И в его сердце, словно маленький богатый городок, находился Пале-Рояль со своей аркадой. С наступлением темноты там собирались самые разные люди, мужчины и женщины. Здесь рассуждали об искусстве, сплетничали о жизни двора. Мое замужество, должно быть, было излюбленной темой их разговоров. По прошествии некоторого времени здесь заговорили о несправедливости, о стремлении к свободе, равенству и братству людей.

Я чувствовала, как меня охватывает волнение, когда мы покидали Версаль и ехали по дороге, ведущей в Париж. Мы видели кареты, людей, проезжающих верхом, часто с нарядными ливрейными лакеями, которых их господа посылали вперед, чтобы показать всем, какие они богатые и важные. А те, кто не был так богат, ехали в carrabas — довольно громоздких экипажах, запряженных восьмеркой лошадей, тяжело прокладывавших себе путь, или в экипажах меньших размеров, которые назывались pots de chambre[48]. Они были более удобными, зато оставляли седоков открытыми всем ветрам.

Въезжая в город, я всегда чувствовала нервную дрожь. Все казалось особенно волнующим после наступления темноты, когда зажигались уличные фонари, которые, раскачиваясь, свешивались с кронштейнов, укрепленных на стенах. Когда наша карета стремительно неслась вперед, целые фонтаны грязи поднимались от ее колес вверх. Париж был известен своей грязью. Уверяли, что она совсем не похожа на любую другую грязь во Франции, ибо имела особый сернистый запах и если оставалась на одежде, то могла якобы прожечь в ней дыру. Вне всякого сомнения, эта грязь была обязана своим происхождением потокам нечистот, текущим по улицам. Париж иногда называли Лютецией — Городом Грязи.

С наступлением Нового года пришло время карнавалов. Это было время балов-маскарадов, комедий, опер и балетов. Я могла бы проводить каждую ночь на каком-нибудь из этих развлекательных мероприятий. Поскольку моя любовь к танцам была известна, в то время давали больше балов-маскарадов, чем обычно. Мы всегда ездили на такие балы инкогнито. Это было чудеснейшее развлечение. Иногда я одевалась в домино, а иногда — в простое платье из тафты или даже из газа или муслина. Величайшим удовольствием было для меня скрывать свою внешность, но я никогда не ездила на эти балы без сопровождения своего мужа или деверей. Ездить одной мне не разрешали. Кроме того, это было чрезвычайно опасно, что даже я понимала.

Это случилось тридцатого января — день, который я никогда не забуду. Я отправилась в сопровождении невесток и еще нескольких дам и кавалеров. Мой муж не пожелал поехать с нами. Я не пыталась убедить его принять участие в нашей поездке, потому что знала, что он не расположен к этому.

Я была одета в черное шелковое домино, такое же, как у многих других танцующих, и в черную бархатную маску, скрывающую мои черты. Как только мы оказались в бальном зале, я сразу же начала танцевать. Моим партнером был Артуа. Я предпочла его, потому что он был прекрасный танцор и, думаю, так же наслаждался, танцуя со мной, как я — танцуя с ним. Это волновало меня, но ведь я танцевала с Артуа уже много раз. Я чувствовала, что за мной наблюдают, хотя в этом не было ничего необычного. Я танцевала в свойственной только мне манере, и несколько человек из моего окружения говорили мне, что, сколько бы я ни скрывала свое лицо за маской, они все равно узнали бы меня по тому, как я двигаюсь.

Ярко освещенный бальный зал, музыка, шуршание шелка, аромат помады для волос и пудры — все это заставляло меня дрожать от возбуждения. Но больше всего меня волновала моя анонимность.

Я заметила, что во время танца за мной наблюдал один молодой человек. Взглянув в его сторону, я сразу же отвела взгляд, но продолжала думать о нем. Молодой человек был без маски и красив какой-то необычной красотой. Возможно, я именно потому и обратила на него внимание, что он был так не похож на других: высок, строен и с очень светлыми волосами. Что делало его каким-то необычным, так это его темные глаза. Кожа его лица была светлой, даже бледной, и все оно являло собой смену контрастов: сначала казалось прекрасным, как лицо женщины, но в следующую минуту, когда ваш взгляд падал на его густые темные брови, вы замечали в нем выражение огромной силы.

Вдруг я почувствовала какой-то внутренний порыв. Я желала говорить с ним, слышать его голос. А почему бы и нет? Ведь это бал-маскарад. Откуда ему знать, кто я? Это было время карнавалов, когда манеры были достаточно свободными. Почему бы домино в маске на балу-карнавале не обменяться несколькими словами с другим танцором?

Мы перестали танцевать и присоединились к нашей группе. Я увидела, что странный незнакомец находится на расстоянии всего лишь нескольких шагов. Инстинкт подсказал мне, что я вызываю у него такое же любопытство, как и он у меня, и что именно поэтому он выбрал позицию так близко от нас.

Я сказала:

— Хочу немного развлечься! Одну минутку!

После чего подошла к незнакомцу, остановилась перед ним и, улыбаясь, произнесла:

— Занятный бал, не правда ли?

Говоря эти слова, я подняла руку, чтобы потрогать маску и убедиться, что она на месте, но тут же почти пожалела, что сделала это. На мне были дорогие бриллианты. Поймет ли он, насколько они дороги? Но, помимо этого, я почувствовала радость, потому что мои руки были прекрасны, и я очень гордилась ими.

— Я нахожу его очень занятным, — ответил он, и я сразу же отметила его иностранный акцент. Интересно, заметил ли он мой акцент, подумала я.

— Вы не француз.

— Я швед, мадам, — подтвердил он мои предположения. — Или мне следует называть вас мадемуазель?

Я рассмеялась. Как бы он реагировал, если бы узнал, с кем разговаривает?

— Вы можете говорить мне «мадам», — был мой ответ.

К нам приблизился граф Прованский. Я поняла, что незнакомец заметил его и попыталась посмотреть на графа его глазами. У моего деверя был вид очень знатного человека. Даже когда мы ездили на бал-маскарад, он никогда не забывал о том, что почти что дофин.

Мне хотелось больше узнать о незнакомце, но в то же время я понимала о том, что рядом со мной стоит брат моего мужа.

— Могу ли я сказать, — произнес молодой человек, — что мадам очаровательна?

— Вы можете это сказать, если действительно так думаете.

— Тогда я повторю: мадам очаровательна.

— Что вы здесь делаете?

— Я приобщаюсь к культуре, мадам.

— На балу в Опере?

— Никогда нельзя точно знать заранее, где вы ее найдете.

Я засмеялась. Не знаю почему, но я чувствовала себя счастливой.

— Итак, вы совершаете большое путешествие?

— Да, я совершаю большое путешествие, мадам.

— Расскажите мне, где вы побывали, прежде чем приехать во Францию.

— В Швейцарии, в Италии.

— А потом вы вернетесь в Швецию? Интересно, какая страна вам понравится больше всех? Посетите ли вы Австрию? Я хотела бы знать, понравится ли вам Вена. Я когда-то жила в Вене.

Мною, казалось, овладело безумие. Я продолжала, затаив дыхание:

— Как вас зовут?

Он ответил:

— Аксель де Ферсен.

— Мсье? Принц? Граф?

— Граф, — ответил он.

— Граф Аксель де Ферсен, — повторила я.

— Семья моей матери приехала из Франции.

— Так вот почему у вас взгляд француза, — сказала я.

— Мадам очень наблюдательна.

Он подошел на шаг ближе ко мне, и я подумала, что он собирается пригласить меня на танец. Интересно, что мне делать, если он и в самом деле попросит меня потанцевать с ним? Ведь я не осмелилась бы танцевать с незнакомцем. Граф Прованский готов был вмешаться в любую минуту. Артуа тоже был наготове. Если бы незнакомец сделал какое-нибудь движение, которое можно было бы счесть за lèse majesté[49] и которое он вполне мог бы сделать после того, как я поощряла его своей болтовней, граф Прованский немедленно вмешался бы. Я видела, что назревают неприятности, но, как ни странно, вместо того чтобы возбуждать меня, это внушало мне тревогу.