— Так вот, Курбан… Надо нам махнуть, это я выяснил и о вас тут перемолвился, надо махнуть на четвертую. Может быть, вам там понравится, и тогда я наверху подскажу место, приемлемое для молодого инженера вашего профиля. Да, кстати, сколько это будет стоить — до четвертой? — обратился он к «леваку».

Тот назвал сразу же.

— Не хватит, — ответил Огарков, прикинув расходы на пропитый коньяк в парке. — Не хватит. Ну что делать будем, а, Курбан? Проявим смекалку и инженерскую выдумку или…

— Знаете, — потянулся близко к его уху Курбан и, заикаясь, отчаянно краснея и рукавом своего праздничного пиджака вытирая горошины пота, зашептал о деньгах, которые можно попросить у воспитательницы детдома — Людмилы Константиновны.

— Не попросить, — выслушав, внятно резюмировал Огарков, — а потребовать и экспроприировать. Укажите дорогу шоферу!

— Вот здесь налево, по грунтовой, а там, на шоссе, я покажу, — ненавидя себя, пояснил Курбан.

Из-за шафранной песчаной гряды, минуя высокий бархан, вылетел зеленый райкомовский газик и помчался по отполированной до блеска солончаковой долине… Оглушительный взрыв отбросил машину, крутанул ее, подобно волчку, жестко остановил невидимой рукой, осадил на левое переднее колесо…

— Сильно ушиблись? — встревожился Кулиев, стараясь не выдать боли, хотя у него в глазах потемнело, когда он плечом ударился об угол кабины.

Кулиев помог Людмиле Константиновне сесть поудобней.

Старая женщина держалась за голову.

Шофер Салих сморщился, вылез из кабины, шагнул к колесу, зло глядя на дырявую покрышку.

— Ну как, Салих? — неуверенно спросил секретарь райкома, вполне сознавая свою вину: подгонял, подгонял, подгонял…

— Да как! Все ваша скорость! Когда-нибудь с вами шею свернешь! Сколько предупреждал! Да еще с такой резиной. Теперь целый час провозимся! Выходите, мне инструмент достать надо. — Шофер повернулся к ним и смягчился, увидев широкий кровоподтек на лбу у Людмилы Константиновны. — Вот так, вот сюда ногу ставьте, Людмила Константиновна. Быстренько наведу порядок, сейчас же, мигом поедем. — Салих заторопился, доставая домкрат.

Людмила Константиновна хотела приложить к ушибленному месту платок, но Кулиев остановил ее:

— Смочите сперва зеленым чаем. Хорошо заварен. Отличное вяжущее средство. — Отвинтив крышку и вынув пробку, он подал ей термос.

С опаской поглядывая на разозленного шофера, чувствуя вину перед ним и перед старой женщиной, Кулиев постарался отвести Людмилу Константиновну подальше, снял свое летнее пальто, постелил, усадил ее, присел напротив. Помог ей смочить платок и растерянно заговорил:

— Чувствую себя… как последний ишак. Зачем мы туда едем? Ну, разве разумно отбирать ребенка у Атахана? Неразумно! А оставлять ребенка в пустыне? Конечно, там уже начали устанавливать сборные дома, бараки, жизнь налаживается…

Она поправила на голове влажный платок и задумалась:

— А может, вернуться?

Кулиев поднялся, походил, поглядывая то на шофера, то на нее.

— Есть одна мысль. Но лучше, если бы вы попробовали. Понимаете, они интересные люди. Был я недавно в той больнице, где работает Наташа, а заговорить не посмел. Но дочь ее об Атахане щебечет, при мне Атахана папочкой назвала, а Наташа то ли не расслышит, то ли делает вид, что занята другим. Но сама при этом как-то меняется… Так, может быть, передумала она… Кто знает? Нелепо пытаться уговорить ее выйти за него замуж: в любви ни уговоры, ни директивные указания, само собой разумеется, кроме вреда, ничего не принесут. Но вот, если бы как-то разговориться с ней по-женски, да и об Атахане вы лучше меня ей можете сказать. И знаете, — он посмотрел на ее платок, — у вас, увы, предлог есть, Людмила Константиновна.

Их заставил отвлечься паровозный гудок. Сбавляя скорость, отфыркиваясь, побрякивая, шел товарняк. Машинист высунулся из окна, смотрел на железнодорожный путь, по которому с важностью владыки, переступая через шпалы, шествовали верблюды. Они с презрением относились к свирепым гудкам. Увязался за ними ишак. Мотая длинными листьями ушей, он кокетливо перебирал точеными копытцами, забегая влево, вправо, останавливаясь, брыкая невидимого врага.

Товарняк еле тащился. Верблюды шли и шли, ишак бестолково сновал из стороны в сторону.

Пока эта картина привлекала внимание Людмилы Константиновны, Кулиев направился к шоферу. Не доходя до него, замедлил шаги и, выдержав почтительную паузу, спросил Салиха:

— Ну как?

Но Салих не ответил, глядя на приближающуюся легковую машину. Рядом с шофером неестественно прямо, прикусив губы, сидела Наташа. Ее лицо бескровно белело.

Салих поднял руку.

Машина затормозила. Наташа не замечала никого.

— Наташа! — воскликнул Кулиев, пожимая ее холодную руку. — Куда вы? Что с вами?

— На четвертую! Там ребенок умирает, — не поднимая глаз, ответила Наташа.

— Возьмите Людмилу Константиновну! — Кулиев помог Людмиле Константиновне сесть на заднее сиденье. К ней перебралась и Наташа.

Шофер Расул, не повернув головы, включил мотор, и машина понеслась.

Дороги, дороги! Вся жизнь — дорога!

Наташа по-прежнему смотрела перед собой. Людмила Константиновна выжидающе молчала.

Машина нагнала колонну грузовых платформ, прицепленных к пятитонному тягачу. Современный караван. Бурые трубы, подобные жерлам орудий, прицеливались по безлюдью, по немоте, по барханам.

— Теперь здесь есть все, чего раньше не хватало пустыне, — вскользь заметила Людмила Константиновна, не решаясь прямо заговорить об Атахане. — Смотрите! Когда-то мой воспитанник Атахан Байрамов мечтал об этом! — Она с преувеличенным вниманием устремила взгляд на караван грузовых машин. На платформах высились огромные катушки кабеля, блоки сборных домов, цемент, лес, камень, кирпичи, громадные чаны. Людмила Константиновна обрадовалась, увидев, как хозяйственно устроилась старая туркменка среди домашнего скарба на платформе:

— Спокойна, как будто дома!

Люди кивали Людмиле Константиновне, вежливо поднимали руки. Привычное терпеливое выражение их лиц, неторопливая поступь, исполненная неколебимой уверенности в необходимости совершаемого, — все это вселило бодрость в старую женщину, а Наташу заставило присмотреться к попутчице.

— Откуда вас здесь знают? — спросила она.

Людмила Константиновна внимательно посмотрела на Наташу и сказала:

— Я давно здесь, в этих местах. Поэтому меня знают многие. — И тут она рассказала о том, что произошло в детдоме полчаса тому назад.

Ей позвонил секретарь райкома Кулиев. Они говорили об Атахане, к которому собирались ехать. «Захватим с собой и «крестника» Атахана, он должен ко мне сейчас приехать», — сказала она Кулиеву. Тот согласился. В это время в дверь постучали. И вместо ожидаемого Курбана увидела Людмила Константиновна на пороге развязного человека с портфелем, в чесучовом костюме.

— Я от Курбана, — сказал незнакомец, — он не может приехать: не в состоянии расплатиться с портным. Ведь ваш денежный перевод запоздал на пять дней. Мы так… он так… и не получил. — Незваный ходатай покачнулся. Хмель сквозил в его глазах, в манере говорить и держать себя.

— А вы, собственно, кто? — опешила от наглости гостя Людмила Константиновна, вставая из-за стола и давая понять, что говорить с ним не желает.

— Я, собственно, Георгий Огарков. — Его крупные, навыкате, глаза тускло голубели вежливой сосредоточенностью вымогателей, уверенных и в своем обаянии, и в непреложности своих доводов. — Видите ли, я инженер, его друг, чем мог, помогал ему. Более того — я делился с ним всем, но обстоятельства заставили прибегнуть к последнему средству, мы вынуждены побеспокоить вас. — И он по-хозяйски опустил на стол портфель.

— Вы шутите? — задохнулась Людмила Константиновна от возмущения. — Курбан уже получил диплом инженера, ему выдали подъемные…

— Я понимаю вас, но он сейчас в затруднительном положении: или он расплатится, или будет превеликая неприятность…