Кейт отпила глоток вина.

Было темно и шумно; танцы, всполохи света и музыка беспокоили, отвлекая внимание, и все это мельтешение, перегрузка органов чувств создавали некое ощущение приватности, замкнутости, этакого энергетического щита, спрятавшись за который, решила Кейт, можно наконец как следует изучить Билла, мужа этой женщины, столь быстро ставшей ее лучшей подругой на этом континенте.

Билл закинул руку на спинку диванчика, он уже снял пиджак и расстегнул пару пуговиц на рубашке. Его волнистые темные волосы слегка взъерошились, а сам он блистал легкой улыбкой человека, пьющего уже шесть часов подряд. Он чувствовал себя здесь полностью в своей тарелке, в этом club privée[34] Правильно Выбранного Банка. Голову он склонил набок, прислушиваясь к словам Пьера, потом от души рассмеялся. Он выглядел сейчас как знаменитый кутюрье или кинорежиссер. Но отнюдь не банковский служащий, занимающийся операциями с иностранной валютой.

Шутки Пьера иссякли, пригасив улыбку Билла. Он повернулся к своей американской компании, к своему столу, и встретился глазами с Кейт, не отпуская ее взгляд в течение нескольких секунд, ничего не говоря и ни о чем не спрашивая. Интересно, кто он такой на самом деле, черт бы его побрал.

Билл всем своим видом, да просто одним лишь присутствием доминировал над окружающим. Отчего его жена превращалась в нечто маленькое и тихое, даже когда вставала, такая высокая и громогласная. Это была странная пара: Билл вроде как совсем не того поля ягода, что Джулия.

— Слушайте, парни, — сказала Кейт своему мужу и Биллу, доставая из кармана мобильник. — А как насчет фото? — Оба молча смотрели на нее, видимо, не находя возражений.

Кейт в свое время встречалось немало таких, как Билл: альфа-самцы, пытающиеся доминировать над другими. Такая была у нее работа — все время иметь дело с подобными типами. А в частной жизни она взяла за привычку избегать их.

— А что же ты, Джулия? — спросила она. — Давай, сядь рядом с ними.

Все трое улыбнулись, и Кейт щелкнула аппаратом.

Потом внимательно посмотрела на этих мужчин, сидевших по ту сторону низкого, заставленного тарелками столика: на собственного мужа и этого нового мужчину. Один, все существо которого пропитано уверенностью в себе, фонтаном бьющей из глубокого источника бог знает какого происхождения — может, он совершенно замечательный спортсмен или имеет фотографическую память, какие-то выдающиеся способности, — и этот фонтан истекал вовне, выливался наружу в виде холодной элегантности, подвижности и живости, словно все шестерни в его внутренней коробке скоростей всегда отлично смазаны, и эта смазка постоянно пополнялась, позволяя им в любой момент работать с абсолютной эффективностью, что выражалось в его легких и мягких движениях, игривых улыбках и в невозможной животной сексуальности. Этот человек никогда не приглаживал ладонью волосы, не поправлял воротничок рубашки, не стрелял глазами туда-сюда и не болтал попусту — не суетился, не ерзал и не вертелся.

И другой, полностью лишенный этой уверенности в себе. Он ничем не фонтанировал — то ли источник засорился, то ли труба повредилась, так что в итоге вверх поступал лишь жалкий ручеек, слишком слабый даже для того, чтобы смочить рваные края его нервозности и неуверенности, как-то сгладить, смягчить дергающийся, судорожный язык его тела, весь состоящий из скрипов, визгов и неудобных, острых, угловатых движений. Это и был ее мужчина, ее муж, который не просто хотел ее, но нуждался в ней, и не временами, а постоянно и отчаянно. Это явилось результатом ее собственного воспитания, ее собственного ограниченного запаса уверенности в себе, ее собственной самооценки, того, какой именно она видит себя в этом мире: Кейт нуждалась, ужасно нуждалась, чтобы в ней испытывали потребность.

Новый мужчина опять пристально смотрел на нее, он словно бросал ей вызов, зная, что она изучает и оценивает его, и давая ей понять, что тоже изучает и оценивает.

Она невольно задумалась, на что это может быть похоже — находиться рядом с мужчиной, который абсолютно в ней не нуждается, но просто ее хочет.

Кейт не заметила, как кто-то заказал третью бутылку шампанского — это никак не могла оказаться всего лишь вторая. Ей было жарко, ужасно хотелось пить, и она отпила большой глоток, потом еще один, а затем Джулия вытащила ее в беснующуюся на танцполе толпу, где все одинаково дергались и потели, а стробоскоп освещал их медленно проплывающими через зал отблесками света, и зеркальный шар неспешно посверкивал.

Декстер полностью погрузился в беседу с поразительно красивой женщиной, диктором на какой-то новой радиостанции. Она хотела перебраться в Вашингтон, эта французская дикторша, и вести передачи о политике; она выкачивала из Декстера информацию, которой у того не было. Кейт не держала на него зла за то, что беседа явно доставляла ему удовольствие, и он был страшно возбужден, буквально купаясь в сиянии того внимания, которым баловала его эта недоступно-великолепная женщина.

Все здорово надрались.

Джулия расстегнула еще одну пуговицу на блузке, отчего ее вырез стал сексуально эксгибиционистским. Но половина женщин в этом клубе уже достигли той же степени обнаженности.

Кейт отвела взгляд от Джулии и сквозь мешающие отблески света и движущиеся фигуры посмотрела в дальний угол, где Билл, ссутулившись, наклонился над привлекательной женщиной, которая повернулась лицом к его щеке и вполне могла — а может, и не могла — лизать ему ухо.

Кейт взглянула на Джулию — глаза прикрыты, веки тяжело опущены, она ничего не видела.

Кейт снова обозрела волнующееся море плоти. Теперь Билл ткнулся в шею молодой женщины. Она улыбнулась и кивнула. Билл взял ее за запястье и куда-то повел.

Джулия открыла глаза, но смотрела вовсе не в сторону мужа.

Кейт видела, как Билл исчез вместе с девицей в одном из коридоров, обычных в подобных клубах и барах, ведущих в приватные апартаменты, в комнаты отдыха и подсобные помещения, в кладовки и шкафы для швабр, к задним дверям, выходящим в темные переулки. В такие места, куда люди выбираются поздно ночью, обжимаясь и лапая друг друга, расстегивая молнии на ширинках, задирая юбки и сдвигая в сторону трусики, задыхаясь и теряя рассудок от нетерпения.

Кейт поморгала, долго и неспешно, давая глазам отдохнуть. Джулия уплыла от нее и теперь танцевала с высоким, опасно тонким молодым человеком — губы влажные, чуть приоткрытые, зубы поблескивают, язык медленно облизывает рот. Ее рука покоится на плоском животе, потом поднимается выше, к груди, и снова падает, вниз, мимо живота, к бедру, на ляжку. Голова откинута назад, выставив на обозрение блестящую от пота шею; глаза прикрыты, едва смотрят из-под век, но не на мужчину, с которым она танцует, а через зал, и не в том направлении, куда исчез ее муж, а на Декстера — это Кейт поняла, даже не оборачиваясь.

Три часа ночи.

У выхода на бульвар не было ни мускулистых вышибал, ни достигших брачного возраста девиц, ни такси, но вдруг откуда ни возьмись появились двое парней — капюшоны на головах, мешковатые джинсы, пирсинг, растрепанные бороды. Один резко толкнул Декстера к стене. Второй быстрым, суетливым движением вытащил пистолет. Кейт потом могла восстановить в памяти все, произошедшее в течение следующей пары секунд, кадр за кадром, с паузой на каждом. На первом было лицо Декстера — воплощение паники; на втором лицо Джулии, замершее от ужаса, потом выразительное лицо Билла — спокойное, безмятежное.

— Un moment, — сказал он. — Je vous en prie.[35]

Кейт оказалась в стороне, на нее никто не обратил внимания. Хотя ей было бы нетрудно справиться с обоими: резкий удар по башке, ребром ладони по почкам, после чего выкрутить руку и отобрать оружие. Но проделай она это, и все сразу заинтересовались бы, как, черт подери, у нее хватило смелости и где она научилась таким приемчикам, а она ничего не смогла бы им объяснить.