— … Этот самый голубь слетает с карниза и садится мне на плечо…
Понаблюдав за агонией на сцене, обвожу взглядом зал и сквозь пелену дыма замечаю на стенах уже знакомые желто-розовые постеры. На них тот же профиль, что на листовках, и два слова рубленым шрифтом: «Ангел Габриэль».
Забавно, но я им горжусь. Он своего добился! Сам напечатал листовки и афиши, организовал свое выступление, прилетел в Эдинбург аж из Лос-Анджелеса. Понятно, все это я знала давно, но теперь результат перед глазами, и он впечатляет. В зале, должно быть, человек двадцать или около того — далеко не аншлаг, конечно, но все-таки неплохо для такого скромного заведения. И эти люди заплатили свои кровные, чтобы увидеть Гейба. Считай, уже успех. Тем временем помешанный на голубях юморист ретируется под жидкие аплодисменты. Публика не расходится.
Сейчас появится Гейб.
Где бы лучше встать? Еще по пути сюда я решила, что подойду к нему только после выступления, следовательно, мне нужно место, откуда удобно фотографировать и где он меня не увидит. Парень наверняка сильно волнуется. А если и нет, у меня-то уж точно поджилки трясутся.
Примечаю темную нишу у противоположного конца барной стойки и протискиваюсь туда мимо стайки девиц. Они курят и громко болтают.
— А «Марионетку на пенисе» видела?
— Не-а, билеты кончились. Потому сюда и завалила.
— Дальше-то что? Смешно хоть будет?
— А фиг его знает.
Я замедляю шаг и навостряю уши: вдруг что-нибудь скажут про Гейба?
— Лично мне без разницы. Билет-то халявный.
— Как это?
— Какой-то америкос на улице совал всем подряд.
Так презрительно, так небрежно… «Америкос» — разумеется, Гейб. Если ему приходится раздавать билеты, значит, плохи дела. Подтверждаются мои худшие опасения. Делай ноги, Хизер, от греха подальше… Но свет начинает меркнуть, и я в один прыжок оказываюсь в нише.
У микрофона возникает конферансье с пинтой «Гиннеса».
— Скажем прямо, иногда жизнь бывает чертовски унылой…
Зрители вяло мычат в знак согласия и отпускают комментарии насчет предыдущего оратора.
— Особенно без таких артистов, как наш следующий гость. Встречайте, персонально ваш — Ангел Габриэль.
Почему я его не удержала? Почему не отговорила, не…
На сцену выходит Гейб, и дыхание у меня перехватывает. Наяву он еще симпатичнее, чем в памяти. Я ожидала увидеть на нем тот уродский костюм, какие, по его мнению, носят крутые парни, но Гейб в джинсах и серой толстовке. Волосы, как обычно, торчком, зато ни намека на щетину, и, поправляя очки на носу, он выглядит лет на двенадцать. Я сгораю от желания его защитить.
Черт, да я от любви сгораю!
— Привет и спасибо, что пришли. Я первый раз в Эдинбурге. Тут есть кто-нибудь из местных жителей?
Ни один не снисходит до ответа.
У меня сердце кровью обливается.
— Я сам из Калифорнии, но последние несколько недель жил в Лондоне. Классный город. Биг-Бен, Лестер-сквер… А вот Пикадилли-серкус[69] чуток разочаровала. Хоть бы один клоун или дрессированный тюлень…
Он улыбается. Должна признать, в сочетании с его протяжным выговором и расслабленной манерой все это звучит довольно забавно. Но «довольно забавно» мало, чтобы расшевелить публику, которую усыпил мистер Голубятник. Темный зальчик не подает никаких признаков жизни.
Я как в воду глядела, Гейб провалится с треском. Здесь, прямо передо мной, в этой псевдобаварской таверне.
— Серьезно: я впервые в Британии и заметил кое-какие отличия от Штатов…
Гейб стоит на сцене в свете прожекторов, и больше всего на свете я хочу подбежать и спасти его. Но не могу. Сейчас я бессильна. Озираюсь. Никто, совсем никто не смеется. Зрители с недоумением переглядываются, явно озадаченные отсутствием цинизма и черного юмора. Они не хотят к нему прислушаться, не желают дать ему шанс. Некоторые открыто треплются о своем. Вот гады. Комик и должен быть злобным пессимистом, вспоминаю я слова Гейба. Неужто ошиблась я?
— Или вот еще, например…
Теперь он определенно нервничает. Потирает нос, как всегда, когда ему не по себе, сглатывает — кадык так и ходит на горле. Нет моих сил на это смотреть!
Пригнув голову, пробираюсь мимо зрителей у барной стойки и стрелой бросаюсь в туалет. Дверь за мной захлопывается, приглушая голос Гейба до невнятного бормотания. Уф-ф…
Плещу в лицо холодную воду. Мне физически плохо от происходящего. Сколько времени, сколько сил человек потратил ради этого выступления — и что получил? Публичный плевок в физиономию? Зевки равнодушных зрителей? Возмутительно! У Гейба талант, этот парень забавен от природы. Но вот он стоит на сцене — и никто, совсем никто не смеется…
Но что это?
Не может быть! Приоткрыв дверь, вглядываюсь в дымовую завесу. Невероятно. Зрители посмеиваются, а некоторые так и вовсе хохочут в голос. Даже те девицы у бара хихикают, подталкивая друг друга локтями.
— Еду я как-то на днях в одном из этих ваших двухэтажных автобусов…
Прохожу в зал. Атмосфера ощутимо изменилась: досужая болтовня смолкла, все взгляды обращены на сцену. Гейб продолжает:
— … И вижу маленькую девочку. Крошка плачет навзрыд. «Что ж делать-то?» — думаю. Сердце разрывается от жалости, чувствую, сейчас сам заплачу…
Гениально выдержав паузу, Гейб корчит уморительную гримаску, и народ чуть не валится со стульев от хохота.
— И вдруг — вау! — вспоминаю, что у меня в рюкзаке есть конфетка! — Снова пауза, для усиления эффекта. — Вот вам и решение проблемы. Достал я конфетку, сунул в рот — и представьте, мне сразу та-ак полегчало!
Публика визжит от смеха.
Перевожу взгляд с одного зрителя на другого. Гейб их покорил. Меня тоже.
Молодец! Интонации естественные — ни тебе фальши, ни наигранной свирепости. И абсолютно спокоен — небрежный наклон головы к плечу, руки в карманах; бросает свои шуточки с ангельской улыбкой, которая околдовывает присутствующих. Словом, все гораздо, гораздо лучше, чем я могла себе представить. Куда только девались деланный цинизм и недовольство окружающим миром? Гейб решил быть самим собой — возможно, все-таки прислушался к моему совету, и, черт возьми, как же это приятно.
Шоу набирает обороты, зрители хохочут все громче и громче. Даже жаль, что до конца всего несколько минут.
— Но я никак не могу попрощаться с такой замечательной публикой, не упомянув об одном очаровательном рыжем создании, с которым довольно близко познакомился в последние несколько недель.
Это еще что?
По ходу действия я слегка обалдела (как ни крути, а вытерпеть комика — непростая задача, даже если речь идет о Гейбе), но последняя фраза выдергивает меня из транса. Очнись, Хизер! Речь-то о тебе…
— Речь о котяре по кличке Билли Смит.
С чего это я вообразила, что Гейб вспомнит про меня?
Потому что этот дурень в вас влюблен.
Виктор Максфилд ошибся. В плане сплетен на мужиков рассчитывать нельзя, они передают информацию по принципу испорченного телефона…
— Знаете, мне всегда было интересно, откуда это оскорбление, которое звучит как комплимент: «Ну ты и котяра». Теперь-то я в курсе.
Хм. Любопытно.
— Мы с соседкой по квартире любим скоротать вечерок перед ящиком — пижамы, мятный чай, «Секс в большом городе». У девушки полное собрание серий — такая, знаете, универсальная энциклопедия мужчин…
Я багровею и стреляю глазами по сторонам. Зрители весело кивают, мужики подталкивают локтями спутниц, а те смущенно прыскают, узнав в моем портрете самих себя.
— Да уж, мы, юмористы, ведем совершенно разнузданный образ жизни. Порой в диком угаре можем даже позволить себе пакетик лакричных подушечек!
Хохот.
— Но Билли Смит! — Гейб поднимает брови. — Я-то думал, милый котик всю дорогу будет дрыхнуть и мурлыкать, свернувшись клубочком. Как же! — На лице Гейба — благоговейное изумление. — Это не кот, доложу я вам, — это форменный жеребец! Поток поклонниц к нему неиссякаем! Этот счастливчик ночи напролет таскался по срочным вызовам!
