Они громогласно объявляли, что из четырех границ мира Александр достиг двух: первая располагалась на севере, там, где кончались самаркандские степи и на горизонте была видна мерцающая линия, которую греческий полководец принял за чудовищный Океан, окружающий, согласно тогдашним представлениям, огромный остров — обитаемые земли. Царь повелел насыпать в том месте холм; а потом, помолившись Дионису, приказал одному из своих военачальников — Птолемею, самому первому из известных предков Клеопатры, — основать там самый крайний город своей империи, Александрию, одну из шестидесяти одноименных новостроек, которые он оставил, как вехи, на своем безрассудном пути; но на этот раз, чтобы не было никакой ошибки, он добавил к имени города еще одно слово: Эсхата, «Крайняя».

Через несколько лет, на границе Индии, его войска отказались ступить хоть на шаг дальше, и царь понял, что никогда не дойдет до Южного Океана, который, как он был убежден, находился совсем близко. Проведя ночь в мучительных раздумьях, он уступил воле своих солдат и, со смертью в душе, приказал воздвигнуть двенадцать громадных алтарей, расположенных по кругу, подобно «домам» зодиака, и высечь надпись: «Сюда дошел Александр». Немного времени спустя он, вопреки всем ожиданиям, все-таки достиг своей цели. Еще раз, думал он, Дионис разрушил для него все пределы. Хотя солдаты боялись Океана, он доплыл до маленького острова, долго наблюдал движение волн, а потом оторвался от этого зрелища и попросил у богов, чтобы «никогда ни один завоеватель после него не продвинулся дальше, чем он в своем странствии». Через два года, во время подготовки экспедиции флота в Персидский залив, он умер в Вавилоне — от пьянства или малярии, а может, от того и другого вместе.

Мир не мог прийти в себя от шока, вызванного его смертью, а еще более — тем, что мечта Александра так и осталась неосуществленной. Более других был потрясен Птолемей; он завладел телом царя и вывез его в Александрию Египетскую, город, который взял на себя задачу дальнейшего исследования тайн Вселенной.

Прошло менее века, и в этом городе, где скапливалось все больше книг и была создана первая и самая прославленная из библиотек, ученый хранитель Библиотеки, Эратосфен, измерил окружность Земли; затем он установил, что Земля разделена на пять зон: две зоны льдов, расположенные у полюсов; жаркий пояс (в котором выделяется середина[10]) и находящиеся между ним и холодными зонами две зоны умеренного климата. Немного позднее другой ученый, Кратет Малосский, который руководил соперничающей библиотекой в Пергаме, выдвинул гипотезу о существовании еще трех неизвестных континентов, разделенных океаном, имеющим форму креста.

Это были не просто теоретические споры; желая опровергнуть аргументы своих оппонентов, «описатели Земли» — таково точное значение слова «географы» — ссылались на рассказы путешественников. А многие путешественники родились в Египте или приезжали туда, чтобы изучать науки: например, Посидоний из Апамеи, который странствовал по Галлии, или купец Евдокс из Кизика, впервые обогнувший Африку с запада, или те моряки, которых наследники Птолемея на протяжении многих десятилетий посылали в Красное море в надежде, что они отыщут путь к Индийскому океану.

Их всех вдохновляла одна и та же цель: измерить Великое Всё, уподобиться Неподражаемому Александру; а ведь у них не было даже географических карт — только списки городов, перечни портов, фарватеров, береговых ориентиров, проливов, рифов, дневных переходов, перевалов, источников, рек, бродов, пустынь, оазисов и караван-сараев. Конечно, распространялись и всякие небылицы об этих путешествиях, которые, в зависимости от того, кто их слушал, вызывали неудержимый хохот или заставляли простофиль замирать от ужаса и внимать рассказчику, разинув рот: погонщики верблюдов и матросы любили говорить о безносых карликах; людях, которые питаются только запахами или бегают быстрее, чем лошади; о племени циклопов, великанов с собачьими ушами. Не так уж важно, были ли эти россказни порождением фантазии или следствием ошибки, — главное, они увлекали часть общества на поиски земель, которые можно грабить, вести с ними торговый обмен или просто ими восхищаться.

Географические сочинения не только описывали морские и сухопутные пути, но и складывались в инвентарь мира, в перечень все более странных и чудесных объектов (часть этих находок смело можно приравнять к настоящим открытиям): упоминания какой-нибудь экстравагантной диковинки или носорожьего рога соседствовали с заметками о мускусе, слоновой кости, амбре, лазурите, камеди, корице, черепашьих панцирях, таких невообразимых тканях, что не находилось слов, которые могли бы дать о них представление.

В лавках Александрии, когда из тюков, которые приносили матросы или погонщики верблюдов, купцы стали доставать рулоны почти неосязаемой на ощупь, сказочной красоты ткани, пошли разговоры о том, что плоть Александра, покоящегося в своей (находящейся поблизости) гробнице, на протяжении почти трех веков оставалась гладкой, как поверхность статуи, именно для того, чтобы теперь ее облачили в эту самую ткань. Но главное, эта неведомая материя вновь сделала актуальным вопрос о границах мира: никто не знал, как ее изготавливают или даже откуда она происходит — а происходить она могла только с самого дальнего Востока, о котором не имелось вообще никаких сведений. Знали только грозных стражей того караванного пути, который вел на Восток, через горы и пустыни, — парфян. Говорили, что парфяне получают эту ткань в обмен на коней, рожденных от совокупления кобылиц с драконами; что они обменивают жеребцов, бегающих быстрее ветра, на одеяния, которые блистают ярче звезд. Ничего достоверного узнать об этой материи было невозможно — ее окутывал покров тайны, о ней распространялись ничем не подтвержденные слухи. Однако, судя по тому, что, как уверяли некоторые, нить ткани есть застывшая смола, которая сочится из-под коры дерева, спрятанного в глубине леса, или, как полагали другие, нить эта выходит из брюха паука, которого специально откармливают просом, речь могла идти только о мире, находящемся гораздо дальше равнин Тигра и Евфрата, горных перевалов Армении, Мидии и Кавказа и всех земель, в свое время завоеванных Александром. Но ведь и эти земли уже стали недоступными: на протяжении почти двух последних веков их бдительно охраняли грозные парфянские лучники. Тот, кто пожелает властвовать над миром, сперва должен будет их уничтожить. Только таким образом свершится судьба времен.

Во всяком случае, эта идея теперь упорно повторялась в предсказаниях оракулов — от одного конца Средиземноморья до другого, от Иудеи до Дельф и Рима. Все предсказатели согласно уверяли, что круг времени приближается к своему концу и только всемирный монарх, Спаситель, способен вновь привести его к началу; по мнению некоторых, таким Спасителем должен был стать некий царь, завоеватель, который начнет сначала и завершит дело Александра.

Итак, с идеей округлости мира соединилась идея цикличности времени. Как будто вернулись первые дни существования земли, когда она была населена богами и полубогами, совершавшими один подвиг за другим.

Надо преодолевать трудности, торжествовать над расстояниями, превращать неизвестное в известное, чтобы в конце концов установить единый порядок на всех обитаемых землях — и тогда люди спасутся от взбаламученного мира, где они не чувствуют себя в безопасности с тех пор, как перестали жить в тесных пределах античного города, и особенно с тех пор, как римляне начали вести непрерывные завоевательные войны, подчинили себе Карфаген, империю Селевкидов, Митридата (но, может быть, вскоре падут, сами не заметив этого, не выдержав веса собственного величия).

Так кто же будет избранником? Ни один оракул не осмеливался назвать имя; но все понимали, что только одно царство не может быть завоевано — империя Тюхе, или Фортуны, Случая, Судьбы, самой могущественной богини из всех, чье могущество только возрастало по мере того, как проходили века; только она могла сделать так, чтобы человек, овладев сокровищами всего мира, однажды превратился в бога.