На берегу все стало только хуже. Преподобный Джереми Грегори многим принес разочарование. Из-за войны было пруд пруди девиц на выданье, и сиднейские матроны, полагая, что Джереми холост, на радостях устроили ему пышную встречу. Миссис Грегори? — все повторяла потом миссис Хорсфилд. — Но о жене ничего не говорилось…»

Они провели месяц в Сиднее, и за это время приход в зеленом сиднейском пригороде, который должен был получить Джереми, каким-то образом уплыл у него из рук, и архиепископ решил, что от него будет больше пользы в Квинсленде.

— Вы состаритесь раньше времени, — кричала Анне глухая миссис Хейстингс. — Тамошний климат уродует кожу белой женщины. Никогда не выходите на улицу без вуали и перчаток. Единственное, что еще может отчасти спасти ваше лицо, это мазь «Мерколайзд». И не забудьте о «Санатогене» и тонизирующем бальзаме «Клементс», без него вы подорвете себе нервы. Еще вам понадобятся пилюли «Индийский корень доктора Морса», потому что жара плохо сказывается на пищеварении, и медицинское мыло «Рексона» — хорошее средство от тропических язв. Там можно запросто заразиться холерой, тифом или малярией. Мой вам совет: проводите большую часть дня дома, хотя от жары все равно не будет спасенья, а ведь от зноя как раз и появляются красные прожилки на лице, особенно у человека с такой светлой кожей. Позаботьтесь, чтобы вам подыскали пару заслуживающих доверия девушек — из туземок иногда получаются сносные горничные. А лучше всего для этого подойдут канаки. И не бойтесь, что они уйдут бродяжничать — им некуда уходить, потому-то их и привезли с островов.

— В Порт-Дугласе будет очень и очень нелегко, — говорил Джереми с нескрываемым воодушевлением, и Анна ловила себя на мысли, что ненавидит старого лицемера-архиепископа, которому удалось убедить мужа в том, что ему предоставляют счастливую возможность, тогда как в действительности от него просто хотели избавиться. — Я знаю, ты ожидала совсем другого, дорогая, но я уверен, что архиепископ абсолютно прав — это мое призвание. И я не могу сдержать восторга при мысли о тропиках. Там нас ждет удивительная флора! А если мы останемся здесь, в Сиднее, это будет все равно, как если бы мы вообще не уезжали из Челтнема.

Нет, Анна считала Сидней вульгарным, варварским городом, совершенно лишенным утонченности и лоска Челтнема, но Сидней — это были только цветочки.

Северный Квинсленд оказался хуже всего, что Анна только могла себе вообразить.

Летом жара была просто нечеловеческой, и сезон дождей не приносил никакого облегчения, будучи лишь еще одной пыткой. Каждый день с моря надвигалась серая стена дождя и обрушивалась на их жалкий деревянный дом. Железная крыша так грохотала, будто по ней несся табун лошадей. От влажности коробились доски стен и оконные рамы, сквозь щели внутрь просачивалась вода, так что через две-три недели их кожаные туфли и переплеты книг Джереми покрывались плесенью. Дом стоял на деревянных сваях, покрытых жестяными листами, чтобы уберечься от термитов и ядовитых змей, но для тараканов и мух это была не помеха — дом кишел ими. Нужно было постоянно опасаться пауков, а по стенам шныряли юркие белесые ящерицы.

С фасада открывался вид на океан; Джереми восхищался его величием, а Анна видеть его не могла — этот океан отделял ее от родной Англии.

Несколько апатичных туземных девушек работали по дому — готовили в дворовой кухне, на печи, топившейся дровами, стирали белье в сарае из жестяных листов. Мылись в ванне, стоявшей в кухне; горячую воду из котла нужно было натаскать в дом ведрами. Уборная представляла собой сараюшко над выкопанной в земле ямой, где вполне реально было столкнуться с ядовитым пауком или змеей. Вторая такая же уборная, для прислуги, располагалась чуть дальше, и однажды утром одна из девушек выскочила оттуда с воплем, что там «очень нехорошая змея».

Помимо готовки, стирки и уборки, девушки-служанки присматривали за Кириллом, который, как и Джереми, хорошо переносил жару. А вот Анна очень страдала от нее; ее организм легко обезвоживался, и она мучилась страшными головными болями. Но в затворницу она не превратилась, не желая огорчать Джереми и давать сиднейским матронам повод позлорадствовать. В иные минуты она думала, что сойдет с ума, но каким бы сильным ни было искушение рвать на себе волосы и молотить кулаками по грубым деревянным стенам, она не поддалась ему — ни разу. Вместо этого она выполняла все, что от нее требовалось, и даже больше того. Она всегда следила за своей внешностью и заботилась о том, чтобы служить примером для сереньких жен белых прихожан, к которым ездила в кабриолете. Основные продукты и предметы первой необходимости продавались в единственном магазине, и если Анна хотела купить одежду или мебель, приходилось ждать ежегодной поездки в Брисбен или делать заказы по каталогам. Ее опыт работы в Красном Кресте во время войны оказался здесь бесценным — она организовала воскресную школу, дежурства по уходу за больными, благотворительные обеды.

Каждое утро и вечер, стоя на коленях на деревянном полу, Анна молила Бога, чтобы с очередной почтой, приходившей раз в две недели, они получили долгожданное известие о переводе Джереми в какой-нибудь приход на юге штата.

— Нет ли чего-нибудь о переводе? — спрашивала она всякий раз, как Джереми просматривал письма.

И он всегда качал головой.

Канцелярия архиепископа хранила молчание, зато приходили научные журналы и труды, а после того как Королевское ботаническое общество опубликовало в Лондоне первый из докладов Джереми о флоре северного Квинсленда, на них обрушился шквал писем от ботаников со всего света. По вечерам Джереми засиживался допоздна при свете керосиновой лампы, читая и отвечая на письма из Лондона, Рима, Лиссабона.

И так жизнь медленно тянулась три года, до тех пор, как им не нанес визит преподобный мистер Джеймисон с супругой из Кернса. Все вчетвером они отправились в церковь, и, когда вылезли из коляски, откуда ни возьмись появилась кучка чернокожих туземцев и приблизилась к Джереми. Анна уже знала, что муж интересуется языком аборигенов. Джереми начал составлять перечень туземных названий местных растений. Аборигены подошли к ним, и Джереми, вместо того чтобы отогнать их, махнув рукой, и пригласить гостей в церковь, улыбнулся и обратился к ним на их языке.

Одна из туземок, дородная Этель, непринужденно приблизилась, поднимая босыми ногами облачка пыли, и с наглой ухмылкой произнесла на ломаном английском:

— Ваш муж, миссис Грегори, великий ум. — Она сплюнула сжеванный табак через церковный частокол. — Он говорит наш язык очень хорошо. Очень умного мужа вы достали у себя там.

Анна была слишком потрясена, чтобы сказать что-то в ответ, но заметила, как в ужасе переглянулись Джеймисоны. С минуту царило молчание, а затем мистер Джеймисон небрежно провел пальцами по лацкану своего пиджака:

— Так-так… Неудивительно, что ваш уважаемый супруг вполне счастлив в Порт-Дугласе, миссис Грегори. Края, которые большинству людей покажутся адом, могут стать настоящим раем для человека, страстно увлеченного ботаникой и местными диалектами.

Вечером Анна прямо спросила у мужа:

— Зачем ты учишь туземный язык?

Джереми удивленно поднял брови.

— Дорогая, я же говорил тебе, аборигены хранят в себе кладезь знаний, накопленных за тысячи лет. Старый Боб — ходячая ботаническая энциклопедия, но, к несчастью для меня, эта энциклопедия записана у него в памяти, и не на английском языке, а на куку-яланджи. — Он внезапно схватил Анну за руку. — Анна, я не в силах описать тебе, какое это восхитительное чувство! Я всюду нахожу новые растения, еще никем не открытые, неизвестные науке. Мне предоставляется возможность сделать себе имя в науке. Мою кандидатуру уже выдвинули в члены Королевского научного общества. А в будущем, кто знает, возможно, я буду удостоен медали общества… — Он смущенно улыбнулся. — Знаю, я могу показаться тебе тщеславным, но я искренне верю, что Бог неспроста разжег во мне страсть к ботанике и привел меня сюда. Я не самый лучший священник на свете, но, оставаясь здесь, я смогу помочь открыть миру чудеса Божьего творения. — Он опустил глаза. — Анна, спасибо тебе за твое терпение! Я знаю, как ты скучаешь по подругам и магазинам.