Домов на улице было мало, зато участки огромные. Здесь жили люди с крупными капиталами и низким налоговым обложением, владельцы прогулочных яхт и причалов. Их жены проводили утренние часы в дискуссионных клубах, и днем устраивали благотворительные базары. Я невольно поправил галстук. У меня были серьезные опасения. Среди здешней публики я наверняка буду выделяться куда больше, чем среди посетителей бинго или в компании бездомных бродяг. И возможно, здесь спросят мои документы.

Я взглянул на часы. Было еще рано, но откладывать задуманное смысла не имело. Потревожить Хагбарта Хелле за завтраком или за обедом — разница невелика.

Тяжелые ворота слабо скрипнули, когда я их открывал, и белый мраморный щебень под ногами захрустел. Я шел по длинной садовой дорожке, мимо вылизанных клумб с первыми осенними цветами. Собака, которой мне следовало опасаться, все еще не показывалась.

Садовая дорожка уводила меня от террасы, а ходить по чужому газону — нот, я для этого слишком хорошо воспитан. И вот я стою у арочной двери главного входа в дом и жму кнопку звонка.

Дверь открыла девушка лет двадцати, с длинными светлыми волосами, в черном платье и белом переднике, с глазами, как две замерзшие фиалки. В голосе тоже я не почувствовал тепла, когда она спросила:

— Что вам угодно?

— Мне бы хотелось видеть Хагбарта Хелле, — ответил я бодро.

— Вы приглашены?

— Нет, мне не удалось с ним связаться, но…

Она хотела закрыть дверь, но я тут же подставил ногу, чтобы помешать ей, и продолжал переговоры:

— Я не сомневаюсь, что он захочет меня принять.

— Так все говорят, — парировала она. — Будьте любезны, уберите ногу. — И посмотрела, на мой ботинок, как на дохлую кошку.

— Что здесь происходит? — Прозвучал мощный, хорошо поставленный голос из‑за ее спины.

В жемчужно–сером холле, отделанном натуральным камнем, показался молодой человек, моложе меня. Высокий, атлетического сложения блондин с короткой стрижкой и с цветом лица, выдававшим его любовь к занятию спортом на свежем воздухе. Загорелое лицо, белозубая улыбка. Голубые прозрачные глаза, как очень тонкий фарфор, были его единственным уязвимым местом. В остальном он состоял из натренированных мускулов и сильной воли, и я на всякий случай убрал ногу из дверного проема.

— Вы кто такой? — спросил он. — И чем могу быть полезен? — я услышал восточно–норвежский диалект, тот особый вариант нашего языка, который отличает детей из хороших семей западной части нашей столицы. Его еще называют традиционным риксмолом, но это всего лишь речь незначительной группы населения некоторых районов самого крупного города нашей страны.

Я продемонстрировал бергенский диалект того же языка, грассирующий, с изысканными модуляциями, свойственными людям образованным:

— Добрый день. Моя фамилия Веум, и мне непременно надо поговорить с Хагбартом Хелле.

— О чем?

— Простите, я не расслышал вашего имени.

— Карстен Вииг. — Он с трудом сдержался. — Я личный секретарь Хелле. Со мной вы можете быть откровенны. Вы ведь из прессы, или мне показалось?

— Ну что вы, — ответил я таким тоном, будто пачкать руки о типографскую краску считал делом ниже всякого человеческого достоинства. — Я частный предприниматель. — В какой‑то степени я говорил правду, хотя банк, зная состояние моего счета, никогда не дал бы мне кредит.

— Ну, — сказал он и выжидающе посмотрел на меня из‑под усталых век. Он был прекрасно одет, белоснежная рубашка выгодно оттеняла медный цвет его лица, серый шелковый платок на шее, темно–синий блейзер, серые отглаженные брюки и такие блестящие ботинки, что в них можно было смотреться.

— Я хотел бы поговорить с Хагбартом Хелле о фабрике, которой он когда‑то руководил. О фабрике «Павлин». Лаки и краски.

— Ну и что? — Его лицо оставалось невозмутимым.

— Мне нужны кое–какие сведения.

— Боюсь, господин Хелле не занимается делами давно минувших дней.

— Но на этот раз, я уверен, — повторил я как можно настойчивее, — он был бы крайне заинтересован…

— Мне очень жаль, — прервал он меня, чуть повысив голос, — но лично я не стану беспокоить господина Хелле по таким пустякам. Господин Хелле прибыл в этот город исключительно по семейным делам. Это один из немногих выходных дней в году, которые он себе позволяет, и я в самом деле не считаю возможным сообщить ему о вашем визите. Вам все понятно?

— Нет.

— Что не ясно? — Его лицо еще больше посвежело. Он загородил собой дверной проем, чтобы я, не дай бог, не проскользнул внутрь. Девушка исчезла.

— Вообще‑то слово «нет» понимают даже дети. Может быть, тот, чье детство прошло на Холменколлене, не привык слышать отказов. Но слово «нет» означает отказ, отрицание. Вы спрашиваете: «Понятно?» Я отвечаю: «Нет». Потому что мне совершенно необходимо поговорить с Хагбартом Хелле.

— Послушай, — он навис надо мной, как скала. — Здесь живут бизнесмены мирового масштаба, а не воспитатели детских садов. А ты не пытайся изображать из себя Богарта, у тебя для этого кишка тонка. Если захочу, я тебя в порошок сотру, в конверт засуну и отправлю в Южную Патагонию без обратного адреса. Так что ты, Веум, меня лучше не раздражай.

Я был тверд и смотрел ему прямо в глаза:

— Я могу заявить на Хелле в полицию, у меня есть компрометирующие материалы.

— Что ты говоришь? У нас полицейские продаются дюжинами, а у вас?

— В Бергене не продаются.

— Неужели? А я слышал другое. К тому же прошлое Хелле безупречно. Иначе он не приезжал бы сюда каждый год. Ну ладно, пора кончать, Веум. Благодарю за беседу. До свидания, — сказав это, он положил свою широкую руку мне на плечо и сильно толкнул.

Я отлетел на ступеньки и еле удержался на ногах. Тем временем он закрыл за собой дверь и, широко расставив ноги, встал на верхней площадке лестницы и сжал кулаки.

Разумеется, я мог бы продолжать свои попытки. Но с тем же успехом я мог бы пытаться соблазнить бетономешалку.

— Я еще вернусь, — пообещал я и зашагал по дорожке прочь.

— Не забудь прихватить своего брата–близнеца и дядюшку из Америки, — ухмыльнулся он за моей спиной. — Да, еще полицейского Бастиана не забудь.

Когда‑то я слыл остроумным пареньком. Но тут что‑то со мной случилось, я чувствовал себя жалким и побитым. «Осторожно — злая собака!» — вывеска опять бросилась мне в глаза. Теперь я знал, о ком идет речь.

Я сел в автомобиль. Посидел, тупо разглядывая черные кованые ворота. Затем вышел из машины, но долго не мог сделать и шага, так и стоял, опершись о кузов. Мне было плохо без видимых на то причин.

Такие безлюдные улицы в районах фешенебельных вилл навевают совершенно особое настроение.

Они манят своими зелеными садами, где так легко дышится, своими просторными домами, устланными мягкими коврами, открытыми мансардами, где можно наслаждаться ароматами яблок и осенних роз и слушать трели птиц. Это оазис, далекий от повседневной суеты.

Но, честно говоря, ощущение здесь такое, будто весь район погрузился в стоячую воду. Отдаленно слышится шум автомобилей, но стук парового молота по корабельной обшивке сюда не доносится, и никакие ядовитые испарения не раздражают обоняния. Раз в день появляется одетый в зеленое почтальон. И дважды в неделю проезжает большой серый автомобиль, чтобы собрать контейнеры с мусором, но это случается так рано, когда большинство жителей еще спит. Прочая обслуга показывается редко. А если здесь раздастся какой‑то шум, значит, бездомная кошка попалась на глаза соседскому пуделю. Но все это длится недолго.

Неудивительно, что частные детективы, прогуливающиеся по этой улице, восторга здесь не вызывают. Из ворот отдаленного проулка вышла женщина. В сером меховом жакете, точно такого же цвета, как пушистая собачка, которую она вела на поводке, женщина сразу же увидела меня, едва выйдя за ворота. Я заметил, что идет она неуверенно, словно ступая по тонкому льду. Красивые ноги, черная юбка. Поравнявшись с ней, я понял, что она не молода, но хороша собой, светловолосая, с правильными чертами лица. Она замечательно гармонировала с этими ухоженными газонами и подстриженными зелеными изгородями. Она делала вид, что не замечает меня. Для нее я был растворен в воздухе вместе с моим мини- $1моррисом», как дух из «Тысячи и одной ночи». Когда мы поравнялись, я заметил ее холодный, застывший взгляд. Я тихонько крякнул, и одна жилка у нее на шее дрогнула, но она прошла мимо, не останавливаясь.