В один прекрасный солнечный день приехал скрипичный мастер. Со стороны дороги послышались крики, залаяли собаки. Все это было слышно в оранжерее, где Нина скрылась ото всех с чашкой молока, ломтем хлеба и романом. В последнее время ей все некогда было почитать, и, пользуясь тем, что отец отлучился в деревню, а Лейле в амбулатории ее помощь не требовалась, Нина решила уединиться с книжкой до вечера. Она не стала обращать внимания на шум, доносящийся со стороны дома, надеясь, что никто не найдет ее здесь. Однако спустя немного времени в оранжерею вбежала Дарья с горящим лицом.

— Иди скорей! Один человек привез на телеге своего сына — скрипичного мастера. Ему всего двадцать лет, и у него гной в мозгу — он умирает…

«И зачем привозить в клинику безнадежных больных», — возмутилась в душе Нина, а вслух спросила:

— Разве они не знают, что больница еще не от; крыта?

— Врачи в городе отказались его оперировать, вот старик и пришел к доктору Виленскому и умолял его попытаться спасти сына, — Дарья заламывала руки. — Нина, доктор согласился. Лейла уже готовит деревянный стол из амбулатории. Операцию нужно начать как можно скорее, пока не начало темнеть. Тебе придется помогать — доктору с одной сестрой не управиться.

Услышав это, Нина подскочила, разлив молоко. Никто никогда не говорил, что ей придется участвовать в операциях, которые делает доктор Виленский.

— Но я не медсестра! Это дело госпожи Кульман и Лейлы, я не могу…

Сильные пальцы Дарьи больно впились ей в плечи.

— Послушай, этот юноша умирает. От тебя много не требуется — только подавать доктору нужные инструменты. Ты же знаешь, где все они лежат и как называются. — Экономка прижала Нину к груди. — Дитя мое, если бы только я могла, я бы сделала это за тебя… Ну, поторопись, Лейла ждет тебя, и твой отец уже дома.

Лейла спокойно кивнула, когда Нина вошла в амбулаторию. Она укладывала хирургические инструменты в стерилизатор, и движения ее рук были настолько точны, что казалось, будто это руки госпожи Кульман. Закончив с инструментами, она чиркнула в своем блокноте несколько строк:

«Отец обмывает юношу. Я сбрею волосы. Вымой руки. Чистая одежда, домашние туфли, фартук, перчатки, марлевая повязка. Обработай стол карболкой. Доктор Виленский переодевается. Не волнуйся».

У Нины так сильно дрожали колени, что она едва держалась на ногах. Ей не вынести, она не сможет участвовать в настоящей операции.

— Не могу… — прошелестела она, потом повторила громче: — Я не смогу. — Она оперлась на скамью — ноги были как ватные. — Я свалюсь в обморок, меня наизнанку вывернет. Пусть папа изобьет меня, убьет — мне все равно.

Лейла прекратила свои дела и какое-то время внимательно вглядывалась в ее лицо, словно искала в нем ответ на вопрос, что же Нина все-таки за человек. Потом беззвучно зашевелила губами, как будто бормоча что-то себе под нос — такой Нина еще никогда ее не видела, — и подошла к одному из деревянных шкафов. Отперев его, она потянулась к полке с обезболивающими средствами и взяла один из стоявших там пузырьков. Открыла блокнот, вырвала оттуда страницу, сложила ее и вытряхнула на бумагу немного порошку из пузырька.

«Выпей это, — настрочила она в записке. — Только один раз, в виде исключения. Это придаст тебе сил».

Порошок был похож на тот, что давал отцу доктор Виленский.

— Что это?

«Кокаин».

_____

Молодой скрипичный мастер с абсцессом головного мозга был поразительно красив. Его гладко выбритый череп напоминал отшлифованный мрамор. Он лежал на спине — с закрытыми глазами, нагое тело прикрыто белой простыней — и был так бледен, будто его только что вынули из ванны со льдом.

И вот его веки внезапно затрепетали и разлепились, и он в упор посмотрел на Нину. Его взгляд был полон невыносимой муки.

— Не волнуйся, — прошептала она сквозь марлевую повязку. — Мы тебе поможем. Ты выздоровеешь, обещаю.

Мысль о том, что она избавит его от боли, переполняла ее радостью. Рядом Лейла смочила тряпицу хлороформом, от которого по комнате поплыл тошнотворный сладковатый запах, и подала ее Нине. Та приложила тряпочку ко рту и носу юноши, и, когда она плотно прижала ее, в его глазах засветился страх и он слабо попытался приподняться.

— Тсс… — игриво шепнула Нина и улыбнулась про себя, потому что знала, что ему никогда больше не придется бояться.

А потом в его взгляде появилось новое выражение, которому Нина не смогла бы дать название, и его веки медленно закрылись. Он задышал спокойно и ровно. Было слышно, как за окном отец больного читает молитвы.

Доктор Виленский встал с правой стороны стола, вместе с Лейлой; Нина встала с другой стороны, возле столика с инструментами.

— Пощупайте пульс, госпожа Карсавина.

Нина взяла мягкое запястье пациента, сосчитала удары. Это было легко — для нее не было ничего невозможного.

— Шестьдесят, доктор.

— Хорошо.

Когда он повернул голову юноши, из правого уха в подставленную Лейлой тряпочку хлынул зловонный зеленый гной. Отвратительный запах был Нине нипочем. Как говаривала жена садовника, самые душистые цветы вырастают из самого вонючего дерьма. При мысли об этом Нина чуть не рассмеялась.

— Обратите внимание, — говорил доктор Виленский, — что вены на правом виске вздуты. Мы с госпожой Чижовой промоем антисептиком среднее ухо. Госпожа Карсавина, после этого мне понадобятся скальпель и зажимы, а затем — трепан, зонд с узким лезвием и щипцы.

Когда скальпель взрезал гладкую, как мрамор, кожу, хлынула рубиново-красная кровь.

— Я делаю надрез по виску примерно в одном дюйме над ухом.

Это было все равно что смотреть, как кухарка разрезает куриную грудку и снимает мясо с костей, только кухарка управлялась несколькими ловкими движениями, а тут это заняло долгое время. Но Нину это не волновало. По телу ее разливалось приятное тепло, и она чувствовала в себе столько сил, что могла бы стоять тут до бесконечности. Она проверила глаза юноши: если они начнут открываться, нужно будет опять дать ему хлороформ.

Наконец доктор Виленский установил трепан.

— Сейчас мне понадобится зонд, который вводится с двойной целью: удалить мелкие осколки кости и выяснить глубину проникновения. После вскрытия костной полости вырезанные участки кости необходимо немедленно окунуть в антисептический раствор и положить на марлю. Зонд…

Нина подала зонд. Виленский ввел его и тщательно обработал отверстие вдоль лезвия трепана.

— Несколько раз повернуть и поднять — этого должно быть достаточно. Вот так…

Нина взяла вырезанный круглый кусочек кости пинцетом, аккуратно окунула его в раствор и осторожно положила на марлю, где он — о чудо! — превратился в пуговицу из слоновой кости.

— Гиперемия твердой мозговой оболочки. Госпожа Чижова, проверьте, есть ли мозговой пульс.

Лейла просунула в отверстие обтянутый резиной палец и покачала головой.

— Так я и думал. Сейчас я вскрою мембрану и обнажу мозговую ткань. Обнаженный участок нужно обработать йодоформом во избежание дальнейшего распространения инфекции. Госпожа Карсавина, скоро мне понадобится полая игла.

Когда мембрана была разрезана, Нина увидела, как оттуда выпячивается, вздуваясь, точно теплое тесто, какая-то желтоватая масса.

— Это и есть мозг, — пояснил Виленский. — Он выпирает наружу из-за давления. — Он взял у Нины иглу и медленно запустил ее в середину вздутия. — Ага! — Что-то заклокотало, и смрад стал еще сильнее. — Мы добрались до верхнего слоя полости абсцесса. — Наклонившись, Виленский воткнул иглу глубже, и струя гноя брызнула ему на фартук. Он даже не заметил этого. — Живо мы управились! Госпожа Чижова, раздвиньте отверстие пошире щипцами, чтобы я мог вырезать омертвевшую ткань.

Нина держала ванночку, куда хирург бросал пораженные болезнью кусочки мозга, некоторые из них были величиной с конский боб. Затем Лейла промыла полость раствором борной кислоты. Однако гной не переставал сочиться. Виленский бодро сказал: