В мире нет более великих, чистых и священных чувств, чем чувство любви к Родине и нации.

Дух национального единства — это, можно сказать, наивысший дух, вершина чувств любви к Родине и нации. С тех пор, как коммунисты Кореи начали свой старт во имя национального освобождения, и по сей день они всегда и везде неизменно хранили и хранят как зеницу ока идею национального сплочения и не жалеют сил для его достижения.

В дни пребывания в Люхэ я направил своего связного к Ли Хон Гвану и Ли Дон Гвану в район Паньши, чтобы установить связь с ними. В ту пору, когда мы возвращались из южноманьчжурского похода, они тоже целиком отдавались партизанской деятельности. К сентябрю 1932 года вооруженное Красное ополчение (оно и называлось тхагудэ — отряд охотников за собаками), организованное ими после события 18 сентября для ликвидации прислужников прояпонских организаций, таких, как общество Поминхвэ, было реорганизовано в Паньшискую рабоче-крестьянскую добровольческую армию. Она состояла из корейских юношей, закаленных и проверенных в различных формах массовой борьбы, таких, как захват продовольствия, ликвидация прислужников, приобретение оружия и антияпонские восстания. Начиная с лета 1932 года, Ли Хон Гван и Ли Дон Гван вели борьбу за создание антияпонского партизанского района.

Они особенно отличались в ликвидации прислужников, и из уст в уста передавалось много разговоров о них.

Мне хотелось встретиться с ними не из желания просто нанести им протокольный визит и ознакомиться с ними за то, что они являлись хозяевами Южной Маньчжурии. Главная цель — обменяться с ними мнениями и достичь понимания друг друга. Первым делом захотелось обменяться с ними боевым опытом.

Далее, меня интересовали их взгляды и позиция относительно перспектив корейской революции. Мне хотелось бы изложить им свои взгляды и позицию относительно очередных задач, стоявших перед корейскими коммунистами, и узнать их мнения на этот счет.

Самое главное — обменяться с ними мнениями по практическим вопросам: как корейским коммунистам, разрозненно начавшим вооруженную борьбу в различных районах Маньчжурии, установить взаимные связи, как согласовать действия с соседними частями, каким образом осуществить взаимную помощь, сотрудничество и взаимодействие в операции. Хотелось бы обменяться такими мнениями и с Ким Чаком, Чвэ Ён Гоном, Ли Хак Маном, Ли Ги Доном, Хо Хен Сиком в Северной Маньчжурии. Южную и Северную Маньчжурию можно было назвать нашими соседями и в то же время флангами. Как обеспечить взаимодействие с соседом — это было важным звеном, рычагом, оказывавшим серьезное воздействие на развитие вооруженной борьбы в целом.

Связной вернулся в отряд из Паньши, когда мы прибыли из Хайлуна в Мэнцзян и расположились на ночлег. Он доложил, что Ли Хон Гвана и Ли Дон Гвана на месте не было: они ушли на местные операции, и он оставил мое письмо в местной подпольной организации.

Отложив на задний план встречу с ними, я стал развертывать в Мэнцзяне активную военно-политическую деятельность. Генеральная цель нашей работы здесь — приобрести оружие и расширить наши ряды. Для этого необходима была не только активная политическая работа, но и военно-дипломатическая деятельность.

Мэнцзян имел несколько благоприятных условий для достижения такой цели. Среди чиновников Мэнцзяна было много наших однокашников по Юйвэньской средней школе в Гирине. Если судить их по уклонам, то они раньше были такие, которые как книгоеды, не относились ни к левому, ни к правому крылу, не участвовали ни в каком политическом движении, а учились только покорно, с головой уходя в учение. А теперь реальная власть Мэнцзяна находилась в их руках. После окончания средней школы они работали в уездном ведомстве гоминьдановского режима. А когда Япония начала агрессию в Маньчжурии, они вступили в Армию самообороны и каждый занимал в ней важный пост.

В Мэнцзяне был и представитель Главного командования Армии самообороны Тан Цзюйу, ставка которого была в районе Тунхуа. Если с помощью однокашников провести удачные переговоры с тем представителем, то могла бы представиться возможность приобрести оружие. Приняв на учет такие обстоятельства, мы решили оставаться в Мэнцзяне и вести активную работу с Армией самообороны.

А комсостав нашего отряда в то время не проявлял особенного интереса к работе с Армией самообороны. Большинство комсостава считали риском контакт с Армией самообороны. Они утверждали: «Во взглядах разошлись и даже с корейцем Рян Сэ Боном, соотечественником от одних предков, и сорвались переговоры. А этого еще не хватало, и работать с Армией самообороны для приобретения оружия? Это никак не осуществимое дело! Ныне Армия самообороны находится в состоянии развала. Говорят, в иных ее отрядах сидят японские военные инструкторы, затевают интриги для ликвидации коммунистов. Сам командир отряда хочет попасть в такую западню? Нет, мы не согласны».

Я сказал им:

— Не стоит так сильно беспокоиться о том, что внутри Армии самообороны сидят японские военные инструкторы. Если они имеют щупальца и зондируют ими, коммунист ты или нет, то у нас есть своя дерзость, — незаметно для них проникнуть в командование Армии самообороны и убедить ее верхушку в своих идеях. А что касается состояния развала Армии самообороны, то это может служить благоприятным условием для нас, поможет нам легко добиться своей цели. Они сочтут лучшим передать оружие нам, ведущим антияпонскую борьбу, чем бросать его или передать япошкам или местным бандитам. С таким упорным командующим Юем мы сошлись во мнениях и пошли на сотрудничество, а почему же не склонить на свою сторону Армию самообороны?

Тогда командиры сказали так: «Успех на ваших переговорах с командующим Юем — это совершенно невероятная случайность. Такая бывает почти раз из тысячи случаев. Не будь там Лю Бэньцао, переговоры не прошли бы успешно. Надо еще подумать: пойти ли в отряд Армии самообороны или нет».

Снова обращаясь к ним, я сказал:

— Не взяться за дело, сидеть в четырех стенах и заниматься только разговорами, разбирая, кто прав, кто виноват, — это не качества коммуниста. Разумеется, факт, что мы пользовались большой помощью Лю Бэньцао при легализации партизанской армии. Однако рассматривать тогдашний успех как чистую случайность, это не научное толкование. Если бы мы не проявляли инициативу, чтобы наладить отношения с Армией спасения отечества, то и Лю Бэньцао не мог бы заступиться за нас. Дело в том, с какой дерзостью и с какой инициативой возьмемся мы за дело.

Не без труда, конечно, но все же уговорить командиров мне удалось. А затем я вместе со связным направился к командованию Армии самообороны.

Ее казармы были битком набиты солдатами. А в ворота нескончаемой вереницей заходили подводы с военными материалами.

У ворот часовой остановил нас и по шаньдунскому акценту спросил:

— Кто вы?

Этот темноглазый часовой внимательно прощупывал своим пристальным взглядом не наши лица, а наше партизанское обмундирование и пятиконечную звезду на головном уборе, которые совершенно отличались от обмундирования Армии самообороны.

Я ответил ему на китайском языке, несколько подражая шаньдунскому акценту:

— Мы из Аньту, отряд особого назначения Армии спасения отечества. А я командир отряда Ким Ир Сен. Мне надо видеть вашего командующего. Проводите нас к нему, пожалуйста!

— Ким Ир Сен? Если отряд особого назначения Ким Ир Сена, это и есть коммунистический?

Второй часовой, солдат с ярко изрытым оспинами лицом, бормотал про себя мое имя и смотрел на меня недоумевающими глазами. Видимо, он услышал где-то, что отряд Ким Ир Сена и есть отряд коммунистический, и запомнил это.

— Наш отряд особого назначения подчинен командующему Юю! Разве ты не знаешь командующего Юя?

И я стал грозно выпытывать его. Тогда часовой с оспинами, показывая большой палец, ответил: