Джулия подъехала, выкатилась за край лыжни, скользя без видимых усилий.

— Бог ты мой! — воскликнула она. — Как здорово!

И поцеловала Кейт в щеку. Билл тоже подъехал, обменялся рукопожатием с Декстером, похлопал его по плечу.

Снег вокруг был слепяще белым, во все стороны открывались бесконечные роскошные виды, словно весь мир поместили под микроскоп, а линзы тщательно протерли. На севере виднелись четыре горных хребта, кусок озера, снова горы на его противоположном конце — едва видимые зазубрины под необъятной синевой ясного, чистого неба.

— Поехали? — предложил Билл, отталкиваясь палками.

— Поехали! — ответил Декстер, вдруг загораясь энтузиазмом. Он явно завелся. А раньше боялся, тащился неуверенно, испуганно, да и тяжеловато было кататься в такой жуткий снегопад, к тому же подъемник возносил на высокий склон толпы лыжников, на девять тысяч футов, на белейшую поверхность, где снег, лед и небо неотличимы друг от друга — не разглядеть горизонт, — где ничто не препятствует силам природы и некуда спрятаться, укрыться, откуда не видно трассы скоростного спуска, а видимость всего тридцать шагов, где ты лишь в секунде полета от самого отдаленного видимого предмета. После подъема туда Декстер отказался скатываться с самого верха и спустился к подножию горы, на спокойные трассы, вьющиеся между деревьями.

— Я, черт побери, хочу видеть, куда меня несет, — заявил он.

Скользя вниз по одной из таких легких трасс, Кейт невольно погрузилась в философские размышления. Она тоже, черт побери, хотела видеть, куда ее несет. И задумалась, возможно ли это вообще, особенно теперь.

Сейчас они снова оказались возле вершины — здесь, на слепящем солнце, ощущения были совсем иными. Кейт сдвинула солнечные очки с защитного шлема вниз, поудобнее пристроила, чтобы полностью прикрыться от слепящих лучей, и мягкая резиновая окантовка нежно прижалась к щекам, ко лбу, упрятав глаза в нежно-розовый кокон. La vie en rose.[76] В памяти мелькнула сцена из прошлого: кровь, вытекающая на ковер из головы Торреса, его безжизненные, невидящие зрачки, голос плачущего ребенка.

Кейт передернулась, отбрасывая воспоминание, и съехала к началу скоростной трассы, резко уходившей вниз, на обдуваемый всеми ветрами склон горы, где по ледяной поверхности крутились снежные вихри.

— Я еду первым, — сказал Билл и рванул с места. Декстер явно был не в восторге от этой трассы и предстоящего спуска, но послушно последовал за ним. Потом Джулия.

Кейт осталась стоять наверху, глядя вниз на этих троих, ждавших, когда она бросится вниз с утеса.

У крутого поворота трассы Кейт ненадолго остановилась. С момента встречи с Кайлом в Женеве прошло три дня, настало время ему появиться, вылететь на лыжах из небытия, затормозить рядом и сообщить ей… сообщить о чем? Что эти агенты ФБР расследуют какое-то дело, не имеющее ничего общего ни с ней, ни с Декстером. Именно такого важного сообщения Кейт желала больше всего на свете.

Кейт подождала еще с полминуты, глядя на засыпанный пушистым снегом белый пейзаж, на поля, напоминающие зефир. Но никто к ней так и не подъехал.

Она сдалась и тронулась дальше вниз, неслышно скользя и поворачивая на мягком, как пудра, снегу, мимо вешек, отмечающих лыжню до самого низа, где добрых полдюжины трасс сливались воедино возле трех подъемников и нескольких кафе с сотнями раскладных стульев, выставленных на солнце, а вокруг развалились люди, снявшие с себя куртки, — курят, пьют пиво. Одиннадцать утра. Джулия и Декстер уже сидят в одном из таких кафе, расстегнув лыжные ботинки. Расслабились, отдыхают.

Кейт присоединилась к Биллу. Они скатились вниз сквозь бурлящую толпу, пролетели сквозь ворота, остановились, воткнув палки в снег. И повернулись к подъемнику — очередное кресло, позвякивая, двинулось в их сторону, стальной запор в передней части сиденья ударил по сгибу колен, сильно ударил, заставляя быстрее, с нежданной резкостью усесться, и его углы впились в тело.

Больше никто на подъемник не сел. Кресла устремились вперед, сначала почти горизонтально, потом резко вверх, под крутым углом, пошли над голым скальным выступом, усеянным паутиной минеральных включений, словно венами. Варикозный такой выступ.

— Здорово возбуждает, не правда ли? — спросил Билл.

Кресло подъемника достигло горизонтального участка над неглубокой долиной, врезавшейся в бок горы, с которой несся вниз стремительный поток, окруженный по сторонам соснами, наполовину засыпанными снегом, — высокие крутые склоны, ледяная на вид вода, валуны на дне, тысячи и тысячи камней, розовых и серых, белых и черных, коричневых и желтых, больших и маленьких.

— Здорово нестись вниз и не знать, что тебе сейчас встретится.

Кресла миновали провал и долину и поднялись над еще одним скальным выступом, потом прошли над длинным каменистым склоном, усеянным замерзшими сосульками и снежными заносами, бесконечными застывшими каменными лавинами и сугробами, наметенными какими-то великанами. Они забрались очень высоко, на одну из площадок на пути вверх, на пару тысяч футов, и кресла подъемника шли над горой не в двадцати футах над поверхностью, как обычно, но в пятидесяти, даже в шестидесяти.

Потом кресла замедлили ход. И остановились.

Здесь ничто не закрывало их от ветра, не защищало от холода. Здесь их тянуло обратно, назад — адекватная и нормальная реакция на то, что раньше тащило вперед и вверх. Третий закон Ньютона и в горах работает. Действие — противодействие. Сперва вперед, потом назад. Вперед — назад.

Что-то заскрипело.

У Кейт по спине прошла волна дрожи. Это ошибочный ход. Ей не следовало быть здесь наедине с Биллом.

Ветер набирал силу, начал завывать, все сильнее раскачивая кресло подъемника. Петля крепления натужно скрипела. Страшный холод, слишком резкий в замершем на месте кресле, словно ощущаемый голой кожей.

Кейт посмотрела наверх, где кресло крепилось к тросу петлей с зажимом, похожим на кончик ботиночного шнурка.

— Боязно, да? Это называется наконечник.

Билл склонился вперед, поглядел вниз.

— Если упасть, как ты думаешь, разобьешься насмерть?

Похожее на наконечник шнурка устройство крепилось к кабелю чем-то вроде огромных пассатижей. Кейт хорошо видела щель между двумя его губками, там, где они могут раскрыться.

— Так что будет, как ты думаешь?

Кейт посмотрела на него. Сквозь свои розовые очки она наблюдала на его лице нечто новое, чего раньше не замечала. Опасное выражение.

— Тебе когда-нибудь приходилось бояться за свою жизнь, Кейт?

Эдуардо Торрес проживал в номере люкс отеля «Уолдорф-Астория», в котором останавливаются президенты, когда приезжают в Нью-Йорк, чтобы сфотографироваться в здании ООН, в бродвейском театре или на стадионе клуба «Янкиз». Торрес, однако, остановился не в президентском люксе. Он не был президентом, никогда и нигде. Но считал, что должен им быть. И не просто президентом Мексики. У Торреса была грандиозная мечта — панлатиноамериканское сверхгосударство — El Consejo de las Naciones, Совет Наций, — лидером которого он станет, по сути дела, главой западного полушария и полумиллиарда людей, проживающих к югу от границы Соединенных Штатов.

Но сначала ему требовалось организовать себе триумфальное возвращение из неофициального изгнания. Проиграв на выборах, он не сдался по-хорошему, нет, он начал выступать с громогласными возражениями и протестами. И вызвал в стране взрыв насилия, повлекший за собой ответную реакцию, что в итоге обернулось для экс-генерала весьма небезопасными последствиями. И он сбежал из своего временного лагеря в Поланко и перебрался на Манхэттен, где ему не нужно было нанимать целый полк, дабы обеспечить безопасный выход на ужин в ресторан. В Америке он чувствовал себя полностью защищенным всего с дюжиной телохранителей.

Предыдущий год Торрес провел в попытках создать разнообразные политические альянсы и собрать деньги на следующие выборы или на государственный переворот. Впрочем, кто может знать, на что еще он надеялся, пытаясь прийти к власти, хотя ни один рационально мыслящий политический игрок не собирался его поддерживать ни в какой форме.