Давно уже он во Пскове. С тех пор, как орда к Твери подступила. В тот день велел ему боярин Колыванов с десятком дружинников охранять княгиню в пути.

Из Новгорода повёз Васильев княгиню с детьми во Псков. Тут и приютили их. Не дали псковичи в обиду. А потом и князь Александр с дьяконом Дюдко приехал. И узнал Фёдор Васильев от дьякона горькую правду, как разграбили и сожгли татары Тверь. Никто того не видел, разве только ночь, как плакал Фёдор.

Ветер с присвистом завывал в островерхой башне Гремячей, нагонял тоску. Фёдор оторвался от бойницы, сказал другому дозорному:

- Пойду ужо!

- Цо нагляделся и цего узрел?- Пскович добродушно усмехнулся. - Всё глядишь да глядишь.

- А коли б тебя на чужую сторону, поди, волком взвыл бы!

- Цего там, - поддакнул пскович, - для тя Псков не Тверь… Ну да как ни тяжко те, а всё же Русь это! А вот как брата мово меньшого рыцари заполонили, всего натерпелся.

Неожиданно дозорный припал к бойнице.

- Никак, скацет кто-то?

Фёдор всмотрелся. И впрямь, по дороге, что вела на Новгород, виднелся верхоконный. Когда всадник приблизился, Фёдор сказал:

- Воин! Чей?

У самых ворот всадник осадил усталого коня, крикнул что было мочи:

- Эгей, воротники, отворяйте ворота!

Дозорный свесился, крикнул с высоты:

- Откель будешь и по какому слуцаю?

- Из дружины великого князя московского к князю Александру!

Фёдор Васильев сбежал вниз, коротко бросил караульным у ворот:

- Пустите!

Заскрипел опускаемый на цепях навесной мост, застучали копыта. Фёдор ждал с нетерпением и любопытством: «Кто он? Может, и о Твери что расскажет?»

Всадник уже въехал в крепость, сошёл с коня, размял затёкшие ноги. Весело промолвил, глядя на Фёдора:

- Сведи, брате, к князю!

Ломая каблуками хрустящий ледок, они шли рядом. Навстречу попадались редкие прохожие. На Фёдора и приехавшего воина никто не обращал внимания. Фёдор нет-нет и метнёт косой взгляд на московита. Совсем молодой парень, белобрысый, из-под шелома прядь выбилась. Идёт, молчит, о чём-то своём думает. Не выдержал Фёдор, спросил:

- В Твери не доводилось быть?

- Нет. А что, сам небось тверич?

- Оттуда… Не ведаешь, что там нынче творится?

- Встала Тверь… Князь Константин из деревень смердов нагнал, стены срубили, терема… Тверичи, кто уцелел да по лесам хоронился, вернулись… А ты-то чо в Тверь не идёшь?

- Князя Александра воин я, и негоже князя в беде покидать. Тя-то как кличут?

- Данилкой!

- А меня Фёдором… А вот и князь!

Навстречу им приближался князь. За ним степенно двигались три боярина. Данилка сразу разглядел князя. Невысокий, коренастый, глаза под нависшими лохматыми бровями прячутся.

- Посерёдке идёт боярин, вишь? То Колыванов, первый княжий советчик, - успел шепнуть Фёдор.

Поравнявшись с князем, Данилка стал, отвесил поклон. Остановился и Александр. Сурово спросил:

- Чей будешь воин и откуда приехал?

- Из дружины великого князя московского, гонцом к тебе, князь!

- С какой вестью прислал тебя князь Иван?

- Велел боярин Плещеев передать тебе слова великого князя Ивана Даниловича, чтоб шёл ты, князь, с повинной, а не то и Псков разорит, как Тверь!

Гневно засверкали глаза у Александра, а бояре зароптали.

Боярин Колыванов выкрикнул из-за спины князя:

- Много мнит о себе Иван!

Псковский боярин погрозил посохом:

- Пусть попробует сунется! Псков не Тверь! Литва и рыцари не раз пробовали, и Москве путь укажем!

- Гость ты у нас, князь Александр, а гостя Псков в обиду не даст! - поддакнул другой псковский боярин, - Поможем тебе, князь! Небось из города не прогоним, посадником тебя псковским попросим!

Александр поднял руку и, выждав тишины, сказал, обращаясь, к, Данилке:

- Слышал, что бояре глаголют? А тя за дерзкие твои речи в клети сгною, то и ответ мой будет Ивашке! Возьмите его! - приказал он подошедшим дружинникам.

Те кинулись к Данилке, стали крутить руки. Рванулся он, бросил одного наземь, другого. Но Фёдор и другие дружинники навалились на него, потащили в клеть.

От митрополичьего двора со скрипом отъехали крестьянские сани. На санях, в монашеском одеянии, нахохлившись, сидит бывший тверской владыка - архимандрит Алексий. Из далёкого Новгорода, куда укрылся он от вражеского разорения, призвал его в Москву новый митрополит. Строг был с ним Феогност, за всё спросил: и почему князя Александра не предостерёг, и почему не наставил его, чтоб признал великим князем Ивана Даниловича, и почему в Тверь не воротился, когда орда ушла?

За всё то судил митрополит Алексия и, лишив архимандритского сана, услал в Симонов монастырь замаливать грехи.

Сурово сдвинув брови, Феогност проводил взглядом сани с опальным архимандритом, не отошёл от окна, пока позёмка не замела за ним след. Только потом медленно прошёлся по горнице, поправил надвинутый на глаза клобук. Чёрная с проседью борода прилипла к парчовой ризе. Сказал без жалости:

- Гордыня обуяла Алексия, о сане митрополита мечтал. Нынче молитва и пост исцелят его от сего недуга…

В горницу, бесшумно ступая по персидским коврам, вошёл Калита, встал под благословение.

- Садись, сын, сказывай, с чем пришёл? - Митрополит уселся в обитое красным аксамитом кресло.

Князь сел напротив, положил большие руки па крытый бархатом стол. Не сводя глаз с митрополита, тихо заговорил:

- Отец мой, преблагой владыка, о князе Александре хочу речь повести. Боярин Плещеев из Новгорода прибыл, сказывает, Александр гонца мово в клеть кинул, Псков на нас подбивает, к тому и вотчинное боярство новгородское клонит.

Митрополит сидит, молчит, лишь серебряный крест на груди поглаживает. Калита подумал: «Коли поддержит меня Феогност, то он и своей властью псковичей уймёт… А что ты на это ответишь, преблагой владыка?» И Калита вслух сказал:

- Хочу совета твово, отец. Может, войной на Псков идти, Александра изгнать, чтоб смуту не заводил? - Калита прищурился, ждал ответа.

За окном подвывал ветер, время от времени сыпал порошей в слюду. Зима злилась последние дни.

«На Псков идти войной трудно. Впереди будут псковичи, а в спину, того и гляди, как бы Новгород не ударил. Боярство там злоумышленное, - рассуждал сам с собой князь. - А вот коли Феогност пригрозит псковичам, что от церкви отлучит, они по-иному заговорят. Да об этом митрополиту сказывать не следует. Сам о том речь поведёт. Пусть думает, что я не догадываюсь, о чём он мыслит».

Наконец митрополит перестал поглаживать крест, вкрадчиво заговорил:

- Сын мой, не всё делается силой. Господь наделил человека разумом, мыслию, и они его опора. В твоём же деле, в большом деле собирать Русь, не всё делай силой, а больше разумом. Тут я, митрополит, великий князь русской православной церкви, помогать те буду, а ты же, сын мой, гордыни не имей и за советом ко мне приходи. - Митрополит закрыл глаза, помолчал, потом снова заговорил: - А Псков на щит брать ненадобно. От церкви отлучу псковичей, коли не изгонят Александра и не признают тя великим князем. Нынче пошлю во Псков духовных бояр. - Он открыл глаза, пронизывающим взглядом посмотрел на Калиту. Тот смиренно слушал.

- Спасибо, преблагой владыка, за помощь твою, за слово тёплое. И ещё хочу об одном совет с тобой держать, преблагой владыка.

- Слушаю, сын мой, о чём ещё говорить станешь.

- Мыслю я, преблагой владыка, Орда Ордой, а ещё надобно Москве с Литвой ряду иметь. А того можно достичь через венчание сына мово, Сёмушки, с литовской княжной. Сёмушке-то уже на семнадцатое лето перевалило…

Митрополии поднялся, встал и Калита.

- Сердце Моё, сын, восстаёт противу сочетания княжича Семена с язычницей, но разумом познаю, нужно сие для Руси. Даю тебе, великий князь, на то своё благословение.