— Зато какой должен быть вид оттуда! — Мэгги Чаплин шагнула вперед. — Я вполне понимаю, мисс Уайт, ваше нежелание лезть по столь крутой лестнице да еще в жару, но вы-то, миссис Трулав, вы составите мне компанию, не правда ли?
Нина, помня о заговорщическом подмигивании, ответила в том же духе:
— Я бы не смогла отпустить вас туда одну.
— Нина! — Пальцы Анны затрепетали на Нинином запястье.
— Какая жалость, что нет больше кафе, где мы могли бы подождать вас, миссис Чаплин. — Тон Джанет Уайт граничил с резкостью. — Но пока миссис Чаплин и миссис Трулав совершают свое восхождение, — она кивнула Ричарду с Анной, заявляя свои права на них, — мы втроем сможем посетить Пальмовую оранжерею, а потом отдохнуть в тени Апельсиновой оранжереи.
— Должна признаться, лестница круче, чем я думала, — сказала идущая впереди Мэгги. Подол ее строгой темно-синей юбки поседел от пыли.
Вблизи пагода разочаровывала своим внешним видом, только золотые драконы были великолепны. Зато внутри уходила вверх величественная спираль — винтовая лестница из серого металла.
— Тут есть площадка! — Мэгги ступила на лестничную площадку и подошла к проему, выходящему на просторные газоны внизу. — Надо думать, — Мэгги немного запыхалась, — вы вряд ли знакомы с кем-нибудь из большевиков?
— Нет, не знакома, — ответила Нина, не совсем понимая, какое это имеет значение.
Мэгги улыбнулась:
— Фрэнк, наверно, уже спрашивал вас. Он считает, что каждый человек из России обязательно должен знать все о радикалах или должен сам быть радикалом.
— Кое-кто говорит, что мой отец — большевик.
— Но это неправда?
Как там сказал однажды отец? Сергея Рудольфовича еще очень разозлили его слова…
— Помню, отец говорил, что идеи большевиков подтвердятся, если Россия по-прежнему будет отставать от других стран в производстве зерна. Но, по-моему, из этого не следует, что он большевик. Я думаю, он сумасшедший. — И быстро добавила: — То, что он сказал насчет зерна, тут ни при чем. Насчет этого он, может быть, и прав.
Мэгги дотронулась до ее руки:
— Теперь вы идите впереди. Я вас догоню.
С трудом карабкаясь по металлическим ступеням, она вспомнила, как Сергей Рудольфович называл отца схимником. Но уж конечно отец — не пустынник и не святой дурачок-юродивый — ведь он разбил губу Дарье Федоровне, единственному человеку, который не побоялся спать с ним в комнате, чтобы не дать ему покончить с собой. В конце концов, может, он и правда большевик…
Мэгги странно сиплым голосом прокричала снизу, с площадки:
— Вид восхитительный, правда же?
Но Нина не хотела портить удовольствие и любоваться видом, пока не заберется на самый верх. Последний виток лестницы — и вот она на вершине. Она облокотилась о балюстраду. Высота превосходила все ожидания. Вдали виднелись бесконечные ряды улиц и домов. Ощущение, будто она падает, было почти нестерпимым и в то же время радостно-пьянящим — летишь вниз, в бездну, быстро-быстро…
— Здесь случались самоубийства, — отдуваясь, проговорила за спиной Мэгги. — Поэтому пагоду до сих пор грозятся закрыть.
Обернувшись, Нина увидела взлохмаченные волосы и посиневшие губы Мэгги и вскричала:
— Не надо было вам подниматься сюда!
— Да, не надо было, и, будь здесь Фрэнк, он бы строго-настрого запретил мне делать это. Но тогда я бы никогда не увидела все это. Вы не волнуйтесь, со мной такое бывает при перенапряжении.
Но в ее глазах читался страх. Если у Мэгги случится сердечный приступ прямо здесь, как же они спустят ее вниз?
— Присядьте. — Нина почувствовала, что бессознательно копирует манеру госпожи Кульман. — Присядьте и опустите голову на колени. Нам спешить некуда. — Она встала на колени и расстегнула верхние пуговицы на блузке Мэгги, а потом принялась махать на нее руками.
— Вы могли бы стать медсестрой, — вздохнула Мэгги.
— Я почти и стала. — Это звучало точно вступление волшебной сказки. — После того как умерла моя мама, отец решил превратить наш дом в больницу.
Мэгги помолчала минуту.
— Потому-то вы и сказали, что он сумасшедший?
— Думаю, он всегда был безумен. Пока не умерла мама, он был без ума от любви к ней и помешан на передовых методах ведения сельского хозяйства. Если бы Ричард не увез меня оттуда, даже не знаю, чем бы все это кончилось. Ричард спас меня.
Мэгги подняла голову; ее губы были бледными, но, по крайней мере, уже не синими.
— Ричард никогда не выглядел таким счастливым. Так что вы спасли друг друга. Нина, надеюсь, вы простите мне мое любопытство: сколько вам лет?
Когда люди спрашивали о возрасте Нины, они с Ричардом накидывали ей четыре года.
— Мне девятнадцать.
— Всего девятнадцать, — улыбнулась Мэгги. — Вы кажетесь очень рассудительной для своих лет.
Они посидели еще немного и, в последний раз окинув взглядом панораму, медленно спустились вниз.
— Видите… вон там, у тех деревьев? — После долгого спуска голос у Мэгги был усталым, но в нем звучала лукавинка.
Место, куда показывала Мэгги, было совершенно пустым.
— Там мы бы сейчас встретились с нашими друзьями… если бы одна суфражистка не сожгла кафе.
— А почему именно кафе? — У Нины вдруг так захватило дух, что она сама себе удивилась.
Мэгги захихикала:
— А почему бы и не кафе? Думаю, именно так ответила та женщина, когда в полиции ей задали этот самый вопрос. «А почему бы и не кафе?»
Тем же вечером Нина и Ричард сели на семичасовой поезд в Брайтон.
— Ты совершенно покорила Анну, — сказал Ричард, когда они выходили с вокзала. — Она души в тебе не чает, и я уверен, что твое влияние пойдет ей на пользу. Бедняжка Анна, ты поможешь ей раскрыться для мира. И Мэгги ты тоже очень понравилась, — продолжал Ричард. — У меня такое предчувствие, что очень скоро вас будет водой не разлить. Жалко, что ей вздумалось подниматься на пагоду — ты была бы в восторге от Пальмовой оранжереи. Все пальмы — из Австралии. Тамошний садовник — славный парень. — Ричард стиснул ей руку. — Неплохо образован и очень учтив. Я жалею, что ты не познакомилась с ним. Он сказал, что в той части света есть дерево с жалящими листьями. Боль от них ужасная и не проходит месяцами. Известны даже случаи, когда люди сходили с ума.
В то время как Лондон казался непривычно тихим, здесь, в Брайтоне, улицы были запружены народом, и царила праздничная атмосфера. Незнакомые люди здоровались друг с другом.
— Почему у Чаплинов нет детей? — спросила Нина. — Потому что у Мэгги что-то с сердцем?
— Не знаю, — ответил Ричард после минутного молчания. — Но мне всегда казалось, что они хотели бы ребенка. Ты же знаешь, — зашептал он на ухо Нине, — что я буду очень счастлив, если ты когда-нибудь решишь завести ребенка.
Она это знала: он упомянул об этом утром после бала, когда они решили пожениться. С тех пор, правда, они больше не говорили об этом.
— Если только ты сама захочешь, — зачастил Ричард. — У нас впереди еще много лет. Но если когда-нибудь ты почувствуешь, что хочешь ребенка, я буду очень рад.
Нина улыбнулась мужу, и он быстро поцеловал ее руку. Они свернули за угол, и впереди замаячили купола Павильона.
— Слушай! — Как и толпы людей в центре города, Ричард будто возвещал наступление праздника. — Мы могли бы побывать в Индии! Хочешь увидеть Тадж-Махал, Нина? Или пирамиды. Мы можем поехать в Египет!
— Я никогда туда не поеду, — сорвалось у Нины с языка.
— Господи, да почему? Мы можем отправиться куда угодно!
— Дарья нагадала это на картах. Это Кате суждено долгое морское путешествие, а не мне.
— Твоя сестра даже через Ла-Манш еще не переплыла. И потом, мы можем путешествовать поездом.
Он вел себя настолько ребячливо, что Нина волей-неволей засмеялась.
— И что еще предрекла тебе мудрая Дарья?
— Что я не раз сменю дом…
— С завтрашнего утра начинаем искать новый дом! Что еще?