В комнате, окнами выходящей во двор, сидела вся семья. Синие глаза мальчика-семиклассника выражали стыд, испуг и недоверие одновременно.

Хозяин стоял около поленьев и угля. Бывший железнодорожник, он добывал доллары, золотые монеты, а вид у него был какой-то пришибленный, когда он открыл калитку, не подозревая об обыске. Теперь же, на второй день, его лицо словно бы отвердело.

«Видимо, существует какая-то не открытая еще врачами золотая болезнь», — думал Михаил. И во тому, как прояснялось или темнело лицо хозяина, по мере того, как Михаил штырем прощупывал землю, определяя, где же начать копать в сарае, именно по этим сигналам он и ориентировался.

Блестки угля. Испачканная угольной пылью шкурка березовой коры. Крохи земли. Что под ними? Где скрыты тайники?

Да и здесь ли?

Капитан Домин посоветовался с одним из работников Комитета Госбезопасности, и несколько человек начали копать землю в свинарнике… Но Михаил Варламович оглядел внимательно свинарник, представил себя на миг хозяином этого дома и метнул неожиданный пронзительный взгляд на его владельца.

— Нет, здесь не ройте. Тут нет, — решил он.

Ему не поверили. Продолжали перекапывать весь свинарник на полтора метра в глубину.

Лицо хозяина оставалось скучным, он словно томился этим затянувшимся поиском и совсем не интересовался свинарником. Даром время переводят, говорили его глаза. Ни разу он не обернулся в сторону свинарника.

Михаил терпеливо исследовал землю в сарае, и, когда его второй раз попросили посмотреть в свинарнике, он с уверенностью сказал:

— Нет, напрасно роете здесь!

Он внимательно изучил слои вскопанной земли. Видно было по ней: десятки лет оставалась нетронутой.

Михаил позвал капитана Домина. Присел на корточки, взял в руки землю, показал ее. Взял из другого места вертикальный срез. Всюду она была одинаково утрамбована временем. Домин убедил работника Комитета Госбезопасности. Тот согласился.

Теперь все взгляды обратились на Михаила, на его руки, сжимавшие штырь. Под острием штыря была земля все той же плотности. Опять встречались камни. Михаилу вспомнился Карацупа, его слова об интуиции, инстинкте следопыта. И внутренний голос подсказывал: «Здесь, здесь, здесь!»

Кулашвили незаметно следил за выражением лица хозяина, за его глазами, за всем, что происходило в душе этого раба золотого тельца.

Какие страсти разыгрывались в сердце хозяина! Он старательно скрывал все свои переживания, но зоркие глаза Кулашвили замечали все.

Он прощупывал землю шаг за шагом. И вот… Что это?! Михаил уловил дрожь штыря, наткнувшегося на металл.

Он радостно сказал:

— Здесь ройте! Здесь! — Оставив штырь торчать в земле, старшина начертил щепкой прямоугольник. — Вот в этом месте!

— Товарищ капитан, разрешите обратиться к старшине Кулашвили? — спросил Кошбиев у Домина.

— Обращайтесь!

— Товарищ старшина, вас вызывают в дом.

— Разрешите, товарищ капитан, пойти в дом?

— Разрешаю! Место же отмечено! Рыть начнут сейчас же. Если возникнет необходимость или будут вопросы, позовем вас! — ответил Домин.

Старшина отправился в дом, где его ждал работник Комитета Госбезопасности.

— Михаил Варламович! Хочу посоветоваться: стоит ли вскрывать пол в этой комнате?

Кулашвили оглядел комнату, встал на колени, почти припал глазами к широким половицам. Пожал плечами.

— Думаете, здесь нет ничего?

— Нет, здесь, под полом, ничего нет! — тихо ответил Кулашвили. — Пол не трогали никогда. Если у вас есть сомнения, конечно, вскроем. Но я убежден: здесь нет. А в сарае найдем что-нибудь.

— Честно говоря, Михаил Варламович, мне показалось лишним искать здесь, но хотелось услышать ваше мнение.

В самом деле, половицы, пригнанные друг к другу, образовывали литую плоскость. За долгие годы доски словно срослись одна с другой.

— Товарищ старшина! — сказал Кошбиев входя и тщательно вытирая ноги. — Вот трубу нашли.

— В сарае нашли! — как бы подтвердил старшина, мгновенно вспомнив стук штыря о металл, и взял трубу в руки.

Вошел и Домин.

— Сквозь землю видите, старшина! А сквозь железо? Есть тут что-нибудь?

Михаил молча передал ему трубу. Тот подержал в руке, проверил, прикинул на вес.

— М-да! — Попробовал открыть, вытащить деревянную пробку. Не тут-то было. — Ох, черт! Как вогнали! На веки вечные!

Нетерпение охватило и сотрудника Комитета Госбезопасности. Крепкими руками он взялся за трубу, потянул пробку с силой, аж голову набок склонил, и его лицо побагровело от напряжения. Он положил трубу на стол.

И тут за дело взялся бывший слесарь — старшина Кулашвили. Он постучал трубой об пол, потом достал из кармана складной нож, выдвинул штопор, ввинтил его в пробку, постучал еще по краям, и — пробка была извлечена.

Михаил наклонил трубу.

Ничего не выпало.

Он опять постучал ею по краю стола. Начал перекатывать ее, постучал снова… и круглые золотые николаевские десятирублевки начали выкатываться на стол.

Одна, две, три, четыре…

— Сорок, сорок пять, пятьдесят, — считал Домин.

— Семьдесят, восемьдесят, девяносто, сто! — сотрудник Комитета Госбезопасности краем ладони вытер пот со лба. — Все?

— Почему все? — с наивным видом спросил старшина. — Мы считать не разучились.

— Сто пятнадцать, сто двадцать, сто пятьдесят, — тихо, как завороженный, говорил Домин, — сто семьдесят. Все!

— Нет, застопорилось что-то. Тут еще есть что подсчитать. Погодите, — Михаил помудрил с трубой, которая заметно полегчала.

— Сто семьдесят одна, сто восемьдесят, — отсчитывал Домин, — сто девяносто, двести две, двести три…

Михаилу и самому казалось это наваждением: в тихом опрятном доме из-под земли извлечена ржавая труба, забитая деревянной пробкой, а из нее — золотые монеты николаевской чеканки. Наконец монеты перестали падать. Труба иссякла.

В комнате посветлело.

— Триста штук, одна к одной, — составляя акт, подытожил капитан Домин.

На третий день засыпали землю в сарае на прежнее место, уложили поленницы дров, перебросали обратно уголь.

Хозяин был уже арестован.

Младший сын пришел к сараю и с недоумением смотрел на солдат, на дрова, на уголь. Руки его бессознательно тянулись к красному галстуку на груди, точно это было его спасением. Тонкие детские пальцы перебирали концы галстука. Подошел и старший сын. Он был выше отца на полголовы, крупнее.

— Все чтобы в порядке было, как прежде! — сказал солдатам старший сын и, уходя, искоса взглянул на стоящую у огорода деревянную уборную.

— Надо пошарить в огороде! — предложил Домин.

— Нет, придется стать золотарями. Надо! — криво усмехаясь, сказал Михаил и разыскал деревянную длинную палку.

Пока солдаты орудовали в огороде, Михаил отправился в туалет.

Солдаты разрывали грядки. Запахло ботвой, свежевзрытой землей. В зябкой морозной тишине слышались глухие удары — падали яблоки. Желтые, с исподу прокаленные, покрытые инеем листья беспечно ложились под сапоги. До срока похолодало, завыл северный ветер, заметались деревья, точно пытаясь сорваться с места.

Когда хозяина уводили, деревья будто отшатывались, в страхе всплескивая ветвями, отмахивались от него.

Михаил вышел из туалета — из этакой деревянной скворечни и с деловым видом сказал:

— Надо вызвать ассенизаторов. Нащупал я там какой-то кулек. Вызывай! Я уверен — там тоже золото.

— Не торопись.

— Не тороплюсь. Нутром чувствую.

Золотари работали с улыбочкой, с шуточкой, с некоторым шиком. Мол, видели, и без нас не обойтись! И верно, не обойтись.

Подморозило.

Зловоние мешало дышать. Но работа есть работа. Ведром задели за ведро, вытащили его. Обдали водой «находку». В ней три кулька. Каждый в клеенке и еще обернут толем.

— Золотой нужник, — прокомментировал Михаил Варламович, когда составили акт еще на семьсот золотых десятирублевых монет николаевской чеканки.