Из описанных экспериментов следует еще целый ряд важных выводов: сомнамбул способен на более глубокую умственную деятельность. Он более раскрепощен в психологическом и интеллектуальном смыслах, свободен от догм и стереотипов. Он остроумен, демонстрирует сложные ассоциации и легко генерирует оригинальные идеи. Это отчасти связано с тем, что в гипносомнамбулизме, во-первых, отсутствуют страх и сомнения, критика, которая убивает полет мысли. Во-вторых, присутствует высокая концентрация, что позволяет легко управлять вниманием, направлять его на объект без обычных в бодрствовании помех со стороны конкурирующих мыслей, а также из огромного массива как собственной, так и приходящей информации выделить в любой момент необходимую, что создает предпосылки для плодотворного мышления.

Существует мнение, что эволюция приведет к тому, что выжить смогут лишь творческие личности. Как говорил Морено: «Творчество — это спящая красавица, которая для того, чтобы проснуться, нуждается в катализаторе» (Moreno 1946). По нашему убеждению, таким катализатором творчества является гипносомнамбулизм. Гипносомнамбулизм — это ключ к творчеству. Он стимулирует блокированное здравым смыслом воображение, которое, как долго молчавший гейзер, прорывается сквозь застой ума.

Пора сказать еще об одной существенной особенности гипносомнамбулизма. Поле сознания сомнамбулы можно безгранично расширять или сужать в зависимости от целей. Можно расширить до состояния бодрствования, и тогда поведение сомнамбулы невозможно будет отличить от ее поведения наяву. С открытыми глазами она будет рассуждать, есть, готовить, читать, петь, танцевать, шить — одним словом, делать все как в обычной жизни, а многое даже лучше. Если несведущий человек разговорится с сомнамбулой, он вряд ли догадается, что перед ним «спящий». Вот и получается, что «не все те спят, у кого глаза закрыты». Есть только одна особенность, которая может выдать, — это глаза. Когда они открыты, то глядят почти неподвижно.

Приведем несколько этюдов из репертуара нашего Театра гипноза. Южный курортный городок, время школьных каникул. Идет обычный сеанс. На сцене среди разношерстной публики замечаю пожилого худощавого человека, который активно переговаривается с такой же, как он, загипнотизированной соседкой. Попросил его представиться. Он оказался учителем из Белоруссии, отдыхающим здесь с учениками.

Недолго выбирая, что бы ему такое внушить, я говорю: «Вы ловите в море рыбу». Момент, когда его сознанием овладела внушенная мысль, представляет интерес. Наступила пауза, нечто вроде остановки мышления. Затем — внутренний толчок, который обнаружил себя в его взгляде. Побуждение сначала было слабым и неопределенным, взгляд несколько удивленный, но уже чувствовалось брожение, и вот идея «наползает» на лицо, все более и более овладевая умом. Началась короткая внутренняя борьба. Сначала слабая, затем все его существо подчиняется idee fixe, которая все сильнее укореняется в мозгу. Его лицо с необыкновенной выразительностью передает внутренний процесс борьбы между волей и фатальностью внушения. И вот настал кульминационный момент, когда всякое колебание исчезло, лицо выражает решимость. Он тут же привычным движением подворачивает брюки до колен, натягивает на голову мнимый картуз, берет воображаемую удочку и входит в воду. Его движения были настолько образны, что зрителям ничего объяснять не приходилось.

На мою незатейливую реплику: «Вода ледяная, вы не можете выйти на берег, там вас поджидает кровожадный крокодил» — он немедля отреагировал гримасой ужаса. В нем боролись два чувства: желание выскочить на берег (боль в суставах, вызванная внушенным холодом, была нестерпимой, кожа на руках приобрела синюшный оттенок) и страх перед крокодилом. Борьба продолжалась недолго, вдруг он истошно закричал: «Помогите, вытащите меня из воды, я замерзаю!» Убедившись, что на помощь никто не идет, он стал попеременно вытаскивать ноги из воды и изо всех сил дуть на них, растирать руками. Этому мешала удочка, и ему пришлось держать ее в зубах.

Непрерывная смехообморочная реакция зрителей сопровождала ловлю рыбы до тех пор, пока после моих слов: «На крючок попалась акула, она тянет вас в открытое море» — ситуация не приобрела остродраматический характер. Мужчина отчаянно ухватился двумя руками за удочку. Все его тело немыслимо напряглось, мышцы на шее и желваки на скулах выдавали степень испытываемого напряжения. Но его усилия были напрасны: акула оказалась сильнее и увлекла рыбака в морскую пучину.

Конечно, выполнение внушений зависит от характера внушенных действий: будут ли они смешными, печальными, забавными, странными или преступными. Некоторые реагируют на одно внушение гораздо сильнее, чем на другое. Такая селекция определяется структурой личности сомнамбул.

Дальнейшее развитие событий не мог предугадать никто. Учитель лихо спрыгнул со сцены в зрительный зал и, вращая от ужаса глазами, с леденящим душу криком: «Мама!!» — стал прыгать через ряды кресел. Причем ноги он ставил не глядя. Зрителям стало не до смеха. Они, не сговариваясь вскакивали с кресел, уступая дорогу несущемуся, как скутер, «рыбаку». Никто не ожидал такой прыти от уже немолодого человека. Мне стало ясно, что игра зашла далеко и надо заканчивать «рыбную ловлю».

Происходящее на представлениях гипноза настолько невероятно, что даже в закрытых учреждениях, куда нас часто приглашали, где все друг друга знают, недоверие к поведению загипнотизированных всегда присутствовало. Зрители подозревали своих коллег в сговоре с гипнотизером. Что уж говорить о сеансах, проходивших, как этот, в городском концертном зале. Зрители просто растерялись, не зная, как реагировать. Первыми, кто правильно отреагировал, стали белорусские школьники. Хорошо зная своего учителя, человека солидного и рассудительного, они поняли, что его реакция объясняется необычным состоянием.

Глядя на поведение загипнотизированного, легко можно убедиться, что актерские способности коррелируют с гипносомнамбулизмом, особенно это касается пантомимы. Несмотря на то что сомнамбула находится в «виртуальной реальности», то есть психической, для нее все происходящее физически вполне реально. Например, я внушаю «актеру», что перед ним стена, позади стена, вокруг стены — короче, он в заточении. Он тут же проверяет, так ли это: ощупывает стены руками, пытаясь найти выход. Его прикосновения настолько пластически выразительны, так точно передают физическое ощущение препятствия, что зритель чувствует вместе с ним сопротивление стены. Далее я говорю: «Бросаю тяжелый камень. Лови!» Он его ловит на выдохе — ох! — и тут же приседает на корточки под его тяжестью. Тело все больше и больше напрягалось, ноги разъезжались. Сидя в этой неудобной позе, с широко распростертыми руками, которые с трудом обнимали ношу, он старался приподняться. Мысль о том, чтобы опустить камень, ему не приходила. Особенно комично выглядели попытки посмотреть из-за камня. Камень был столь объемен, что закрывал обзор и ему приходилось изо всех сил напрягаться, вытягивая голову из плеч. Юноша виртуозно выворачивал ноги, чтобы справиться с непосильным весом, но они предательски расползались, как будто он стоял на льду. Его мучения были настолько реальны, что вызывали сочувствие у зрителей. Далее, согнув ему в локте руку и сильно обхватив руками, будто что-то на нее нагрузил, я приказал: «Неси!» Молодой человек, заваливаясь на бок, шел, едва передвигая ноги. Когда я внушил, что это сундук, набитый камнями, реакция последовала незамедлительно. Ощущая реальную тяжесть, под которой сгибались ноги, смахивая с лица выступающий пот, он пожаловался, что пульс и дыхание участились. После окончания опыта у него болели мышцы, словно он перенес реальный груз. Не только молодой человек и его организм были уверены в реальности происходящего, но и зрители.

Только я заговорил о пантомиме, как в памяти всплыла занимательная сценка. Концертный зал Московского инженерно-физического института переполнен. Часть студентов стоит в проходе, другая — на подоконниках. Все ждут начала психологических опытов. Надо сказать, что в студенческой аудитории эти опыты проходили особенно интересно. Находящимся на сцене студентам внушаю: «Вы — рок-музыканты!» Не прошло и минуты, как один из них привычным движением берет рожденную галлюцинацией гитару и подключает ее к воображаемому усилителю. Нервно перебирает струны, но, судя по недовольному выражению лица, звука он не слышит. Он прикладывает ухо к деке, дергает за провод, морщит озабоченно лоб. Видно, что он расстроен. Нетерпеливо переминается с ноги на ногу, вертит по сторонам головой, кого-то ищет. Не найдя, наклоняется к усилителю и проверяет контакты — вроде все нормально. Становится в исходную позицию, бьет по струнам — на лице отражается недоумение: где-то обрыв. Все чувства точно прочитывались на его лице. Это был тот случай, когда комментировать не было нужды. Зал все понимал и одобрительно смеялся. Тем временем он снова подошел к усилителю и что-то сосредоточенно подкрутил отверткой. Тут же для проверки тронул струну. Лицо озарилось радостью: все получилось, звук есть! Далее он стал сосредоточенно настраивать гитару, подкручивая колки. В этот момент наивысшего сосредоточения весь его облик говорил, что мир для него не существует, есть только гитара. После паузы он повернулся к товарищам и тихо сказал: «Раз, два, три — начали». Что тут было… Зал на мгновение замер от удивления, затем взорвался восторженными криками. Как только «зазвучала» музыка, тело парня стало извиваться так, как будто он на раскаленной сковородке. Ноги лихорадочно бились в экстазе. Создавалось впечатление, словно они не связаны с телом, а подвешены за нитки к потолку. Бурные аплодисменты свидетельствовали, что это тот случай, когда уже никому не надо доказывать, что молодой человек слышит галлюцинаторные звуки.