Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Итак, они стояли перед судьями — красавец кардинал, необузданная и прекрасная интриганка-графиня, очаровательная юная куртизанка с младенцем, прильнувшим к ее груди, авантюрист Виллетт и эксцентричный волшебник, колдун или мудрец. Каждый из них ожидал приговора судей. Этот приговор имел величайшее значение для всех этих людей, представших перед судом. Возможно, такое же большое значение он имел и для меня.

Решение суда было вынесено тридцать первого мая, в среду. В этот день суд открылся в шесть часов утра. Начиная с пяти часов улицы стали заполняться народом, и напротив Palais de Justice[115] собралась огромная толпа. Гвардейцы, конные и пешие, следили за порядком в людском море, заполнившим пространство от Нового моста до Рю-де-ля-Барилери.

При входе в Grande Chambre[116] собрались члены семейства Роганов. Все были одеты в траурные одежды. Вне всякого сомнения, они находились там, чтобы их присутствие послужило своего рода предостережением судьям, которые должны были пройти мимо них. Таким образом они желали дать понять, что не оправдать кардинала — значит нанести оскорбление знати в целом.

Было совершенно ясно, что Роганы решительно настроены на то, чтобы их родственник вышел из здания суда полностью оправданным и с него были сняты все обвинения. Мадам де ла Мотт судили первой и признали виновной. Да и как могло быть иначе, принимая во внимание имеющиеся доказательства? Под влиянием родственников кардинала двое судей заявили о своем намерении добиваться для нее смертной казни. Это было уловкой со стороны семейства Роганов, потому что если в суде разбиралось дело, которое могло повлечь за собой смертный приговор, то там не должны были присутствовать духовные лица. Из тринадцати служителей церкви, находившихся среди судей, только двое благосклонно относились к кардиналу Рогану. Следовательно, если бы все они были удалены из суда, то хотя Роганы и потеряли бы два голоса в свою поддержку, зато одновременно избавились бы от одиннадцати голосов против. Таково было могущество семейства Роганов.

Мадам де ла Мотт не была осуждена на смерть, но приговор гласил, что ее, обнаженную, палач должен отхлестать кнутом. Кроме того, ее должны были клеймить в плечо литерой «V», что означало «voleuse»[117], и заключить в тюрьму «Сальпетриер» до конца ее дней. Ее мужа, хотя он не присутствовал в суде, чтобы понести наказание за свои преступления, приговорили к пожизненной ссылке на галеры. Рето де Виллетт был сослан, а Олива освобождена, хотя ее не признали полностью невиновной, поскольку она действительно принимала участие в этой интриге, выдав себя за королеву.

С Калиостро все обвинения были сняты.

Однако в этой драме оставалась еще самая главная фигура, чье присутствие и вызвало такой огромный интерес к этому делу во всей стране.

Для этого человека требовали полного оправдания. Кардинал стал жертвой обмана негодяев, но его честность была неоспорима. Он был абсолютно невиновен.

Его адвокат заявил:

— Именно невиновность, господа, я и защищаю — и как человек, и как судья. И я настолько проникнут этим убеждением, что позволил бы разрубить себя на кусочки, чтобы выступить в ее защиту!

Итак, сражение было закончено. После шестнадцатичасового совещания кардинал был оправдан; и его репутация, осталась незапятнанной.

На улицах слышались крики. Торговки с рыбного рынка собрались возле Бастилии с цветами роз и жасмина. Толпы парижан — самых легковозбудимых людей на свете — ревом выражали свое одобрение:

— Да здравствует парламент! Да здравствует кардинал!

Узнав о решении суда, я неожиданно осознала, что оно означает для меня.

Это было величайшее поражение, которое я когда-либо испытывала. Вынося такой вердикт, парламент тем самым подразумевал, что для кардинала Рогана было вполне естественно ожидать, что я назначу ему свидание в версальском парке, и думать, что меня можно купить за бриллиантовое ожерелье.

Меня охватил ужас. Я бросилась на кровать и зарыдала. Когда мадам Кампан нашла меня там, мое бурное отчаянье встревожило ее, и она послала за Габриеллой, чтобы та пришла и утешила меня.

Когда я увидела их в моей спальне, этих двух милых женщин, которым я доверяла и знала, что они — мои друзья, я закричала:

— Придите и поплачьте о своей королеве, оскорбленной и принесенной в жертву интригам и несправедливости!

Потом я вдруг почувствовала гнев. Французы ненавидели меня, и в тот момент я тоже ненавидела их.

— Но лучше позвольте мне пожалеть вас за то, что вы — француженки, — продолжала я. — Если даже я не нашла беспристрастных судей в этом деле, в котором затронута моя репутация, то на что же можете надеяться вы, если вам придется участвовать в тяжбе, ставкой в которой будет ваша судьба и ваша репутация!

Вошел король и грустно кивнул мне.

Он сказал:

— Вы нашли королеву сильно страдающей. И у нее есть все основания для этого. В этом деле они увидели только одного человека — принца и духовного служителя, кардинала Рогана, в то время как в действительности он — нуждающийся человек. Все это было не что иное, как интрига, задуманная для того, чтобы положить деньги в его карман. Пытаясь сделать это, он сам оказался обманутой стороной, вместо того чтобы обмануть других. Нет ничего легче, чем увидеть все это насквозь, и не нужно быть Александром, чтобы разрубить этот гордиев узел.

Я взглянула на него, на этого доброго, но чрезвычайно слабого человека. Мне вспомнился тот день, когда нам принесли известие о том, что мы стали королем и королевой Франции, и как мы воскликнули тогда: «Мы еще слишком молоды, чтобы править!»

Как мы были правы! Но дело было не только в том, что мы были слишком молоды. Мы не подходили для этой великой миссии. Он — из-за своей неспособности принимать решения даже тогда, когда знал, какое решение будет правильным, а я… я была слишком глупой и ветреной, как говорил мой брат Иосиф. Я была все тем же глупым ребенком, каким меня знала моя матушка, которая именно по этой причине так боялась за меня.

Сейчас я, по крайней мере, знаю об этом. Но раньше я не осознавала этого полностью.

Приговор в отношении мадам де ла Мотт был исполнен на ступенях Дворца правосудия. Как и ожидали, она не так-то легко подчинилась ему. Она дралась и кусала своих тюремщиков, а когда ее плечо должны были заклеймить буквой «V», она корчилась так неистово, что вместо этого клеймо легло на ее обнаженную грудь. Потом ее в бессознательном состоянии, одетую в холщовое платье, с деревянными башмаками на ногах, унесли и отправили в тюрьму «Сальпетриер», чтобы она до конца своих дней жила там на черном хлебе и чечевице. Как только наказание было приведено в исполнение, парижане объявили ее героиней. Герцог и герцогиня Орлеанские собрали деньги в ее пользу и отправили ей в «Сальпетриер» много хороших вещей. Моя глупая Ламбаль также была захвачена всеобщим энтузиазмом и отнесла в тюрьму кое-какие деликатесы. Это немедленно вызвало слухи о том, будто это я послала ее, потому что моя совесть не давала мне покоя. Потом поползли сплетни о том, что история, рассказанная мадам де ла Мотт, была правдивой и что на самом деле она действовала в моих интересах. Казалось, история о бриллиантовом ожерелье никогда не будет забыта, хотя в то время я еще точно не знала об этом.

Через несколько недель после заключения мадам де ля Мотт в тюрьму ей позволили сбежать оттуда, и все шепотом передавали друг другу, что этот побег устроила я.

Мадам де ла Мотт, едва достигнув Англии, сразу же взялась за перо. И даже когда оттуда устремился поток клеветнических измышлений, люди все еще повторяли эту нелепую историю. Самозваную графиню принимали во многих английских домах, и она рассказывала там сенсационные истории о жизни при французском дворе. В этих историях я всегда была главным персонажем.

вернуться

115

Дворец правосудия (фр.).

вернуться

116

Главная палата (фр.).

вернуться

117

Воровка (фр.).

89
{"b":"233486","o":1}