— Дорогой Президент! Когда же вы будете угощать меня «цзянчжигоцзы»? Хочу отведать и «бинтанхулу» (засахаренные фрукты на палочке — ред.), который мы вместе ели в Гирине.

Эти его слова так и защемили мое сердце.

Не будь родные братья, трудно было бы обращаться друг к другу с такой просьбой. Он действительно относился ко мне как к родному своему старшему брату. И тут вдруг пришла мне в голову мысль о том, что ведь у него нет старшего брата-то. Его старший брат Сон Вон Ир одно время был в Южной Корее даже министром национальной обороны, да вот всего лишь несколько лет тому назад умер.

Но как бы ни старался я угостить Сон Вон Тхэ, навряд ли достигла бы моя искренность той вершины любви, с которой позаботился Сон Вон Ир о своем младшем брате.

Но почему же не осуществить и такую его мечту — поесть «цзянчжигоцзы» и «бинтанхулу»? «Цзянчжигоцзы» — это китайское блюдо вроде процеженного отвара размолотых соевых бобов и палочек из пшеничного теста, поджаренных в масле. В годы моей учебы в Гирине, когда мы вместе с Сон Вон Тхэ и с его сестрой Сон Ин Сир ходили гулять по улицам, я несколько раз покупал им это кушанье.

И каждый раз, когда я покупал его, они охотно и очень аппетитно угощались им. Если думать о признательности, оказанной мне Сон Чжон До, то чего жалеть: хоть вытряси весь карман, чтобы только купить им их любимые блюда! Таково было тогда мое желание. Но у меня на руках были тогда лишь крохи деньжонок, ведь их недостаточно было даже для платы за обучение.

Я не думаю, что Сон Вон Тхэ действительно хотел откушать такого блюда и обратился ко мне с такой просьбой. Он, конечно же, выразил этим желанием только свою тоску по нашей гиринской жизни, когда мы дружили так близко, как дружат между собою родные братья и сестры.

— Если ты действительно хочешь поесть «цзянчжигоцзы», угощу тебя им в следующий раз, — пообещал я ему.

Он-то, конечно, говорил это в шутку, а мне действительно захотелось угостить его этим блюдом, таким любимым в детстве. Меня даже обуревало желание не в следующий раз, а тут же приготовить для него это блюдо. Его искренние и непринужденные слова: «Когда же вы угостите меня „цзянчжигоцзы“?» Прямо скажу, глубоко тронули меня своей откровенностью и тоскою по детству.

Спустя два дня приготовленный нашими кулинарами «цзянчжигоцзы» был преподнесен Сон Вон Тхэ и его супруге. Получив это блюдо еще до завтрака, он глотал слезы, говоря, что благодаря Президенту удалось ему отведать любимое с детства блюдо.

Привязанность к человеку обладает значительно более мощной силой, чем даже и время. Перед силой времени все обесцвечивается и отмирает, но только одна привязанность к человеку остается той же, она никогда не будет похоронена. Чувство искренней дружбы и любви не стареет и не перерождается.

И еще скажу — чувство нашей дружбы, которое было временно прервано различными жизненными обстоятельствами, снова, перескочив 60-летний пробел времени, завязалось как бы само собою. Встретившись после долгой разлуки, мы хором напевали песню «Тоска по родине», которую мы пели в Гирине. К нашему удивлению, и я не забыл слов этой песни, и он тоже точь-в-точь запомнил их.

Сон Вон Тхэ сказал, что ему стыдно смотреть мне в глаза, так как он не имеет за плечами ничего особенного, сделанного в интересах нации. Но это он говорил уж, конечно же, из скромности. В бытность свою студентом в Пекине он был таким патриотически настроенным юношей, заметным активистом, — он заведовал отделом надзора студенческого комитета, участвовал и в студенческом движении, принимал участие и в движении за бойкот японских товаров, что позже послужило поводом для заключения его в тюрьму в Нагасаки.

В нем, жившем всю жизнь, повернувшись спиной к политике, остались по-прежнему следы его чистоты и простодушия, чем отличался он и в период учебы в Гирине. Жить неподкупной честностью и чистотой души, не лишившись достоинства честного человека в мире борьбы за существование, где стоит вопрос: я да я, ты да ты, — не легко.

Он глубоко сочувствовал всему делу, проделанному нами, с восторгом отзывался о нашей Родине как о «прекрасной, благородной стране — стране созидания жизни для подрастающего поколения».

Я считаю счастьем для себя его приход к нам, хотя и запоздалый. Это дало мне возможность еще раз вспомнить годы учебы в Гирине.

Образ Сон Вон Тхэ, преисполненный чувства любви к Родине и нации, чувства любви к человеку, точь-в-точь напоминал мне образ самого Сон Чжон До и образ Сон Ин Сир. При каждой нашей встрече он говорил мне: «Дорогой Президент! От души желаю вам долгих и долгих лет жизни!» Образ его, от души желающего мне доброго здоровья, напоминал образ священника Сон Чжон До, которого я видел в последний раз 60 лет тому назад.

В тот день священник Сон, провожая меня, говорил: «Обстановка жуткая, не оставайся дальше в Гирине! Положение в этом городе не на шутку тревожное. Да и ситуация есть ситуация, где бы ты ни был, от нее никуда не денешься, надо быть осторожнее. Поезжай хоть в Цзяньдао, скрывайся в глуши и отдыхай!»

Я был от души благодарен ему за такое глубокое беспокойство обо мне. О том, насколько своевременным был его совет, красноречиво свидетельствовало положение в Маньчжурии после события 18 сентября. Японские войска и полиция, захватившие Гирин, начали тогда действовать с розыска меня. Копаясь в списках узников Гиринской тюрьмы, они требовали от военщины передать в их руки Ким Сон Чжу. Если бы я не был своевременно освобожден с помощью священника Сон Чжон До и других таких же деятелей движения за независимость, как Ко Вон Ам, О Ин Хва, Хван Бэк Ха, то я оказался бы в руках японских империалистов и просидел бы в тюрьме еще лет десяток. А если бы я пробыл в тюрьме этот десяток лет, то мне не удалось бы развернуть вооруженную борьбу. Понятно, каковы были бы этому последствия. Именно поэтому я называю священника Сона моим спасителем.

Нет конца перечню тех, кто от души помогал мне в годы учебы в Гирине и поддерживал мою революционную деятельность. Среди них были Чвэ Ман Ен, О Сан Хон, Ким Ги Пхун, Ли Ги Пхар, Чвэ Ир и другие сторонники движения старшего поколения. Были и такие ровесники-пионеры, как Чвэ Чжун Ен, Син Ен Гын, Ан Син Ен, Хен Сук Чжа, Ли Дон Хва, Чвэ Бон, Хан Чжу Бин, Рю Чжин Дон, Чвэ Чжин Ын, Ким Хак Сок, У Сок Юн, Ким Он Сун, Ли Док Ен, Ким Чхан Сур, Чвэ Гван Сир, Рю Су Ген. Были также такие патриотически настроенные дети, как Ли Дон Сон, Ли Ген Ын, Юн Сон Хо, Хван Гви Хон, Ким Бен Сук, Квак Ен Бон, Чон Ын Сим, Ан Бен Ок, Юн Ок Чхэ, Пак Чжон Вон, Квак Ги Сэ, Чон Хэн Чжон.

Судя по ходу развития ситуации, я интуитивно чувствовал, что нельзя мне больше оставаться в Гирине. Это я в какой-то мере предвидел еще в тюрьме.

Священник Сон выражал большое сожаление о том, что он отправляет меня в дорогу, не дав мне подкрепиться и набраться сил в своем доме. Но я был от души благодарен ему за его совет и, пообедав в его доме, тут же отправился в Синьаньтунь.

На дороге я случайно встретил Чха Гван Су. У этого шустрого и деятельного парня восторгом засияли глаза под стеклами сильных очков для близоруких. И я, не скрывая радости встречи с ним, уже издали восторженно закричал ему свое приветствие.

Скука вывела его на улицу, и он идет в дом священника Сона, чтобы узнать что-нибудь обо мне. Чха, схватив и подняв меня обеими руками, закружил меня на месте, кружась и сам вместе со мною.

— Сажают за решетку борцов революции, и я от одиночества просто схожу с ума, — так начав свой рассказ, он довольно долго рассказывал мне о событиях в Гирине.

И вдруг обращается ко мне:

— Сон Чжу, я говорю вот что: рабочее движение в Корее чрезвычайно быстро растет во всех направлениях. Все в борьбе ново и живо: и лозунг, и метод, и тенденция… В 30-е годы национально-освободительное движение, кажется, вызовет большие перемены, особенно в характере борьбы. Как ты думаешь об этом? Значит, наша революция должна продвигаться вперед под новым знаменем в ногу с крутыми переменами ситуации. Не так ли?