– Если он попытается ославить мою девочку, я его сломаю! – зарычал он. – Держите со мной связь. Я хочу знать, какие именно меры вы принимаете… Понятно?

Я сказал, что понятно.

– И потолкуйте с коронером. Он обещал мне утрясти это дело с беременностью. Я не хочу, чтобы оно всплыло. Покруче с ним, Досон. Припугните его!

– Если это окажется делом об убийстве, господин Чалмерс, – возразил я, – мы никак не сможем повлиять на вердикт.

– Не рассказывайте мне, что мы можем, а чего не можем! – гаркнул он. – Потолкуйте с этим подонком. Позвоните мне завтра в это время.

Сказав, что позвоню, я положил трубку.

Я заказал разговор с коронером Малетти. Когда он взял трубку, я сообщил ему, что Чалмерс хочет получить подтверждение тому, что договоренности, к которым они совместно пришли, останутся в силе. Малетти был сама любезность. Если не обнаружится никаких новых улик, заявил он, синьору Чалмерсу нет нужды волноваться насчет вердикта.

– Если вердикт будет не тот, волноваться придется вам, – заключил я и бросил трубку.

Было уже темно, на окнах появились капли дождя. Пора нанести визит на виллу Палестра, решил я и пошел в спальню за плащом.

Я оставил машину на стоянке и пошел по бульвару, пока не добрался до двустворчатых кованых железных ворот в каменной стене двухметровой высоты. Ею был обнесен сад, посреди сада и стояла вилла Палестра.

Шел сильный дождь, длинная улица была пустынна. Я толкнул створку ворот и прошел на темную аллею, по обеим сторонам которой росли кипарисы и цветущие кусты. Я тихо двинулся по аллее, сгорбившись под дождем. Через пятьдесят метров она поворачивала, и за поворотом я разглядел виллу, небольшое двухэтажное строение с флорентийской навесной крышей, белыми оштукатуренными стенами и большими окнами.

В одной из комнат нижнего этажа горел свет, остальная часть дома была погружена во тьму.

На аккуратных газонах, окружавших виллу, укрыться было негде. Я пошел по краю, держась поближе к кустам, пока не оказался напротив освещенного окна. Занавески не были задернуты, и я заглянул в комнату. Современная обстановка, просторная комната. У стола стояла девушка и разглядывала содержимое черной вечерней сумки.

Я решил, что это Майра Сетти, и пригляделся к ней повнимательней. А посмотреть на нее стоило. Лет двадцать пять – двадцать шесть, довольно высокая, с каштановыми волосами, доходившими ей до плеч, она была в вечернем платье, плотно ее облегавшем. Подол платья сверкал блестками и был украшен кружевами.

Уложив вещи в сумку, девушка взяла норковый палантин и небрежно накинула его на плечи. Потом закурила и погасила свет. В темном окне отразились быстро несущиеся по темному небу облака и остроконечные кипарисы.

Я ждал.

Примерно через минуту парадная дверь отворилась, и девушка вышла, раскрыв огромный зонт. Она быстро пробежала по дорожке к гаражу. Когда она толкнула двойные двери, вспыхнул свет. В гараже я увидел «кадиллак» бутылочно-зеленого цвета, здоровенный, как трамвай. Прислонив зонт к стене, она села в машину. Я услышал, как заработал двигатель, и она выехала. Машина прошла в десяти метрах от того места, где скорчился я. В свете фар дождевые капли, трава и кусты засверкали.

Я оставался на месте, пока машина не выехала за ворота. Вилла была погружена во тьму. Выждав несколько минут, я решил, что могу спокойно обследовать виллу. Подняв воротник, я обошел ее кругом. Ни в одной из комнат света не было. Я отыскал одно незапертое окно на первом этаже, отворил его, вытащил фонарик, который прихватил с собой, и увидел небольшую кухню. Бесшумно опустившись на кафельный пол, я закрыл окно и тихонечко пошел из кухни по коридору в холл.

Витая лестница слева от меня вела к верхним комнатам. Я поднялся по ней и осмотрел четыре двери, выходившие на площадку. Повернув ручку дальней двери справа, я толкнул ее и заглянул в комнату. Видимо, тут жила Майра. Диван-кровать был покрыт кроваво-красным пледом, стены были обшиты стеганым серым сатином. Серебристая мебель, пурпурный ковер. Ничего себе комнатка.

Ничего интересного я тут не нашел. На туалетном столике лежала шкатулка с драгоценностями. При виде ее содержимого у большинства взломщиков слюнки бы потекли, меня же оно совершенно не тронуло. Зато оно подсказало мне, что денег у хозяйки куры не клюют либо же у нее уйма поклонников, которые осыпают ее этими побрякушками.

И только добравшись до последней комнаты, которая, похоже, использовалась в качестве спальни для гостей, я нашел то, что, как я смутно представлял, я могу найти. У стены было два чемодана. Один лежал на боку, раскрытый. В нем оказалось три моих выходных костюма, три бутылки виски моей любимой марки и мой серебряный портсигар. Какое-то мгновение я стоял уставившись на чемоданы: фонарик у меня в руке дрожал. Затем я опустился на колени и открыл второй чемодан. Он тоже был набит вещами, украденными из моей квартиры: там было все, кроме камеры Хелен.

Не успел я еще как следует обдумать важность этого открытия, как снизу донесся звук, от которого я подскочил как ужаленный. Подобный звук, вероятно, слышит охотник, который охотится в диких джунглях Африки за безобидной дичью: этот звук предупреждает его, что на арену прибыл слон-отшельник.

Тихая, погруженная во тьму вилла заходила ходуном, как будто началось землетрясение. Сначала послышался страшный грохот: кто-то открыл входную дверь, и она стукнулась о стену.

Затем мужской голос прокричал:

– Майра!

От этого крика я оцепенел, волосы на голове стали дыбом, а сердце замерло. Снова послышался грохот – это мужчина внизу захлопнул парадную дверь. И вдруг этот страшный грубый голос заревел снова:

– Майра!

Я узнал его. Я слышал его по телефону – Карло.

Я бесшумно выскользнул из спальни. Свет в холле был включен. Я никого не увидел, но теперь свет горел и в гостиной.

И тут этот хриплый голос запел. Это был голос хулигана: немузыкальный, похабно-громкий и вульгарный. Назвать это песней было нельзя: это был какой-то звериный рык, от которого меня бросило в пот. Я ждал. Вой продолжался. Пока Карло здесь, лучше не высовываться. Наступила тишина, которая понравилась мне ничуть не больше предшествовавшего ей шума.

Я оставался в тени, примерно в полуметре от перил, где меня нельзя было увидеть. И хорошо, поскольку я вдруг заметил фигуру человека, стоявшего в освещенном проеме гостиной.

Я отодвинулся подальше в тень. Это была та же самая широкоплечая фигура, которую я видел крадущейся на вилле в Сорренто. Я был в этом уверен. Последовала долгая, томительно-жуткая пауза. Карло стоял склонив голову и, казалось, прислушивался.

Я затаил дыхание и ждал, сердце бешено стучало в груди. Он неторопливо прошел на середину холла. Потом остановился лицом к лестнице, широко расставив ноги и положив руки на бедра. Свет от лампы у него над головой хорошо его высветил. Он был в точности такой, каким его описал Френци: красивое животное с бычьей шеей и грубыми чертами лица. На нем была черная водолазка и черные брюки, заправленные в начищенные мексиканские сапожки. В мочке уха у него торчало золотое колечко. Он казался громадным и потным, как бык на корриде.

Он долго, неотрывно смотрел на то место, где стоял я. Я был уверен, что видеть меня он не может. Двинуться я не смел, чтобы не привлечь к себе его внимания.

И вдруг он заорал:

– А ну-ка живо спускайся, а то я сам тебя спущу!

Я стал спускаться. А что мне еще оставалось? Если бы дошло до драки, на площадке негде было развернуться, да и выбраться из дома можно было только по лестнице и через парадную или из окна первого этажа.

Спускался я медленно. Я не пигмей, но я не обманывал себя и знал, что против такого быка у меня почти никаких шансов. Судя по тому, как он переместился из гостиной к центру холла, я понял, что он быстр, как молния. Когда я дошел до половины лестницы, на меня упал свет от люстры в холле, и я остановился – вот он, мол, я, смотрите.