Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Мы с Эдом в детстве играли в эту игру. Подбирали к словам, цифрам, предметам и даже людям определенные цвета. Возможно, потому, что мы дети художника. Если учесть, насколько мы разные, варианты у нас тоже неизменно отличались, провоцируя яростные споры.

— В таком случае… — я не собиралась распространяться о своих чувствах к Джеймсу, но теперь передумала, — чудесный подойдет?

— Вот это уже разговор! — одобряет Лайонел. — «Чудесный» — один из самых смелых эпитетов. Ярко-красного цвета.

— Зеленого.

— Чушь! Так и вижу перед собой это слово, написанное киноварью.

— А вот и нет. Скорее насыщенный темно-зеленый, — настаиваю я, представляя себе этот оттенок и понимая, что Джеймсу он идеально подходит. — Классический, изысканный, сдержанный.

Пожилая пара неподалеку глядит на нас озадаченно, и я замечаю, что мы стоим напротив огромной лиловой скульптуры.

— Зеленый? — Лайонел качает головой. — Ни в коем случае.

— Ну уж точно не красный.

Оживленно размахивая руками, папа набирает побольше воздуха в легкие — явно готовится дать мне отповедь.

— Как тебе вообще могло прийти в голову, что «чудесный»… — Он сам себя обрывает и пучит на меня глаза, как на привидение. — Ты сказала — «чудесный»?

Я киваю:

— Угу.

— Боже правый! — На лице Лайонела широкая улыбка. — Хизер, ласточка моя, какое восхитительное известие! — Вне себя от счастья, он хватает два мартини с проплывающего мимо подноса, передает мне бокал и требует: — А ну рассказывай все! Немедленно.

А мне только этого и надо. Без дальнейших проволочек, глотнув мартини, чтобы смочить горло, принимаюсь расписывать, как мы с Джеймсом познакомились, как я втайне давно по нему сохла и как замечательно было узнать, что он ко мне тоже неравнодушен. Я рассказываю, что раньше он работал в лондонском Сити, но ушел пять лет назад, чтобы основать свое дело в сфере недвижимости, и теперь у него клиенты по всему миру, даже в Австралии, а через год-другой он планирует открыть отделение в США. Друзьям я и не подумала бы компостировать мозги всей этой бизнес-трескотней, но у папы она вызывает самый живой интерес. Пусть он человек богемы, но, когда речь идет о потенциальном спутнике жизни для его дочери, Лайонел становится обычным отцом весьма традиционных взглядов.

Кроме того, я сообщаю, что Джеймс красив, остроумен и потрясающе обходителен, что у нас уже было два свидания, а в пятницу он пригласил меня на ужин, который приготовит своими руками. Я рассказываю отцу почти все. Почти. Ни слова о том, что по-прежнему недоумеваю, почему Джеймс вчера не попросил меня остаться на ночь. И о том, что, хотя поцелуи на диване были прекрасны, я жаждала большего. И о том, что я многие месяцы мечтала встретить мужчину, которого будет интересовать не только мое тело, а теперь начинаю сомневаться…

— Что ж. Кажется, он отличный парень, — говорит Лайонел, когда я замолкаю, чтобы перевести дух. Мы стоим перед экспонатом из вязальных спиц, изображающим обнаженный мужской торс. — Но меня беспокоит один момент…

Сразу понимаю, о чем он.

— О, не беспокойся. — Я не забыла ужас на лице папули, когда Дэниэл отказался от рюмочки хереса перед обедом. — Он не член «Анонимных алкоголиков». Наоборот, знает толк в винах. — Разглядывая скульптуру, не могу не отметить про себя, до чего умело автор использовал спицы разных размеров. Интересно, как бы это понравилось Розмари, у которой вязание в жизни — главная страсть?

— Я не про выпивку, милая. Я про секс.

Я вспыхиваю. Простонав «Лайонел!», озираюсь — не слышал ли кто?

А мой бесподобный папуля, разумеется, ничего не замечает.

— Об этом ты ни слова не сказала… — настаивает без тени смущения заботливый родитель. — И это меня настораживает. Итак?

Да-да, знаю, все это крайне нетипично. Большинство отцов избегают даже думать о том, что их девочка уже взрослая. Сколько раз я слышала от подружек истории про ревнивых папаш, угрожающих дух вышибить из любого мужчины, обнаруженного в дочкиной спальне. Но мой отец не такой, как все. Он художник — и к вопросам, связанным с человеческим телом, относится спокойно и открыто.

— Все нормально?

— Нормально. Он истинный джентльмен, — кипячусь я. (А ощущение, будто оправдываюсь.) — Особенно по сравнению с Дэниэлом... — И я многозначительно умолкаю.

Лайонел все знает про Дэниэла. После нашего разрыва я часами висела на телефоне. Не столько говорила, сколько ревела белугой, и все-таки Лайонел отказывался его осуждать. Вместо этого он просто без устали меня слушал, пока наконец однажды вечером не произнес нежно:

— В жизни бывает всякое, Хизер. Если какой-то этап закончился, это означает, что должен начаться новый.

«Как начался у тебя после смерти мамы? — хотелось мне прокричать сквозь рыдания. — Поэтому ты и женился на Розмари?» Но я проглотила злые слезы и постаралась обдумать его слова. В конце концов, это не Лайонел, а Дэниэл меня предал, верно?

— Да, конечно. — Лайонел понимающе кивает. — Тебе ведь не нужен очередной прохвост, а?

«Прохвост» вызывает у меня перед глазами образ Найджела Хэверса[53] — этакого обаяшки в полосатом костюме. Губы сами собой растягиваются в улыбке.

— Лично я таких мужиков называю «лживый ублюдок».

— И правильно делаешь, — рявкает Лайонел, в кои веки нарушая свой нейтралитет. — В мое время, если какой-нибудь чудила изменял девушке, ее отец ружье на него наставлял. — Осушив бокал, он качает головой: — Впрочем, тогда вообще все было по-другому. Нужно было следовать множеству неписаных правил. Когда мы с твоей мамой познакомились, мне пришлось просить у ее отца позволения за ней ухаживать.

— Страшно было?

— Не то слово. Трясся как заяц.

Пытаюсь представить себе, как этот великан дрожит от испуга, но ничего не выходит.

— Дед у тебя был грозный… До меня очень многие ухажеры сошли с дистанции. Точно тебе говорю.

— Должно быть, ты был по уши влюблен…

— С того самого момента, как ее увидел, — тихо произносит он и сжимает мою руку, одаривая меня тем особенным взглядом, который неизменно сопровождает воспоминания о маме.

В молчании мы переходим к последнему экспонату — фигуре, составленной из черных и белых кубов. Но эту «инсталляцию» я едва замечаю. Думаю о родителях, пытаюсь представить их влюбленными, двадцатилетними. Лайонел прав: в те годы на самом деле все было по-другому. Но в моих отношениях с Джеймсом есть нечто похожее. Его ухаживание по-хорошему старомодно. Сначала ужин в ресторане, потом поход в кино, теперь приглашение в гости… И до сих пор мы только целовались. По нынешним меркам, детский сад. Но когда-то считалось, что события и должны развиваться постепенно, ведь в этом куда больше романтики. Например, мама и папа полюбили друг друга задолго до того, как прыгнули вместе в постель.

Эта мысль восстанавливает мою пошатнувшуюся уверенность, я поворачиваюсь к Лайонелу и, не в силах сдержаться, спрашиваю:

— Скажи, а сколько времени прошло, прежде чем вы с мамой… Ну…

— Времени? — Он смотрит на меня как громом пораженный, а потом разражается хохотом. — Вот еще! Да мы, как кролики, занялись этим на первом же свидании!

Б-з-з-з-з-з-з.

Сорок пять минут спустя я стою перед дверью Джеймса, держа палец на кнопке звонка и нетерпеливо притоптывая.

Все, хватит.

Точнее, какое там «хватит». Мне отчаянно не хватает кое-чего! Это самое кое-что в моей жизни отсутствует. Чего нельзя было сказать о родителях. Нет, ну честное слово. Заниматься сексом меньше, чем твои мама с папой, — чудовищное извращение.

Б-з-з-з-з-з-з.

— Кто там? — раздается наконец в домофоне заспанный голос Джеймса. Смотрю на часы: довольно поздно. Наверное, он уже лег. — Кто это? — Зевок.

— Это я, Хизер.

Ну и пусть он сонный. Я приняла решение. К черту ухаживания. К черту всю эту ерунду про то, чтобы «получше узнать друг друга». И к черту уважение, которое он будет или не будет испытывать ко мне с утра.

вернуться

53

Британский актер. Известен ролями обаятельных авантюристов и соблазнителей.

35
{"b":"230744","o":1}