Бояре, отвесив поклон, удалились.

Калита поднялся, шумно вздохнул:

- Поклонился-таки господин Великий Новгород!

Часть третья

Глава 1

а Окой вековые сосновые и еловые леса тянутся на север, сливаясь где-то за Белоозером в дикую, непроходимую чащобу.

То лог, то приречный болотистый луг нет-нет да и выхватит из лесной шири добрый клок и снова отступит, давая волю сосняку и ельнику.

Причудливо бегут через лесные массивы реки, давние славянские пути. И, как бы на удивление всем, стоят в этом дивном краю, окружённые соснами и елями, берёзами и осинами, древние русские города. Редкими пашнями прилепились к ним деревни и сёла.

От города к городу, через сёла и деревни, сквозь вековые леса вьются дороги. Сосновыми мостками перебросились они над оврагами, сосновыми плахами легли на болотах.

Всё это - Русь залесская.

Над лесом перестук топоров. С глухим треском валятся подрубленные деревья. Гаврила и Демьян, сидя верхом на срубе, вяжут венец. Бабы подают им бревно.

Гаврила шумит:

- Не тем кондом, другим поднимай!

Четыре готовых сруба, подпирая пёстрое октябрьское небо стропилами, уже стоят на поляне. Босоногие ребятишки с красными от холода ногами вприпрыжку носят мох, шмыгая носами, затыкают щели между брёвнами.

Демьян кричит им:

- Скачите, скачите, вот отстроимся, всем новые лапти сплету!

Три молодых смерда неподалёку валят сосны, два постарше ловко обрубают ветки, выносят готовые брёвна на поляну. Гавриле сверху видно Любаву. Она с тремя подругами роет погреб. Яма уж по пояс. Любава работает лопатой споро, без передышки. У Гаврилы сжимается грудь, глаза застилает слеза. Он незаметно вытирает их, сморкается.

Думал сразу же, как придут на новое место, пуститься на розыски Василиски, а пришли - работа затянула, то избы надо помочь рубить, то до снега непременно нужно пашню расчистить, подсечь деревья да выжечь, чтобы в марте и отсеяться, а там, глядишь, со временем и о трёх полях надо помыслить[42].

«Ладно, - решил Гаврила, - вот управимся, так немедля и отправлюсь. А буду идти на Москву, в Коломну к Меланье загляну».

При мысли о ней потеплело на душе. Подумал: «Из Москвы вернусь, может, совсем в Коломне останусь».

Бревно втащили наверх, закрепили венец. Демьян с силой вогнал топор в сырую сосну, скомандовал бабам:

- Поднимай стропила! - и, повернув голову к Гавриле, добавил: - Сейчас поставим и поедим.

Глухая бабка, мать Демьяна, на сложенном штабелем тёсе уже разложила ложки, резала ломтями житный хлеб. Тут же неподалёку пасутся две стреноженные лошади. Серый лохматый пёс без имени не сводит с бабки глаз. Он лежит неподвижно, только куцый хвост гуляет из стороны в сторону. Мальчишка-пастушонок пригнал с водопоя коров. Их осталось три на всё село, они шли лениво, одна за другой. Девчонка-подросток, гремя подойником, побежала доить. Она что-то напевает. Гаврила следил за ней, пока она не скрылась за церковью-обыденкой. И снова он думает о Василиске. Вот такой и она была…

Демьян оторвал его от дум.

- Сегодня поставим стропила, завтра крыть будем.

Гаврила в ответ кивнул. Демьян спросил:

- Кубарь ночью проверим али когда?

- На рассвете…

Ещё не погасли Стожары, но уже блеклым светом окрасилось Становище[43]. Спит лес. Тихо. И так же тихо, без плеска, плывёт по озеру чёлн. Гаврила гребёт деревянной лопаткой не торопясь, направляясь к противоположному, поросшему ивами берегу. Демьян сидит на носу и молчит. В темноте избы слились с лесом, их не видно.

- Говорил я, что здесь лучше жить, - нарушил тишину Гаврила.

- Пока княжий тиун не назнал, - возразил Демьян, - а как назнает, то уж не забудет. Тиуны все одинаковые.

- Всё одно лучше. Тут хоть татар не надо остерегаться.

- Про ордынцев ты верно сказал. В Залесье не то, что на Рязанщине.

Они снова помолчали. Наконец дубок ткнулся в чакан. Гаврила развернул его, бросил коротко:

- Здесь! Вытаскивай!

Демьян засучил рукава, перегнулся через борт, поднял со дна плетённый из прутьев кубарь. Вода с шумом вылилась. Демьян перевернул кубарь в чёлн. На дне забилась рыба.

- Всё? - спросил Гаврила.

- Всё. Есть на уху.

- Опускай, чего держишь?

- Погоди, горловину смажу для приманки. Я маненько теста прихватил.

Обратно плыли, когда рассвело. Над озером стлался белый молочный пар. По воде слышно было, как в деревне переговаривались бабы.

На середине озера вскинулась рыбина, ударила по воде хвостом. Чёлн, шурша днищем по корягам, подошёл к берегу.

- За рыбой девки придут. - Гаврила первым выскочил на траву, пошёл в деревню.

Демьян привязал чёлн, пошёл следом. А над лесом уже нёсся перестук топоров. Деревня пробудилась.

По первому снегу Гаврила покинул деревню. Провожавшему Демьяну сказал коротко:

- Буду Василиску искать, может, сыщется.

- Смирился бы ты, Гаврила, в Орде она. Там тебе не сыскать. Да и как оттуда вызволишь, чем выкуп дашь?

- Ударю челом князю Ивану Даниловичу. Князья в Орде часто бывают. Может статься, встретит он её и выкупит. - И сумрачно, не глядя в глаза Демьяну, добавил: - А я за то готов хоть в закуп к нему пойти.

Гаврила закинул за плечо котомку, крепко обнял друга. Демьян утёр набежавшую слезу, промолвил:

- Не взыщи.

Глухо шумит под снегом лес. Шепчутся, переговариваются сосны. Гаврила идёт ходко. Иногда он пробирается чащей, и тогда снег осыпается на голову, плечи, попадает за воротник. К обеду выбрался на дорогу, присел отдохнуть, задумался.

Налево, рукой подать, Коломна; направо, в трёх днях ходьбы, Москва… А в Коломне Меланья…

Гаврила прикрыл глаза, постарался представить её лицо таким, как увидел тогда, впервые, но оно покажется на миг, как в тумане, и снова уплывёт вдаль.

Он решительно поднялся, нахлобучил шапку и, подставляя лицо ветру, зашагал к Коломне. С серого неба сыпался пушистый снег, кружился в воздухе, слепил глаза. Гаврила то и дело протирал их. Позади раздался приглушённый стук копыт, скрип полоза. Гаврила обернулся, дал дорогу седой от инея лошадке. В санях, обложившись соломой, сидел, поджавши под себя ноги, средних лет смерд. Указав кнутовищем позади себя, он крикнул:

- Давай подвезу!

Гаврила вскочил на ходу, улёгся на сено.

- Далече идёшь?

- До Коломны.

- Что-то не примечал такого.

- Сам небось коломенский?

- Коломенский. Боярина Хвостова закуп. Боярин в Москве живёт, а я ему птицу возил… Нынче на Москве тревожно. Орда, слышно, из-под Твери возвращается. Ненароком как бы Москву не разорила.

Гаврила удивился. Ничего подобного он не слыхивал. Теперь пришёл черёд удивляться смерду. Он недоумённо взглянул на Гаврилу, протянул:

- Эк, простота! Да где ж ты был, коли не знаешь, что орда на Тверь ходила, а с нею вместе наш князь с ратью да с суздальцами. Когда я был в Москве, слыхивал, как люд говорил: «Ныне Москва Твери гордыню сбила…»

- А князь Иван на Москве?

- Пока не вернулся.

- А Коломну не разорили?

- Народ заранее упредили, успели в лес уйти. Ордынцы по избам, что было, пограбили, а огню не предали, видно, потому, что князь с ними шёл.

Гаврилу охватила тревога. Сдерживая волнение, спросил: