— Хватит! — закричал Гакл. «Хватит — тит», — отозвалось эхо.

— Что вы так нервничаете, пан Гакл, я же не говорю о присутствующих, вас это не касается, — с наивным видом заявил Яначек.

Наступившую неловкую паузу прервала Мария

— На чьи вздымающиеся груди вы наткнулись? — с улыбкой спросила она Яначека.

— Груди я выдумал. А налитые кровью глаза были у нашего Кваши, которого я встретил внизу около кикимор. Кажется, он мчался в ресторан «В раю». Если и настоящий рай так же загажен, то можно только радоваться, если вас из него изгонят. Ну а Квазимодо, как всегда, будет изгнан в полночь…

— Вам бы надо пойти за Квасаком, пани Залеска, — отозвалась Ленка, — он же из-за вас напьется. — Сумерки уже сгустились, и Мария не видела выражения лица девушки, но могла себе представить. Она молча направилась к лестнице, ведущей на первый этаж

В это время наверху, на площадке между вторым и третьим этажами, появилась Эмила.

— Мария, подожди, пойдем вместе! — крикнула она.

Но Мария, не поднимая головы, быстро спускалась по ступенькам. Яначек следовал за ней.

Эмила мгновение колебалась, потом сбежала к Гаклу и Ленке.

— Что с ней случилось? Куда она пошла?

— В ресторан за Квасаком, — ответила Ленка. — Есть же на свете такие несчастненькие, которых пинают, как хотят, — она с состраданием посмотрела на Эмилу, — а они все пекутся о тех, кто их лупит. Должна вам признаться, Мила, что больше всего на свете ненавижу рабские натуры.

— А я — потаскушек, — отрезала Эмила, повернулась к Ленке спиной и направилась к лестнице.

Эмила Альтманова остановилась у застекленной двери, ведущей во двор. Не открывая ее, прижала лицо к стеклу. На противоположной стороне, у высокой стены, стояла Мария и разговаривала с Яначеком. Беседа была оживленной, Мария возмущенно махала рукой перед самым носом коллеги. Яначек пытался возражать, но она — смотри-ка! — даже прикрикнула, потом повернулась к нему спиной, вынула из кармана ключи и открыла низкую дверцу в стене. Яначек пожал плечами и направился к воротам у правого крыла замка.

«Она снова в форме, — подумала Эмила, — не надолго же хватило ее смирения».

Эмила ошиблась и, наверное, призналась бы в этом, если бы могла видеть лицо Марии, когда та шла с опущенной головой через маленький дворик между стенами замка. Место это — небольшая скалистая площадка — было очень интересным, называлось оно барбакан.[1] Войти сюда можно было через дверцу со двора замка либо с противоположной стороны, где в наружной стене был такой же вход. Все, кто работал в замке, тщательно запирали обе дверцы. Никто, кроме сотрудников, не имел права заходить сюда. Ничего удивительного: здесь берегли от посторонних глаз необычную тайну замка Клени, известную лишь посвященным, — семь установленных на постаменты фигур величиной чуть больше человеческого роста. В середине прошлого века их вытесал из песчаника скульптор-самоучка. Работники замка прозвали эти скульптуры кикиморами. Удивительно смешные — со смеху можно лопнуть — и одновременно наводящие ужас — у тех, кто послабее, мурашки бегают по коже. Застывшие в причудливых позах, с вытаращенными глазами, фигуры были когда-то раскрашены. Недавно управляющий замком, дипломированный художник, восстановил краски. От этого скульптуры стали производить еще более жуткое впечатление. Кто впервые видел кикимор, долго не мог оправиться от потрясения.

Мария же равнодушно брела мимо них, погруженная в свои мысли. Она подошла к дверце наружной стены и открыла ее. Затем прошла опушкой небольшого лиственного леса, пышно называемого здесь заказником, и начала спускаться по тропинке, едва заметной на каменистой почве крутого косогора.

Внизу весело перемигивались в начинающейся ночи огоньки железнодорожной колеи, перерезавшей гору. Перехода в этом месте не было, и дежурная блокпоста, решительная пани Нечасова, сидевшая неподалеку в будке, гоняла разных хулиганов, шлявшихся по путям. Но к тем, кто работал в замке, особенно к пану Седлницкому, она иногда была снисходительной. Ведь тропинка намного сокращала дорогу к ресторану «В раю». Иначе пришлось бы огибать гору, на которой стоял замок, и идти через деревню по другую сторону вершины.

Мария не спешила. Села под железнодорожной насыпью, сняла туфлю и выбросила закатившийся камешек. Не спеша стала разглядывать раскинувшийся перед ней пейзаж.

Склон горы заканчивался дорогой, серо-белая лента которой едва виднелась. За ней вырисовывались силуэты нескольких домиков. Их окна угадывались по синеватым отблескам телевизионных экранов. Только из ресторанных окон лился яркий желтый свет. За домами чернела полоса лесонасаждений, а еще дальше текла река, ясно видная и ночью. В этих местах, недалеко от слияния с Лабой, Влтава была широкой. У берегов дожидались утра длинные и пузатые грубые суда с красными сигнальными фонарями на носу и корме.

«Если речники решили заночевать здесь, — подумала Мария, — значит, они сейчас в ресторане». В другое время она охотно посидела бы с этими бывалыми людьми, знавшими массу интересных историй. Но сегодня ее будто бы кто-то удерживал, она продолжала сидеть и смотреть на горящие окна. Вот кто-то открыл крайнее из них, поток света стал ярче, громче зазвучала песня, едва слышная перед этим:

Светит в окне луна,

ты проводи меня

на ту плотину за дом.

Как хорошо было в нем

нам с тобою вдвоем.

«Красиво поют, — оценила Мария, — даже на два голоса. И никто не пьян — кроме Рафаэля, разумеется».

Управляющий замком гордился своим необычным двойным именем — Ян Рафаэль Седлницкий. Предпочтение он отдавал Рафаэлю, ведь это имя недвусмысленно намекало на его профессию. К сожалению, было у него и известное всем прозвище — Квазимодо, против которого вначале безуспешно боролся, но потом смирился и автоматически откликался на все варианты, возникавшие в изобретательных головах сотрудников: Кваша, Квасан, Квасак…

«Не пойду к нему, — решила Мария. — Он уже под градусом, снова придется выслушивать его длинные речи». Она привыкла к одиночеству, любила разговаривать сама с собой. «Посижу еще, здесь красиво. Прекрасная теплая майская…»

Мария резко подняла голову, насторожилась. По косогору зашуршала щебенка, посыпавшаяся из-под чьих-то ног.

— Ах ты мерзавец, ах ты хулиган! — раздался резкий голос. — Ну-ка уходи с путей!

Вспыхнул четкий кружок света. Он запрыгал во все стороны и на мгновение ослепил Марию. Но она успела заметить черную тень, перескочившую через насыпь. «Пани Нечасова по пути на дежурство застала кого-то на рельсах», — поняла Мария. Свет фонаря удалился, и она, успокоившись, стала вглядываться в темноту, поджидая, кто из нее вынырнет. «Может быть, Мила, — затеплилась надежда. — Тогда вместе пойдем в ресторан или останемся сидеть здесь, это все равно. Главное, лишь бы между нами уладилось…»

Мария встала, повернулась к полотну дороги, но из темноты никто не шел. Ее снова охватило чувство тревоги. Не помня себя, она вдруг побежала вниз к освещенным окнам.

Когда Мария остановилась на пороге, никто в ресторане не обратил на нее внимания. Речники и местные жители сидели за длинным столом, тесно прижавшись друг к другу, обнимались и покачивались в такт известной песенке. Ян Рафаэль Седлницкий, или Квазимодо, не принимал участия в общем веселье; сидя за столиком в углу, он молча и печально смотрел в пивную кружку. Рядом с ним опирался локтями о крышку стола могучий бородач Иво Беранек, заведующий хранилищем замка и рабочий-ремонтник в одном лице. Напротив качался на ветхом стуле — в этом ресторане все было довольно ветхим — Дарек Бенеш, фотограф института охраны памятников. Он приехал в Клени вместе с Эмилкой Альтмановой для инвентаризации имущества замка.

«Не следовало мне сюда приходить, — подумала Мария. — Здесь все в порядке, Рафаэль сегодня напьется тихо, без шума». Она уже решила повернуть назад, но тут ее увидел Дарек и замахал рукой. Молодой фотограф с его, мягко говоря, сомнительной репутацией вызывал у Марии чувство неприязни, поэтому пошла она к столику с большой неохотой.