— Вы думаете? — спросил Мацько и продолжал: — Впрочем, какая там клятва, коли Юранд прямо ему сказал, что девку за него не отдаст. Другому ли он обещал ее, Богу ли посвятить поклялся — этого я не знаю, но он прямо сказал, что не отдаст…

— Я вам говорил, — спросил Зых, — что аббат так любит Ягенку, точно она ему дочь родная? В последний раз он ей так сказал: "Родные у меня есть только по женской линии, но из имущества моего тебе достанется больше, чем им".

Тут Мацько тревожно и даже подозрительно взглянул на Зыха и ответил не сразу:

— Ну ведь не захотите же вы нашей обиды…

— За Ягенкой пойдут Мочидолы, — уклончиво отвечал Зых.

— Как только замуж выйдет?

— Как только выйдет. Другим я бы не стал потакать, а ей согласен.

— Богданец и так наполовину Збышков, а ежели даст мне Господь здоровья, так я все здесь приведу в порядок. Вам-то нравится Збышко?

Зых заморгал глазами и сказал:

— Плохо то, что Ягенка, чуть кто про него заговорит, сейчас же к стене отворачивается.

— А когда про других?

— А когда про других, только фыркнет да скажет: "Чего там".

— Ну так видите. Бог даст, с такой девушкой Збышко забудет про ту. Я старик, а и то забыл бы… Выпейте-ка меду.

— Выпью.

— Ну и аббат! Умный человек. Бывают, знаете, между аббатами люди совсем светские, а этот хоть и не сидит между монахами, а все-таки ксендз; а ксендз всегда лучше обыкновенного человека придумает, потому что и грамоте знает, и с Духом Святым в близких отношениях. А что вы девке сейчас же хотите Мочидолы отдать — это хорошо. Я тоже, если пошлет Бог здоровья, сманю у Вилька из Бжозовой мужиков сколько смогу. По жребию дам каждому хорошей земли, потому что в Богданце хорошей земли сколько хочешь. Разве этого нельзя? Со временем и городок в Богданце построю, хорошенький замок дубовый, а крутом — ров… Пусть себе теперь Збышко с Ягенкой на охоту ходят. Я думаю, что и снегу не долго ждать… Привыкнут они друг к другу — мальчик и забудет про ту. Пусть себе ходят. Что там долго толковать. Отдали бы вы за него Ягенку или нет?

— Отдал бы. Ведь уж мы давно порешили, чтобы Мочидолы и Богданец достались нашим внукам.

— Грады! — радостно вскричал Мацько. — Даст Бог, посыплются они градом. Аббат будет у нас крестить их.

— Только бы поспевал, — весело воскликнул Зых. — А давно я не видал вас таким веселым.

— На душе у меня хорошо… Наконечник вылез, а насчет Збышки — так вы за него не бойтесь. Вчера, когда Ягенка на коня садилась… того… ветер дул… Спрашиваю я тогда Збышку: "Видел?" — а он сразу и разомлел. И то я понял, что сначала они мало друг с другом говорили, а теперь, когда вместе ходят, так то и дело шею друг к другу поворачивают и все толкуют… толкуют… Выпей-ка еще.

— Выпью…

— За здоровье Збышки и Ягенки!

Старик Мацько не ошибался, говоря, что Збышко и Ягенка охотно проводят время друг с другом и что они даже скучают, когда расстаются. Ягенка под предлогом ухаживания за больным Мацькой часто приезжала в Богданец, то с отцом, то одна, а Збышко хотя бы из вежливости должен был время от времени ездить в Згожелицы, поэтому с течением времени создались между ними близкие и дружеские отношения. Они привязались друг к другу и охотно "толковали" обо всем, что могло занимать их. В этой дружбе была доля взаимного восхищения, потому что молодой и красивый Збышко, успевший уже прославиться на войне и принимавший участие в турнирах, в сравнении с каким-нибудь Чтаном из Рогова или Вильком из Бжозовой, казался настоящим придворным рыцарем и чуть ли не королевичем, а его порой приводила в восторг красота девушки. Он был в мыслях верен своей Данусе, но иногда, внезапно взглянув на Ягенку, дома или в лесу, говорил себе: "Эх, что за лань!" Когда же, обхватив ее, он сажал девушку на коня и чувствовал под рукой ее крепкое, словно из камня вытесанное тело, то его даже охватывало волнение, и, как говорил Мацько, "он млел". И в то же время что-то пробегало по его телу и туманило, точно сон.

Ягенка, по натуре гордая, охотница высмеивать и даже задевать, становилась с ним все смирнее, точно служанка, то и дело смотрящая в глаза: чем бы услужить и угодить; он же понимал эту привязанность, был за нее благодарен, и ему все приятнее становилось проводить время с девушкой. В конце концов, особенно с того времени, как Мацько стал пить медвежье сало, они виделись почти ежедневно, а когда осколок стрелы вылез из раны, — они отправились вместе за бобрами, за свежим жиром, очень полезным для заживления.

Они взяли луки, сели на лошадей и поехали сперва в Мочидолы, которые со временем должны были стать приданым Ягенки, а потом к лесу, где отдали лошадей слуге, а сами пошли дальше пешком, потому что проехать через чащи и болота было трудно. По дороге Ягенка указала на синюю полосу леса, тянувшуюся за большим лугом, и сказала:

— Это леса Чтана из Рогова.

— Который хочет на тебе жениться?

Она засмеялась:

— Женился бы, кабы я за него пошла.

— Ну, от него ты легко защитишься, если у тебя есть Вильк: он, я слышал от Чтана, зубы скалит. И чудно мне, что они еще не вызвали друг друга на поединок.

— Тятя, уезжая на войну, сказал им: "Если подеретесь, то ни одного из вас не хочу в глаза видеть". Что ж им было делать? В Згожелицах они друг на Друга рычат, а потом вместе пьют на постоялом дворе в Кшесне, покуда под лавку не свалятся.

— Глупые парни.

— Почему?

— Потому что, когда Зыха не было дома, не тот, так другой должен был подступить к Згожелицам и взять тебя силой. Что бы стал делать Зых, если бы, вернувшись, нашел тебя с ребенком на руках?

Синие глаза Ягенки сразу засверкали:

— Так ты думаешь, что я бы далась? Что ж, разве в Згожелицах людей нет и разве я не сумею схватить копье или лук? Пусть бы они попробовали. Я бы любого выгнала из дому да еще сама напала бы на Рогов или на Бжозовую. Тятя знал, что может спокойно идти на войну.

И говоря это, она наморщила свои прекрасные брови и так грозно потрясала луком, что Збышко даже засмеялся и сказал:

— Ну, быть бы тебе рыцарем, а не девушкой. А она, успокоившись, отвечала:

— Чтан стерег меня от Вилька, а Вильк от Чтана. Да кроме того, я была у аббата под защитой, а с аббатом лучше не ссориться…

— Ишь ты, — сказал Збышко, — все здесь аббата боятся. А я, клянусь святым Георгием, что говорю правду, не побоялся бы ни аббата, ни Зыха, ни згожелицких мужиков, ни тебя, а тебя взял бы…

Услышав эти слова, Ягенка остановилась и, подняв глаза на Збышку, спросила каким-то странным, мягким и ласковым голосом:

— Взял бы?

Губы ее полураскрылись, и румяная, как заря, она стала ждать ответа. Но он, по-видимому, думал только о том, что он сделал бы на месте Чтана или Вилька, потому что покачал белокурой головой и продолжал:

— Что девке с парнями воевать, коли ей надо замуж идти? Ведь если не подвернется третий, так придется тебе выбрать одного из них, потому что как же иначе?

— Ты мне этого не говори, — грустно ответила девушка.

— Почему? Я давно здесь не был и не знаю, есть ли поблизости от Згожелиц кто-нибудь третий, кто бы тебе больше нравился…

— Эх, — отвечала Ягенка, — оставь ты меня!

И они молча пошли дальше, пробираясь через чащу, тем более непроходимую, что кусты и деревья покрыты были диким хмелем. Збышко шел впереди, разрывая зеленые заросли и кое-где ломая ветви, а Ягенка не отставала от него, с луком за плечами, похожая на богиню охоты.

— За этой чащей, — сказала она, — будет глубокий ручей, но я знаю, где есть брод.

И в самом деле, скоро они подошли к ручью. Ягенка, хорошо знавшая Мочидольские леса, легко отыскала брод, но оказалось, что речонка несколько прибыла от дождей и что вода довольно глубока. Тогда Збышко, не спрашивая, схватил девушку на руки.

— Я бы и так перешла, — сказала Ягенка.