А сейчас надо выпить кофе.

Я заглянул в банку любимого «Ориноко» и загрустил — кофейные гранулы едва покрывали дно. А до зарплаты как обычно — неделя. Надо Верочку попросить купить.

Я направился к телефону и, когда уже потянулся к трубке, проигрывая в уме различные варианты приветствия, он вдруг затрезвонил мне на встречу долгожданно и весело. Совсем не так противно, как обычно.

— У тебя, наверное, кофе закончился, да? Я сейчас привезу…

— Так что в этом вопросе, милейший Семен Кузьмич, нам без Вашей помощи никак не обойтись. Как, впрочем, и Вам без нашей.

— Ваша правда, Геннадий Альбертович. Ваша правда…

Собеседники сидели в мягких кожаных креслах друг против друга. На низком сервировочном столике стояла в окружении символических закусок бутылка обычной «Смирновской», потому что Семен Кузьмич всяческих французских, как он говорил — «компотов» не признавал и не жаловал. Впрочем, покрытая испариной бутылка оставалась неоткрыта, а закуски пребывали нетронутыми, поскольку хозяин не хотел расслабляться в серьезном разговоре, а его сегодняшний визави старательно оберегал остатки здоровья и выпивал исключительно на светских раутах и прочих торжественных приемах, да и то лишь в рамках протокола.

Собеседники, люди солидные и имевшие вес в обществе, встретились с глазу на глаз отнюдь не для банальной пьянки, а для доверительной беседы с далеко идущими последствиями. Разумеется, в случае ее удачного завершения и достижения полного взаимопонимания по наиболее ключевым вопросам.

Секьюрити, секретари, референты и прочие помощники Геннадия Альбертовича терпеливо ожидали хозяина в соседней комнате под ненавязчивым, но строгим присмотром «секретарей» и «референтов» милейшего Семена Кузьмича, который, сказать по правде, прекрасно мог обойтись и без этой своры дармоедов, но, как говорится, nobles oblige.

После короткой паузы Геннадий Альбертович, абсолютно лысый человечек с толстенькой и немного кривоватой фигурой, задрапированной в дорогой серый, с мужественным стальным отливом костюм и со значком депутата Областной Думы на лацкане пиджака, продолжил:

— Со своей стороны мы успешно лоббировали необходимый нашим друзьям, равно как и нам обоим, законопроект. И в ближайшее время он будет окончательно принят…

— Вы уверены?

— Обижаете, дражайший Семен Кузьмич! Если вы имеете в виду всех этих крикунов с плакатиками, — гость брезгливо поморщился, — то кто и когда их слушал? Завтра же позвоню Булкину и на демократиков этих вшивых ОМОН с цепи спустят…

Упомянутый Геннадием Альбертовичем Булкин был в миру генералом милиции Булкиным и осуществлял с ведома и дозволения того же Семена Кузьмича руководство доблестными областными органами правопорядка.

— Так что прошу не беспокоиться: примут в лучшем виде. И дело, таким образом, будет только за Вами.

Дражайший Семен Кузьмич, облаченный в легкие брюки и, по случаю теплого вечера, в белоснежную рубашку с коротким рукавом, энергично потер ладони:

— Ну, с моей стороны все будет тип-топ, — он смутился мимолетно, допустив несколько непарламентское выражение, и продолжил: — Сейчас у нас, сказать по правде, нет в наличии необходимых сумм, но мои люди уже прорабатывают различные варианты и, я думаю, через месяц мы будем готовы полностью профинансировать нашу часть проекта. Тогда мы с Вами встретимся снова и более подробно оговорим все детали.

Еще через некоторое время Геннадий Альбертович в окружении свиты прилипал покинул шикарный офис гостеприимного Семена Кузьмича.

После ухода гостя хозяин несколько минут сидел просидел неподвижно в мягком кресле, потом резким движением скрутил пробку с узорной бутылки, щедро плеснул в квадратный бокал и залпом выпил. Нажав кнопку селектора, он командным тоном приказал:

— Вову Большого ко мне. Быстро!

Не то…

Не то…

Не то…

Три библиотечных дня — коту под хвост. Ничего конкретного. То есть, не то чтобы совсем ничего: попалось несколько относящихся к делу документов, но они говорили только о том, что за несколько недель до остановки на Узловой состав уже катил на восток, а груз преспокойно лежал в опломбированном вагоне, прицепленном в середине состава между «телячьими» вагонами для солдат. Впрочем, если быть точным — не для солдат. Из сохранившихся ведомостей получения вещевого довольствия, табака и провианта совершенно бесспорно следовало, что в личном составе команды не было ни одного нижнего чина, а были только младшие офицеры — около двадцати человек во главе с начальником эшелона артиллерийским капитаном Красицким — и юнкера, то есть, по сути, почти те же офицеры.

Между прочим, это косвенно подтверждает мою версию, даже дважды: во-первых, охрану ценностей вряд ли доверили бы мобилизованным и весьма потому ненадежным простым солдатам, а доверили бы ее именно офицерам, предпочитавшим скорее погибнуть из идейных побуждений, чем сдать груз ненавистному неприятелю. А во-вторых, погибший недалеко от Сычево полуэскадрон белых состоял именно из офицеров и юнкеров, что было понятным по их поведению на допросах… Ну, это ведь только твои домыслы… Домыслы? Нет, мой второй «я». Это умозаключения, основанные на фактах…

Правда, в двух вагонах для перевозки конского состава этих самых скакунов имелось не более двадцати (прямо об этом нигде не говорится, но в некоторых рапортах указан ежедневный расход фуража и если знать существовавшие нормы, вычисление количества коней, сей фураж поедавших, становится задачкой для начальной школы), но недостающих всегда можно реквизировать на военные нужды. Что, собственно говоря, и было исполнено на Узловой. Так что все сходится.

Четвертый день — нуль информации.

Пятый день — пусто.

Шестой — ничего.

Седьмой день… Есть контакт!

Сказать по чести, этот самый «контакт» я чуть было не просмотрел, так как необходимые мне сведения располагались на оборотной стороне документа, а сторона лицевая не представляла ровным счетом никакого интереса — для меня, я имею в виду.

Документ сей являлся рапортом некоего канувшего в Лету ротмистра Крюкова, в котором тот радовал начальство перечнем точно и в срок исполненных мероприятий, а именно: проведением в губернском городе Н. эвакуации армейских вещевых складов, с которых он, бравый ротмистр Крюков, совместно с вверенной ему нестроевой командой благополучно вывез шинелей кавалерийских — столько-то тюков, бекеш офицерских — столько-то кип, валенок солдатских по десять пар в связке — столько-то связок, портяночного полотна — столько-то десятков аршин, ну и так далее. Таких рапортов за последние проведенные здесь дни я просмотрел уже десятки, небрежно их перелистывая за полной для моего исследования ненадобностью — не мог же, действительно, офицерский отряд уйти в тайгу, спасая от Советской власти казенные валенки и портянки. То есть, возможно, и мог бы, но не в конце апреля, когда эти шинели-бекеши нужны, как гаубице — горшок с манной кашей.

И этот рапорт я перелистнул бы не задумываясь, да, видимо, обострившаяся интуиция заставила взглянуть на оборот. А на обороте шло отдельным пунктом гораздо более интересное сообщение о том, что по личному распоряжению начальника штаба такой-то дивизии полковника Теплова его, ротмистра Крюкова, командой были из здания штаба этой самой дивизии взяты под роспись восемь опечатанных деревянных ящиков весом до трех пудов каждый, каковые ящики были доставлены на железнодорожный вокзал и сданы там под роспись же капитану Красицкому.

То есть — начальнику моего эшелона.

А штаб квартировавшей в губернском городе Н. дивизии, как я прекрасно помнил и безо всяких архивных бумажек, размещался в здании, принадлежавшем до марта восемнадцатого года «Банкiрскому и торговому дому Парамоновъ и сынъ» и обладавшем обширным подвальным хранилищем и депозитарием. Так-то.

Могли в вывезенных бравым ротмистром ящиках находиться некие материальные ценности из того же, к примеру, хранилища или депозитария? На мой взгляд — вполне. Даже обязаны были находиться. А уже после, в вагоне, их переупаковали в обычные снарядные ящики — и концы в воду. Конспирация… Друг мой, а не принимаешь ли ты желаемое за действительность?… Не похоже, мой друг, не похоже…