— А правда, что в Лос-Анджелесе у всех силиконовые груди?

Отлично, Хизер. Пять баллов за такт и дипломатичность.

Но Гейб, кажется, не обиделся — скорее развеселился.

— Ну, я бы не сказал, что прямо-таки у всех. — Он оттягивает ворот футболки с мистером Ти и заглядывает внутрь. — Мои — точно настоящие.

— Правда? Дай-ка проверить. — Хихикая, Джесс проворно тычет его в грудь. — М-м, крепко, упруго… — одобрительно бормочет она заплетающимся языком и мнет его мышцы, как пластилин.

О черт. Джесс напилась. За считаные минуты она скатилась от состояния «слегка подшофе» до «пьяна в зюзю», минуя все промежуточные стадии. Если пояснять на географическом примере, это все равно что попасть из Лондона в Лос-Анджелес, не пересекая Атлантический океан.

— А ты случайно не актер? — пытаюсь сменить тему я.

— До чего же я люблю играть! — громогласно заявляет Джесс. — Надо было стать актрисой. Однажды играла я в школьной пьесе… в этой… как там ее… — Веки у нее заметно отяжелели, глаза так и норовят закрыться.

— Я? Актер? — Гейб притворно содрогается от ужаса. — Да ни в жизнь.

Мой взгляд мечется между Гейбом и Джесс. Парень даже не замечает, что Джесс постепенно сдвигается на край шезлонга поближе к нему.

Зато я замечаю. И я в панике. Джесс сонная. Пьяная. И одинокая. Убийственная смесь. Еще чуть-чуть — и она заберется к нему на колени.

— А вот моя девушка — актриса. Говорит, страшно тяжелая работа.

С шезлонга доносится приглушенное:

— Девушка?

Когда мозг Джесс затуманен парами алкоголя, ей может быть не под силу вести машину, нажать кнопку кофеварки или расстегнуть собственный лифчик, но она до последнего будет реагировать на слова вроде…

— Девушка? — повторяет Джесс.

— Да, она в Лос-Анджелесе. Только что получила небольшую роль в кино.

— В кино? — Джесс выпрямляется и сползает на край шезлонга, напоминая попугая на жердочке. Сходство усиливается оттого, что этот самый попугай пронзительным голосом повторяет каждую реплику Гейба.

— Ага. Большой прорыв, — с энтузиазмом продолжает Гейб. — Миа очень талантлива, вот только с ролями ей пока не везло. Ничего, дайте время. Однажды вы увидите, как ей вручают «Оскара».

— Здорово! — восклицаю я, пытаясь отвлечь внимание от Джесс. — Очень впечатляет.

В самом деле впечатляет. Голливудская актриса? Куда эффектней, чем свадебный фотограф, правда? Помощница свадебного фотографа. Вспомнив о своем положении на карьерной лестнице, я чуть не корчусь от зависти. Со мной такое частенько происходит. Работаешь себе спокойно, вязнешь в рутине, получаешь зарплату, ни о чем особенно не задумываясь, и вдруг — бам! — слышишь чью-нибудь историю успеха, и мыльный пузырь лопается. Ты вспоминаешь, что тебе уже тридцатник, зарабатываешь ты меньше вчерашних выпускников, а твоя мечта о статусе преуспевающего фотографа-фрилансера не более чем мечта. В такие моменты я чувствую себя посмешищем. Рыжим, веснушчатым, нечесаным посмешищем.

Иными словами — полной противоположностью девушки по имени Миа. Уж у нее-то, без сомнения, гладкая кожа, роскошные волосы и бедра, созданные для того, чтобы дефилировать по пляжу в бикини.

— Пойду поймаю такси.

Эпизод «Спасателей Малибу», прокручивавшийся у меня перед глазами, обрывается, и я вижу Джесс: подруга поднимается с шезлонга, подтягивая повыше корсет.

— Рада была познакомиться. — Она сует Гейбу руку.

— Э-э… ага… Взаимно. — Он кивает, обескураженный ее поспешным прощанием. Равно как и я.

— Ты точно не хочешь кофе? — Чашечка кофе помогла бы ей протрезветь. Впрочем, рассказ Гейба о девушке-актрисе, по-видимому, успешно с этим справился.

— Нет, спасибо. Я тебе завтра звякну. — Наскоро обняв меня, Джесс исчезает в доме.

Я тороплюсь следом:

— Может, вызвать тебе такси?

Хлопает дверь, и, выглянув в окно, я успеваю заметить, как Джесс запрыгивает в черный кеб.

— Твоя подруга так быстро ушла.

Когда я возвращаюсь в сад, Гейб собирает со стола бокалы.

— М-м… да… Устала. Ей рано утром на работу.

Судя по выражению лица, он прекрасно понимает, что я сочиняю. Оттого что мы остались наедине, мне как-то неловко.

— Кстати, и мне бы пора ложиться. — Я изображаю зевок.

— «Сон красоты» и все такое?

Это надо воспринимать как комплимент или как дружескую подколку? Но, прежде чем я успеваю составить свое мнение, он сам широко зевает, демонстрируя два ряда ослепительно белых зубов.

— Прошу прощения. Разница во времени меня просто убивает.

Мы заходим в дом и некоторое время бестолково толчемся на кухне.

— Ладно, спокойной ночи.

— Ага. Споки-ноки.

Пауза.

— Хочешь — иди в ванную первым, — великодушно предлагаю я.

— Да все о'кей, иди ты. Дамы вперед. — По части вежливости он не отстает.

— Нет уж, пожалуйста. Ты ведь гость.

— Да все нормально, правда.

В конце концов в этом словесном пинг-понге я одерживаю победу. Гейб скрывается в ванной с пакетиком туалетных принадлежностей величиной с пенал, а я — в своей спальне. Стягиваю футболку, джинсы, влезаю в старую клетчатую пижаму. Резинка на талии давным-давно растянулась, и штаны висят на заднице, вроде под ними подгузник. На мне! Подгузник…

Я цепенею, поймав в зеркале свое отражение. Господи. Смотрю на себя, как в первый раз. Что это со мной? Вечер за вечером я облачаюсь в это тряпье и разгуливаю по квартире. Провожу в таком виде по восемь часов в сутки. Сижу, попивая чай. Иногда даже — силы небесные! — открываю дверь и стою на ступеньках, расписываясь за корреспонденцию.

Медленно поворачиваюсь. Меня ужасает сама мысль о том, что сейчас придется увидеть свои тылы. Потихоньку… потихоньку… О-о-о… Даже хуже, чем я думала. Линялая клетчатая ткань болтается складками — будто с попы свисают два мешка.

Стягиваю штаны, зашвыриваю их подальше и начинаю шарить в ящиках комода. Вытаскиваю ночнушку с изображением Снупи[38] и содрогаюсь от отвращения. Ночнушка со Снупи? Ни за что! Точно знаю, у меня есть другая пижама — но удается найти только верхнюю часть. Трех пуговиц не хватает, зато имеется отложной воротничок. Отложной воротничок, мать его. Как я могла этого не замечать? И вообще, как я могла не замечать, что все мои спальные наряды чудовищны? Что же я носила, когда жила с Дэниэлом?

Ничего. Припомнив свою безвозвратно ушедшую сексуальную жизнь, понимаю — ничего. Когда я ложилась в постель с Дэниэлом, на мне была только тушь для ресниц и капелька духов «Ангел» от Тьери Мюглера. Это позже я превратилась в типичную тридцатилетнюю одиночку и сексуальную воздержанку, которая спит в обнимку с котом, надев бесформенные трусы, носки и обмазав физиономию кремом против морщин усиленного действия.

Меня передергивает, я пытаюсь взять себя в руки. Есть еще ночная рубашка — трехлетней давности подарок Розмари на Рождество. До сих пор лежит в фирменном пакете. Достаю и прикладываю к себе: длинная, аж до пола, вся в розочках-оборочках…

Но выхода нет. Через стенку слышно, как льется из крана вода, вжикает электрическая зубная щетка, срабатывает слив унитаза, выскакивает из стока раковины затычка и вода журчит по трубе. Еще чуть-чуть — и настанет моя очередь. Надо попытаться проскочить незаметно. Напрягаю слух: не щелкнул ли замок ванной? Ничего. Покашливание. Тишина. Ну наконец! Металлический щелчок, хлопок двери…

Прижавшись щекой к косяку, пытаюсь углядеть хоть что-нибудь в щелочку. Вижу свет, пробивающийся из-под его двери, половицы, фикус, который давно пора полить. Как начинающий водитель, стреляю глазами налево, направо, опять налево. Все чисто. У-ф-ф! Осторожненько открываю дверь и храбро, приподняв подол ночнушки, крадусь на цыпочках по коридору. Тихо, тихо, тихо… Еще чуть-чуть, еще чуть-чуть…

— А-а-а!

— Ой, прости, напугал?

Гейб все еще там. Стоит посреди ванной на лохматом коврике. Посреди моей ванной, черт побери!