Потом она и себя простила и отправилась в школу забирать детей.

— Мои родители умерли, оба, — сказала Кейт. — И мы с сестрой давно похоронили их, одного за другим.

— Боже мой! — сказала Джулия. — А где теперь ваша сестра?

— В Хартфорде, кажется. Может, в Нью-Лондоне. Мы не общаемся.

— Рассорились?

— Ну, не то чтобы, — пожала плечами Кейт. — Эмили здорово пьет. И наркотой балуется.

— Боже мой!

— Когда родители заболели, мы не получили никакой помощи. Да и денег тоже, коль на то пошло. Родители еще не достигли пенсионного возраста, а завод, где работал отец, закрылся. Там производили всякую электронику. Так что они перебивались на разных временных работах, не имели нормальной медицинской страховки. И когда заболели, о них все просто забыли. Кинули их. Это просто чудовищно, как с ними обошлись.

— И именно поэтому вы уехали из страны?

— Нет. Мы перебрались сюда за новыми впечатлениями. Но думаю, у меня и впрямь осталась какая-то обида. Нет, наверное, все-таки не обида. Может, разочарование? Не поймите меня неправильно: я люблю Америку. Но не все в Америке мне нравится. Так вот, моя сестрица как бы выпала из семьи после всех обрушившихся на нас несчастий. И загубила свою жизнь.

Если Эмили потерялась в алкогольном и наркотическом забвении, то сама Кейт погрузилась в полную бесчувственность, ни к кому не привязанная, неспособная на любовь. Этакий трудоголик-одиночка. И начала осваивать одну из тех ролей, которые впоследствии определят ее взрослую жизнь: роль жертвы, мученицы. Основного добытчика, главного попечителя, ухаживающего за больными и тянущего на себе домашнее хозяйство. Сплошные жертвы. Сплошные страдания. Кейт никогда не осознавала, что получает странное удовольствие от этого своего качества, пока необходимость в нем не отпала и оно не исчезло.

— В конечном итоге я перестала заботиться об Эмили. Ей уже ничто не могло помочь.

— И вы прекратили с ней общаться?

— Да она никогда и не стремилась поддерживать отношения. И как только родители умерли, оборвалась последняя ниточка. А с остальными родственниками мы никогда не были близки. Так что для меня это оказалось совсем нетрудно — я просто перестала ей звонить.

Это было неправдой. Кейт годами поддерживала связь с Эмили после смерти родителей, все время, пока училась в колледже, а Эмили опускалась все ниже и ниже, впадая в нищету. Но когда Кейт поступила в контору, общение с Эмили превратилось не только в личную трагедию, но и препятствовало дальнейшему профессиональному и карьерному росту — камень на шее, который мог быть использован против нее. Кейт отлично понимала, что должна изжить чувство сострадания, содрать с себя эту обузу, избавиться от жалости, как избавляются от грязной порванной одежды, которую уже нельзя ни вычистить, ни починить, а надо просто выкинуть на помойку.

Она несколько раз получала письма от Эмили в течение своего первого года в ЦРУ, но не отвечала на них. Потом, после пятилетнего молчания, Эмили понадобилось вытаскивать из тюрьмы, внести за нее залог. Но Кейт в тот момент находилась в Сальвадоре и ничем не могла помочь. А когда вернулась в Штаты, то и не захотела.

— Что касается семьи Декстера, — продолжала Кейт, — то его мать, Луиза, умерла, а отец женился вторично на отвратительной женщине. Его брат тоже умер. Погиб.

— Его брат! Ужасно!

— Его звали Дэниел. Он был намного старше Декстера, родился, когда Андре и Луиза были еще, в сущности, детьми. Дэниел в конечном итоге подался в Корпус морской пехоты, это было в конце восьмидесятых. Несколько лет спустя он вроде как официально демобилизовался, а на самом деле оказался на Балканах в качестве одного из неофициальных военных советников, которые на самом деле были частными лицами, работающими по контракту. То есть наемниками, как и Дэниел.

— Вау!

— Его тело нашли однажды в темном переулке в Дубровнике.

— Боже мой! — безучастно произнесла Джулия. Она, как ни странно, выглядела не слишком удивленной или, возможно, была настолько поражена и шокирована, что впала в ступор. Кейт не могла понять, что с ней.

— Ну вот. — Теперь переключимся на другую передачу. — Это, вероятно, гораздо больше похоже на расширенный ответ, чем вы рассчитывали получить на вопрос «Вы не скучаете по своей семье?».

После того как Кейт освободилась от этого тяжкого груза — саги о собственном семействе, — Джулия рассказала ей историю своего знакомства с Биллом. Одно время она безвозмездно оказывала дизайнерские услуги некоему благотворительному фонду, проводившему анонимные аукционы, стремясь при этом одним выстрелом уложить целую стаю зайцев: делать добро, помогать нуждающимся, расширять сеть собственных связей и контактов, привлекать новых клиентов и вращаться в обществе. А Билл занимался тем, чем обычно занимаются предприимчивые молодые люди брачного возраста: тратил значительные средства, привлекая внимание определенной породы лиц женского пола, то есть незамужних социально активных девиц (их было порядка двадцати), имеющих склонность болтаться на коктейль-приемах, входной билет на которые стоил пятьсот долларов с носа; на них шел сбор средств в пользу учеников подготовительных школ из бедных городских семей.

Билл почему-то решил, что Джулия как раз из этой породы. К тому моменту, когда она разубедила его в этом заблуждении — то есть три часа спустя, — оба были уже голые. Это была всецело заслуга Джулии, не смеющей поверить в огромную удачу — ею заинтересовался такой невероятно красивый мужчина.

— А с годами, — продолжала она, — я обнаружила, что мужчины находят меня гораздо более интересной, когда я голая.

Кейт так и не поняла, шутит она или нет.

Они въехали на забитую стоянку перед чудовищно огромным магазином «Кактус». Потом рванули ко входу под жутким секущим дождем и только под навесом перед дверями перевели дух.

— Черт! — сказала Джулия, роясь в сумке. — Кажется, я оставила свой телефон у вас в машине. Можно, я заберу его?

— Я схожу с вами, — предложила Кейт.

— О, не надо! Дождь ужасный. Идите внутрь. Я бегом — туда и обратно.

Кейт достала из сумки ключи от машины.

— Как хотите.

— Спасибо.

Кейт оглядела парковку, магистраль, мрачный и мокрый пригород, нависающую над головой массу бетона с магазинами, забитыми полками, заполненными никому не нужной дрянью, которую уж точно никто не купит. Не следовало сюда ехать. Надо было заняться чем-то другим. Выпить где-нибудь кофе, отправиться на экскурсию в Германию или съесть ленч во Франции. Устроить себе такое мини-путешествие.

Путешествия стали для Кейт настоящим увлечением. Она начала разрабатывать предстоящие поездки всей семьей, как только они вернулись из Копенгагена — это был их первый уик-энд, проведенный вне дома. В следующий уик-энд они отправятся в Париж.

— Спасибо, — сказала Джулия, стряхивая воду с зонтика. Она вернула Кейт ключи, загадочно улыбаясь.

Сегодня, 11 часов 02 минуты.

Кейт добирается до угла, поворачивает на рю де Сен, ее уже не видно с рю Жакоб никому, кто мог бы за ней следить, и только теперь позволяет себе расслабиться, остановиться и перевести дух — она даже не заметила, что задерживала дыхание, — а потом еще глубже погрузиться в собственные раздумья, в свалившиеся на нее сложности. И впасть в панику.

Они уже год прожили в Париже, незаметные, не привлекающие внимания, ничем не выделяющиеся, не вызывающие подозрений. Так что должны считаться «чистыми».

Тогда почему эта женщина оказалась здесь? И именно сейчас?

Возникшее с утра беспокойство заставляет Кейт остановиться под аркой, между двумя огромными деревянными дверьми. Одна из них со скрипом отворяется под натиском маленькой дряхлой женщины в безукоризненном костюмчике из букле и с палочкой в руке. Она смотрит на Кейт гордо и вызывающе — такой взгляд, кажется, свойствен одним только французским старухам — видимо, они его и изобрели.