Ротгер и Готфрид тотчас подъехали к телеге.

— Случилось несчастье, — сказал первый. — Что ж теперь будет?

— Мы скажем, — слабым голосом отвечал Данфельд, — что оруженосец убил де Фурси.

— Это их новое злодеяние — и виновник известен, — прибавил Ротгер.

Между тем чех во весь опор помчался к лесному дворцу и, застав князя еще там, ему первому рассказал все, что случилось. К счастью, нашлись придворные, видевшие, что оруженосец уехал без оружия. Один из них даже крикнул ему вдогонку полушутя, чтобы он взял с собой что-нибудь, не то немцы его поколотят; но он, боясь, как бы рыцари не переехали тем временем за границу, вскочил на коня, как был, в одном только кожухе, и поскакал за ними. Показания эти рассеяли все подозрения князя относительно того, кто мог быть убийцей де Фурси, но наполнили его таким беспокойством и гневом, что в первую минуту он хотел послать за меченосцами погоню, чтобы отослать их в оковах к великому магистру ордена для наказания. Но вскоре он сам понял, что погоня уже не сможет настичь рыцарей раньше, чем они доберутся до границы, и сказал:

— Во всяком случае я пошлю письмо магистру, чтобы он знал, что они тут творят. Плохи стали дела ордена: прежде дисциплина была в нем жестокая, а теперь любой комтур делает что хочет. Попущение Божье, но за попущением следует кара.

Он задумался, а помолчав, снова обратился к придворным:

— Я только одного никак не могу понять: зачем они убили гостя? Если бы не то, что слуга поехал без оружия, я подозревал бы его.

— Во-первых, — сказал ксендз Вышонок, — за что было оруженосцу убивать человека, которого он никогда не видел? А во-вторых, если бы у него даже было с собой оружие, то как мог он один напасть на пятерых, да еще окруженных вооруженной свитой?

— Верно, — сказал князь. — Должно быть, этот гость в чем-нибудь им воспротивился, а быть может, не хотел лгать так, как им было нужно; я уже здесь заметил, как они ему подмигивали, чтобы он сказал, будто Юранд напал первым.

А Мрокота из Моцажева сказал:

— Здоров, видно, этот малый, коли он этому псу Данфельду сломал руку.

— Он говорит, что слышал, как у немца кости хрустнули, — ответил князь, — да судя по тому, что он сделал в лесу, это возможно. Видно, и слуга, и господин — настоящие ребята. Если бы не Збышко, тур кинулся бы на лошадей. И лотарингский рыцарь, и он много сделали для спасения княгини…

— Верно, что настоящие ребята, — подтвердил ксендз Вышонок. — Вот и теперь еле дышит, а вступился-таки за Юранда и послал им вызов… Такого-то зятя и нужно Юранду.

— Что-то в Кракове Юранд не то говорил, но теперь, я думаю, что он не будет противиться, — сказал князь.

— Господь Бог в этом поможет, — сказала княгиня, которая, войдя в эту самую минуту, слышала конец разговора. — Теперь Юранд не может противиться, только бы Господь дал Збышке здоровья. Но и с нашей стороны ему должна быть дана награда.

— Лучшая для него награда будет Дануся, а я тоже думаю, что он ее получит, потому что если бабы возьмутся за какое-нибудь дело, так никакому Юранду с ними не справиться.

— А разве я не по справедливости взялась за это дело? — спросила княгиня. — Если бы Збышко был переменчив — тогда другое дело, но ведь вернее его и на свете нет. И девочка тоже. Она теперь ни на шаг от него не отходит: все его по лицу поглаживает, а он, хоть и болен, ей улыбается. Иной раз у меня у самой слезы из глаз текут. Я правду говорю… Такой любви стоит помочь, потому что сама Матерь Божья радуется, глядя на человеческое счастье…

— Была бы воля Божья, — сказал князь, — а счастье будет. Ведь и то правда: ему из-за этой девочки чуть голову не отрубили, а вот теперь его тур помял.

— Не говори, что из-за нее, — воскликнула княгиня, — ведь никто как Дануся спасла его в Кракове.

— Верно. Но если бы не она, он не бросился бы на Лихтенштейна, чтобы сорвать с его головы перья, да и ради де Лорша он бы не стал так охотно рисковать жизнью. Что же касается награды — я уже сказал, что оба они должны ее получить, и в Цеханове я это обдумаю.

— Збышке ничего бы так не хотелось, как рыцарского пояса и золотых шпор.

Князь ласково улыбнулся на эти слова и ответил:

— Так пускай же девочка отнесет их ему, а когда он оправится, мы последим, чтобы все было совершено согласно обычаю. Пусть сейчас же несет: нежданная радость — самая лучшая.

Услышав это, княгиня в присутствии придворных обняла князя, потом несколько раз поцеловала у него руки, а он все улыбался и наконец сказал:

— Вот видите… Да, хорошая вещь пришла тебе в голову. Видно, Дух Святой и женщинам не отказал в частице разума. Позови же девочку.

— Дануся! Дануся! — закричала княгиня.

И через минуту в дверях соседней комнаты показалась Дануся, с покрасневшими от бессонницы глазами, с миской горячей каши, которою ксендз Вышонок обкладывал сломанные кости Збышки и которую старая служанка только что отдала ей.

— Поди-ка ко мне, сиротка, — сказал князь Януш. — Поставь миску и подойди.

И когда она с некоторой робостью подошла к нему, ибо князь всегда возбуждал в ней некоторый страх, он ласково прижал ее к себе и стал гладить ее лицо, говоря:

— Ну что — беда с тобой приключилась, а?

— Да, — отвечала Дануся.

И так как сердце ее было огорчено, а глаза на мокром месте, то она стала плакать, но тихонько, чтобы не рассердить князя; а он снова спросил:

— Чего же ты плачешь?

— Збышко болен, — отвечала Дануся, утирая глаза кулачками.

— Не бойся, ничего с ним не случится. Правда, отец Вышонок?

— По милости Божьей он ближе к свадьбе, чем к гробу, — ответил добрый ксендз Вышонок.

А князь сказал:

— Погоди. Пока что я дам тебе для него лекарство, которое ему поможет, а то и совсем вылечит.

— От меченосцев бальзам прислали?! — воскликнула Дануся, отнимая руки от глаз.

— Тем бальзамом, который пришлют меченосцы, ты лучше помажь собаку, а не рыцаря, которого любишь. А я тебе дам кое-что другое.

Тут он обратился к придворным и сказал:

— Сбегайте кто-нибудь в мою комнату за шпорами, поясом. А через минуту, когда ему их принесли, он сказал Данусе:

— Бери и неси Збышке и скажи ему, что с этих пор он опоясан. Если умрет, то предстанет пред Богом, как miles cinctus [28], a если нет, то остальное мы завершим в Цеханове или в Варшаве.

Услышав это, Дануся прежде всего обняла колени князя, а потом схватила одной рукой знаки рыцарского достоинства, а другой — миску с кашей и побежала в комнату, где лежал Збышко. Княгиня, не желая лишиться зрелища их радости, пошла за нею.

Збышко был тяжко болен, но, увидев Данусю, обратил к ней побледневшее от болезни лицо и спросил:

— Милая, чех вернулся?

— Что там чех, — отвечала девушка, — я тебе приношу лучшую новость. Князь возвел тебя в рыцари и вот что присылает тебе со мной.

Сказав это, она положила возле него пояс и золотые шпоры. Бледные щеки Збышки вспыхнули от радости и удивления; он взглянул на Данусю, потом на рыцарские знаки, а потом закрыл глаза и стал повторять:

— Как же он мог возвести меня в рыцари?

В эту минуту вошла княгиня; он приподнялся на локтях и стал благодарить ее, прося прощения, что не может упасть к ногам ее; он тотчас же понял, что по ее ходатайству осенило его такое счастье. Но она велела ему лежать спокойно и собственноручно помогла Данусе снова уложить его на подушки. Между тем пришел князь, а с ним ксендз Вышонок, Мрокота и еще несколько придворных. Князь Януш издали еще сделал рукой знак, чтобы Збышко не двигался, а потом, сев возле ложа, заговорил так:

— Люди не должны удивляться, что за храбрые и благородные подвиги дается награда, ибо если бы добродетель оставалась невознагражденной, тогда бы и вина оставалась бы безнаказанной. И так как ты не щадил своей жизни и с ущербом для здоровья оберегал нас от тяжелого горя, то мы позволяем тебе опоясаться рыцарским поясом и отныне ходить в чести и славе.