– Ах, Эд, да сядьте вы, пожалуйста, и расслабьтесь. Вы здесь, и совершенно незачем заводиться.

И я сел, сказав себе, что у меня не все в порядке с головой, раз я здесь.

Она подошла к горке.

– Вам виски или водки?

– Виски, пожалуй.

Я наблюдал за ней, гадая, зачем она пригласила меня в такое время ночи. Она вовсе не казалась обделенной вниманием.

– Ах да, Эд, пока не забыла: взгляните-ка на эту кинокамеру. Я купила ее вчера, а спуск что-то не работает. Вы разбираетесь в кинокамерах?

Она жестом указала туда, где на стуле висела дорогая кинокамера в кожаном футляре. Я встал, открыл футляр и извлек из него шестнадцатимиллиметровый «Пейяр болекс».

– Ого! Ничего себе, – воскликнул я. – Зачем это вам понадобилась такая штука, Хелен? Она, должно быть, дорогая.

Она засмеялась.

– Цена действительно немалая, но мне всегда хотелось иметь кинокамеру. У девушки должно быть хоть одно хобби, разве не так? – Она бросила лед в два стакана. – Буду на старости лет вспоминать, как жила в Риме.

Я повертел камеру в руках. Мне вдруг пришло в голову, что она, должно быть, живет не по средствам. Ее отец сказал мне, что выдает ей по шестьдесят долларов в неделю. Он заявил, что не хочет, чтобы у нее было больше денег. Я знал цены на квартиры в Риме. Эта обходилась долларов в сорок в неделю. Я взглянул на столик, заставленный всевозможными напитками. Как же она умудряется так жить? А тут еще эта дорогая кинокамера…

– Вам кто-нибудь оставил состояние?

Ее глаза забегали, и на мгновение она, казалось, смутилась, но лишь на мгновение.

– Если бы. А почему вы спросили?

– Это не мое дело, но все это, наверное, стоит немалых денег, да? – Я обвел рукой комнату.

Она пожала плечами:

– Наверное. Отец выдает мне щедрое пособие. Ему нравится, чтобы я так жила.

Говоря это, она не смотрела на меня. Даже не знай я, сколько именно дает ей отец, я все равно заметил бы ложь. Я был заинтригован, но решил, что это не мое дело, и переменил тему разговора:

– Так что с камерой?

– Не работает спуск.

Когда она указывала, ее палец коснулся тыльной стороны моей ладони.

– Он на предохранителе, – объяснил я. – Вы нажимаете вот на эту штучку, и тогда спуск работает. Предохранитель ставят, чтобы случайно не заработал мотор.

– Силы небесные! А я чуть не отнесла ее сегодня обратно в магазин. Надо бы прочесть инструкцию. – Она взяла у меня камеру. – Я никогда ничего не понимала в механизмах. Вы только посмотрите, сколько я накупила пленки. – Она указала на письменный стол, где стояло десять картонок с шестнадцатимиллиметровой пленкой.

– Уж не собираетесь ли вы всю ее истратить на Рим? – спросил я. – Тут на всю Италию хватит.

Она бросила на меня странный взгляд, в котором я уловил какое-то лукавство.

– Большую часть я приберегаю для Сорренто.

– Сорренто? – Я был озадачен. – Значит, вы собираетесь в Сорренто?

Она улыбнулась:

– Вы не единственный, кто едет в отпуск. Вы когда-нибудь были в Сорренто?

– Нет. Так далеко на юг я еще не забирался.

– Я сняла виллу совсем рядом с Сорренто. Она славная и очень уединенная. Пару дней назад я летала в Неаполь и обо всем договорилась. Я даже условилась с одной женщиной из близлежащей деревни, чтобы она приходила и убирала.

Я вдруг почувствовал, что рассказывает она мне все это неспроста. Я бросил на нее быстрый взгляд.

– Прекрасно. Когда вы едете?

– Тогда же, когда и вы в Искию. – Она положила камеру на стол, подошла и села рядом со мной на кушетку. – И, как и вы, я еду одна. – Она посмотрела на меня.

– Послушайте… – начал было я, но она подняла руку, останавливая меня.

– Я знаю, что вы чувствуете. Я не ребенок. Я чувствую то же самое по отношению к вам, – сказала она. – Поедемте со мной в Сорренто. Все устроено. Я знаю, как вы относитесь к отцу и работе, но я обещаю, что вы будете в полной безопасности. Я сняла виллу на имя господина и госпожи Дуглас Шеррард. Вы будете господином Шеррардом, американским бизнесменом в отпуске. Там нас никто не знает. Разве вы не хотите провести месяц со мной вдвоем?

– Но мы не можем этого сделать, – возразил я, понимая, что препятствий этому нет. – Нельзя же вот так, очертя голову…

– Не перестраховывайтесь, милый. Ничего страшного. Я все спланировала очень тщательно. Я поеду на виллу в своей машине. Вы приедете на следующий день поездом. Местечко славное. Оно стоит на высоком холме над морем. До ближайшей виллы не меньше четверти мили. – Она вскочила на ноги и принесла карту, лежавшую на столе. – Я покажу вам, где это. Смотрите, вилла отмечена на карте. Она называется «Белла виста». При ней есть сад – апельсиновые и лимонные деревья и виноград. Она стоит особняком и понравится вам.

– Еще бы, Хелен, – признал я. – Я действительно хотел бы съездить туда. Но что с нами будет, когда этот месяц закончится?

Она засмеялась:

– Если вы боитесь, что я стану ждать от вас предложения руки и сердца, то вам нечего опасаться. Замуж я не собираюсь еще несколько лет. Я даже не знаю, люблю ли я вас, Эд, но определенно знаю, что хочу побыть с вами месяц наедине.

– Но мы не можем, Хелен. Это было бы ошибкой.

Она коснулась пальцами моего лица.

– Сделайте милость и уйдите сейчас, хорошо? – Она похлопала меня по щеке и отстранилась от меня. – Я только что вернулась из Неаполя и очень устала. Говорить больше не о чем. Я обещаю вам полную безопасность. Теперь все зависит от того, хотите вы провести со мной месяц или нет. Я обещаю, что не буду ставить никаких условий. Подумайте. Давайте больше не встречаться до двадцать девятого. Я буду встречать на вокзале в Сорренто поезд из Неаполя, прибывающий в три тридцать. Если вас не будет в поезде, я все пойму.

Она прошла в холл и приоткрыла входную дверь.

Я подошел к ней:

– Погодите, Хелен…

– Пожалуйста, Эд, давайте больше ничего не будем говорить. Либо вы будете в том поезде, либо вас там не будет. Вот и все. – Ее губы коснулись моих. – Спокойной ночи, милый.

В коридор я вышел, уже зная, что поеду тем поездом.

До отъезда в Сорренто оставалось пять дней. За это время еще многое надо было сделать, но я обнаружил, что мне трудно сосредоточиться.

Я был похож на подростка, с нетерпением ожидающего первого свидания. В моменты отрезвления – а их было мало – я говорил себе, что я спятил, если иду на такое, но утешал себя тем, что на Хелен можно положиться. Раз она сказала, что мне ничего не грозит, значит, так оно и есть. Я убеждал себя, что буду последним дураком, если откажусь от того, что она мне предлагает.

За два дня до моего отъезда в Рим прибыл Джек Максуэлл, чтобы заменить меня на время моего отсутствия. Я работал с ним в Нью-Йорке, он был умелым газетчиком, но звезд с неба не хватал, ограничиваясь колонкой новостей, на которые у него был нюх. Мне он не очень нравился. Он был слишком красив, слишком обходителен, слишком хорошо одет, и вообще всего в нем было «слишком».

По-моему, я нравился ему не больше, чем он мне. После того как мы провели пару часов в редакции, обсуждая предстоящую работу, я предложил ему вместе пообедать.

– Отлично, – согласился он. – Поглядим, что может предложить нам этот древний город. Предупреждаю тебя, Эд, я жду, что все будет по высшему разряду.

Я повел его в ресторан Альфредо, одно из римских заведений, славящихся неплохой кухней, и угостил его молочным поросенком, зажаренным на вертеле и набитым ливером, колбасным фаршем и травами.

После того как мы принялись за третью бутылку вина, он стал вести себя непринужденно и дружелюбно.

– Ты счастливый парень, Эд, – сказал он, принимая предложенную мной сигарету. – Ты, возможно, этого и не знаешь, но дома ты у нас любимчик. Хэммерсток очень высокого мнения о материалах, которые ты поставляешь. Скажу тебе по секрету, только никому ни слова. Через пару месяцев Хэммерсток отзовет тебя. Идея такая: я сменяю тебя здесь, а тебе достается иностранный отдел.