— Все это верно, но я боюсь, что преступник не примет такой тактики, просто не сможет ее принять. У него наверняка были очень веские причины избавиться от Квасковяка. В наши дни люди без особой нужды не убивают своих соседей, тем более работников милиции.

— Это могло быть просто хулиганской выходкой какого-нибудь балбеса, приведшей к трагическому концу.

— Теоретически это допустимо, но вот на практике… Очень давно в Подлетной никаких «выходок» не было. А это похоже на убийство из-за угла. Хулиганы такими делами не занимаются. И потом, время убийства: между четырьмя и пятью часами утра. Для хулиганов время неподходящее. Единственное питейное заведение в Подлетной закрывается в десять вечера. Накануне там было абсолютно спокойно. Мы без труда установили это.

— Наверняка там есть и подпольные забегаловки.

— Левандовский выясняет это. Ваши предположения совпадают с концепцией, которой капитан придерживается при расследовании. Но пока до успеха ему далеко. И мне кажется, что он на ложном пути.

Неваровный зашевелился в кресле, откашлялся, словно готовясь что-то сказать, но, видимо, передумал и позволил полковнику продолжать.

— Я думаю, Квасковяк напал на след какого-то серьезного преступления. Сержант был человеком наблюдательным. Имей он среднее образование, я направил бы его в офицерскую школу. Несколько раз уговаривал его взяться за учебу, но он все выкручивался: мол, жена, трое детей, да и возраст уже не тот… И все же Квасковяк был отличным работником. Очевидно, его подозрения не были достаточно обоснованы, потому он и не сделал никаких записей. Но для преступника, а может быть, и для целой банды он уже представлял опасность. И его убрали. Теперь эти люди притихли, сидят, как мыши за печкой. Но так долго продолжаться не может. Поэтому-то очень важно, чтобы у нас в Подлешной был опытный и умный наблюдатель. Такой, как ты. — Полковник снова перешел на дружеский тон.

— Спасибо за комплимент. В последние годы у меня было мало возможностей убедиться, как меня ценят.

— Сам виноват, ты прекрасно об этом знаешь. Характерец у тебя ужасный. Ну так как? Едешь в Подлешную?

— Это приказ, товарищ полковник?

— Нет, — комендант начал злиться, — это лишь дружеское предложение. Если предпочитаешь возиться с бумажками, дело твое. Можешь сидеть над ними, пока…

— Пока меня не выгонят со службы, — закончил Неваровный.

— Опять ты за свое! Тут и святой терпенье потеряет!

— Я уже давно его потерял.

— Бронек, подумай! Я даю тебе прекрасное дело. Оно словно создано для тебя. Неограниченные возможности для инициативы. Другой бы радовался, а ты вспоминаешь старые обиды.

— Все управление умрет со смеху: Неваровный стал комендантом крошечного отделения!

— Мог бы придумать аргумент поумнее. До сих пор я не замечал, что тебя особенно волнует мнение окружающих. Но если это важно для твоего самолюбия, могу отдать приказ, что ты направляешься в Подлешную для ведения следствия.

— Тогда будут говорить, что я подчиняюсь Левандовскому.

— Ну что, прикажешь переименовать Подлешную в уездный город и предлагать тебе должность уже уездного масштаба? Единственное, что я могу и считаю необходимым сделать, — это дать тебе несколько надежных ребят, они там наверняка пригодятся.

— И надолго мне придется застрять в этой дыре?

— Даю слово, в любой момент ты сможешь вернуться в Варшаву.

— А как с жильем?

— Не беспокойся. Если тысячи людей ездят со всех сторон в столицу, то один майор может поездить и в обратном направлении. Отделение в Подлешной располагается в довольно просторном доме. В одну комнату поставишь кровать — вот тебе и спальня. Из будущих твоих подчиненных особенно рекомендую Богдана Михаляка. Парень молодой, в прошлом году стал сержантом. Года через два-три хочу направить его в офицерскую школу. Родом он из Женсова и прекрасно разбирается в местных условиях. Очень развитой. Уверен, он далеко пойдет. Можешь на него положиться.

— Вы так говорите, словно вопрос уже решен.

— А ты еще не решил? Между нами говоря, это твой последний шанс снова стать полноправным сотрудником аппарата. А на прошлом поставим крест. Для меня важно как можно быстрее найти убийцу или убийц Квасковяка, но, откровенно говоря, я буду рад, если это сделаешь ты, а не Левандовский. И не потому, что я его не люблю или недооцениваю его способности, — я просто хотел бы убедиться, что не ошибся в тебе. Итак?

— Придется согласиться. Когда я должен приступить к исполнению обязанностей?

— Завтра в Подлешной похороны. У меня в это время совещание в управлении, поэтому быть там я не смогу, вместо меня поедет полковник Неголевский. Хорошо бы и тебе побывать на кладбище. А послезавтра утром примешь подлешновское отделение. Желаю успеха.

— Судя по всему, работа будет нелегкой…

— Прежде всего ты должен выяснить, зачем старший сержант так рано выходил из дому. В этих странных прогулках кроется ключ к раскрытию загадки.

На следующий день после похорон старшего сержанта Владислава Квасковяка майор Бронислав Неваровный на электричке приехал в Подлешную и прямиком направился в отделение милиции. Оно располагалось в вилле довоенной постройки, метрах в четырехстах от станции. Дом отстоял метров на десять от улицы и был окружен выкрашенным в зеленый цвет заборчиком. От калитки вела к дому выложенная бетонными плитами дорожка. Справа и слева от нее, на газонах, — две клумбы, окаймленные красным кирпичом. В центре одной из клумб находилась довольно высокая мачта, выкрашенная в белый цвет, со стальным тросиком на блоках для подъема флага. Отороченное черной каймой бело-красное полотнище свисало с середины мачты: сотрудники Квасковяка прощались со своим комендантом.

Майор открыл калитку, прошел по дорожке и вошел в дом. Коридор делил помещение на две равные части. Лестница вниз, закрытая массивной металлической решеткой, очевидно, вела в помещение для арестованных. На дверях слева висела небольшая табличка: «Пост милиции в Подлешной». Неваровный повернул ручку и оказался в небольшой комнате, перегороженной барьером. С одной стороны барьера находилась широкая деревянная скамья и стояло несколько стульев, с другой — два стола, на них телефон и какие-то книги. На стене — государственный герб.

Один стол пустовал, за другим сидел молодой симпатичный сержант и читал газету.

— Добрый день, — сказал майор.

— Угу, — буркнул сержант, не отрываясь от газеты.

Неваровный уселся на скамью и стал ждать, что будет дальше. Прошло минуты три. Милиционер дочитал отрывок детектива в «Трибуне Мазовецкой» и с сожалением отложил газету.

— Вы по какому делу, гражданин?

— Я из Варшавы. Моя фамилия Неваровный, майор Бронислав Неваровный.

— О боже, ну и влип! — молодой человек вскочил так стремительно, что газета оказалась на полу.

— Если не ошибаюсь, сержант Михаляк?

— Гражданин майор, докладывает сержант Михаляк: в штате отделения пять человек. Один на дежурстве, один убит, трое в патруле. — Михаляк выпалил все это одним духом, вытянувшись по стойке «смирно». Заметив собственную неловкость, он тут же поправился. — Вы меня так напугали, что сам не знаю, что говорю. Нас тут четверо. Я дежурю, а двое ушли в патруль. У четвертого сегодня выходной, он дежурит ночью.

— Хорошо, хорошо. — Майор с трудом сдержал смех. Ему понравился этот симпатичный парень, и только для порядка он добавил. — В следующий раз, когда кто-нибудь входит, не читайте газет.

— Слушаюсь, гражданин майор.

— Получили телефонограмму из воеводского управления? — Неваровный открыл дверку в барьере, прошел в другую половинку комнаты и, не снимая плаща, сел на свободный стул напротив стоявшего навытяжку сержанта. — Садитесь, Михаляк.

— Телефонограммы не было. Но вчера о вас нам говорил уездный комендант из Рушкова. Я думал, что из Варшавы позвонят и предупредят. Мы бы встречали на станции.