увлечённые делом, не замечали переживаний Лешнера. Работа шла полным ходом. Из Дорнау приехал ландрат, уполномоченный магистрата по всем крестьянским делам. С его приездом народ повеселел. Теперь уж никто не сомневался в законности раздела земли.