Следующая дверь, в которую я вошел, тоже была полуоткрыта. Как будто бы сегодня в полицейском управлении был день открытых дверей. Оставалось только устроить экскурсию по этому учреждению.

Вегард Вадхейм стоял у книжной полки и листал толстую красную книгу — кодекс законов. Это был худой сутулый человек с черными волосами и седыми завитками около ушей. Когда‑то он входил в сборную страны по бегу на длинную дистанцию, а в 1956 году в Мельбурне вышел победителем в беге на 10 тысяч метров и прославился на весь мир. Через несколько лет он издал пару поэтических сборников. С ним у меня никогда не было никаких стычек, я мог говорить с ним как с человеком цивилизованным, во всяком случае, согласно тем нормам, которые были приняты в этом учреждении.

— Привет, — сказал я, и он поднял голову.

Его темные глаза задумчиво смотрели на меня. Вегард Вадхейм всегда казался задумчивым. И хотя он уже в течение двадцати лет ничего не печатал, меня не покидало чувство, что он обдумывает строфу, охотясь за нужными словами, чтобы правильно выразить свою поэтическую мысль. Но по опыту мне было также известно, что он при этом был способен мыслить вполне реалистически.

— Когда ты приехал в Берген, Вадхейм? — спросил я.

Он с удивлением взглянул на меня.

— Когда я приехал в Берген? Ты что же это, берешь у меня интервью, Веум?

— Пока нет. Речь идет о Ялмаре Нюмарке.

Он посерьезнел.

— Да, я слышал, что его сбила машина. Ужасно. Но он, кажется, выжил.

— Да. Послушай…

Он с любопытством взглянул на меня.

— Думаешь, что здесь что‑то не так, Веум? Ты считаешь, что на него наехали намеренно?

Я пожал плечами.

— Трудно сказать, но Нюмарку слишком много было известно. Слишком много.

Вадхейм запустил пятерню в волосы.

— Присаживайся, Веум.

Он отложил книгу и присел сам на краешек письменного стола. Рукой указал мне на свободный стул, но я остался стоять, прислонившись к стене.

— Ты хорошо знаешь Ялмара Нюмарка? — спросил я.

— Еще бы. Работали вместе, пока он не вышел на пенсию. Потом я редко видел его. Пенсионеры нечасто заглядывают сюда, Веум. У нас тут всегда такая суматоха. И им это прекрасно известно.

— Вечная нехватка кадров?

— Да, — сказал он коротко. — Я приехал в Берген в начале 60–х годов. Ялмар Нюмарк в течение многих лет был моим ближайшим коллегой. Я у него многому научился.

— Другими словами, можно сказать, что ты… Скажи мне, Ялмар Нюмарк действительно был хорошим полицейским?

Вегард Вадхейм с горечью посмотрел на меня.

— Хороший полицейский? Смотря, что вкладывать в это понятие. На этот счет могут быть разные мнения. Даже у нас в конторе они расходятся, но я могу ответить. Да, по моему мнению, Ялмар Нюмарк, был очень хорошим полицейским. Я привык доверять его мнению. Он был прекрасным психологом и всегда защищал интересы простых людей, если ты понимаешь, что я имею в виду. Слишком многие из нас только следуют инструкциям, но главное ведь — это люди, с которыми мы сталкиваемся. Никто не может избежать ошибок. Даже полиция. И не все наши инструкции являют собой истину в конечной инстанции.

— Так ты хорошо знаешь Ялмара Нюмарка?

— Настолько, насколько можно знать своего коллегу, если не связан с ним личной дружбой. Он был всегда довольно‑таки замкнутым человеком. Жил сам по себе, по–настоящему близких друзей у него было мало, никакой родни. Мне кажется, его жизнь была ужасно одинокой, но ведь он сам хотел этого. Несколько раз мы обедали вместе, я приглашал его к себе в дом, но… Мы ценили друг друга, были тесно связаны по работе. Но в другое время виделись редко,

— В период вашей совместной работы он занимался какими‑нибудь старыми делами?

— Что ты имеешь в виду?

— Дела военного времени. Например, был такой осведомитель и убийца, которого прозвали Призраком. Пожар на фабрике красителей «Павлин» в 1953 году. Пятнадцать погибших. Дело о пропавшем без вести — это было позднее, в 1971 году. И убийство тоже в 1971 году.

— Мне кажется, ты смешиваешь разные вещи. Взять хотя бы первое дело. Нюмарк кое‑что рассказывал мне о событиях военных лет. Кажется, он был одним из руководителей местного движения Сопротивления в наших краях. Это и само по себе интересно, но ты понимаешь, что у него были свои причины вспоминать это. О войне многие любят рассказывать. Постепенно перестаешь обращать внимание на подробности, но я помню это прозвище — Призрак. И то убийство, о котором ты говоришь, в 1971 году. Был убит человек, которого многие, в том числе и Ялмар Нюмарк, отождествляли с Призраком, не так ли?

Я кивнул.

— Дело так и не было раскрыто.

— Что ж, это правда. Это была жестокая акция, но во многих отношениях характерная. Это была казнь. Такое часто встречается в жизни людей дна. Однажды подобным образом разделались с одним доносчиком. А также и с торговцем наркотиками, не заплатившим деньги за полученную партию товара. Почему бы не расправиться подобным образом и со старым фашистом? В этом нет ничего неправдоподобного.

— А ты знаешь что‑нибудь об этом парне, пропавшем без вести?

— О ком это?

— Был такой Юхан Верзила, он исчез приблизительно в то же самое время. Телосложение у него было почти такое же, как и у Харальда Ульвена, Призрака. И по сей день о нем ничего не известно.

— Этого дела я не помню…

— Оно, конечно же, не относится к числу особо важных. Верзилы приходят и уходят. Это не то, что, например, судовладельцы.

Он печально посмотрел на меня.

— Сожалею. Об этом деле ничего не могу сказать.

— Пожар в 1953 году. Ялмар Нюмарк подозревал, что этот самый Харальд Ульвен вполне мог быть причастным к нему. Он работал там курьером. Нюмарк считал, что пожар на «Павлине» мог быть не результатом трагического несчастного случая, а гораздо хуже — злым умыслом, преступным деянием. Это ему покоя не давало. Даже накануне того дня, когда его сбила машина, и даже в тот самый день мы говорили с ним об этом. Он постоянно думал обо всех этих делах. Хотя прошло уже тридцать лет после пожара на «Павлине» и ровно десять после исчезновения Верзилы и этого нераскрытого убийства… Не знаю, но у меня чувство, что он собственными силами проводил расследование. И вот его сбила машина. Он чудом остался в живых. Неужели ты не видишь связи между всеми этими событиями?

Вегард Вадхейм смерил меня долгим взглядом.

— Бесспорным это не выглядит, хотя взаимосвязь возможна. Но… — Он развел руками. — Почему со всем этим ты пришел именно ко мне? Это расследует Хамре, и, смею тебя уверить, Веум, он — парень в своем деле дока. Если есть здесь что‑то, он непременно отыщет. Я…

Он протянул руку к телефонному аппарату.

— Я только что от него. Он не очень‑то заинтересовался всем этим. Хорошо бы, конечно, если бы ты с ним поговорил. И…

Дверь открылась, и вошла женщина с кипой бумаг.

— Вот оно. Мне кажется, я его нашла, — увидев меня, она остановилась в дверях. — О, извините, я…

Ей было чуть больше тридцати, длинные светлые волосы, нос крупный, чуть с горбинкой, застенчивая улыбка, которая с удивительной быстротой переходила в радостную. Глаза ее сияли, и она протянула мне руку.

— Меня зовут Эва Енсен.

Вегард Вадхейм выскочил из‑за письменного стола и так и остался стоять там, слегка улыбаясь.

— А ты тренируешься сейчас, Веум?

А Эве Енсен он пояснил:

— Мы с Веумом несколько раз наступали друг другу па пятки, когда он работал в комиссии по делам несовершеннолетних и бегал за команду ратуши.

— Сейчас я мало бегаю. Если только хорошая погода и душа на месте.

— Может быть, встретимся во время бергенского марафона осенью?

— Может быть, Веум. Может быть.

— Ладно, пока.

Я кивнул им обоим. Эва Енсен была одета во все голубое: голубая блузка и голубая бархатная юбка. Идя по улице, я все время вспоминал ее улыбку. Если бы я встретил ее несколько лет назад, то, вероятно, влюбился бы. Но не сейчас. Сейчас я — развалина, оставленная крепость, давно не вспаханное поле. Такое у меня состояние. Это началось со мной в прошлом ноябре.