Недавно в одной из застекленных витрин появился новый экспонат — обычный пистолет калибра 7,62. Его вид свидетельствует о многолетнем частом употреблении. Тем не менее пистолет в прекрасном состоянии, хотя весьма сомнительно, что когда-нибудь кто-нибудь сделает из него хотя бы один выстрел. Под пистолетом находится небольшая табличка с надписью:

В полдень горничная подошла к двери номера 315. Постучала — тишина. Снова постучала — тишина. Она удивилась. Все еще спят? Или пан Кожух спит, а жена ушла? Нет, вряд ли. Работая в прямом, широком коридоре четвертого этажа, она бы услышала, если кто-нибудь открывал дверь этой комнаты, ведь другие номера были пустыми.

Горничная громко постучала в третий раз и, не дождавшись ответа, вставив плоский ключик в замок, повернула его вправо. Замок сразу же открылся, она нажала дверную ручку, потянула дверь к себе. В этой старой гостинице у каждой комнаты было две двери, отделенных друг от друга полутораметровым тамбуром. Внутренняя дверь тоже была закрыта. Женщина, охваченная внезапной тревогой, снова постучала. Никто не откликнулся. Она энергично нажала дверную ручку.

И увидела светлую комнату, залитую полуденным майским солнцем. А у правой стены, в кресле…

Женщина пронзительно вскрикнула и, потеряв сознание, рухнула на пол.

Другая горничная, убиравшая лестницу, услышала крик. Выключив пылесос, она быстро, насколько позволяли ей отекшие ноги, выбежала в коридор и устремилась к единственной широко открытой двери. Приготовленная криком к самой ужасной неожиданности, она не потеряла сознание и, выскочив из 315 номера на лестницу, стала истерически звать на помощь портье: «Пан Станислав! — донесся ее голос до первого этажа. — Пан Станислав! Беда!»

Портье поднимался наверх, шагая через две ступеньки, что в его возрасте и при его весе было не так легко. Еще быстрее он выбежал из комнаты, не забыв, однако, распорядиться, чтобы никто туда не заходил.

Три автомашины — две милицейские и «скорая помощь» затормозили возле «Сьвита» — большой, но отнюдь не самой комфортабельной в городе гостиницы. В вестибюль вошли пятеро в штатском и милиционер в форме, а за ними — молодая женщина-врач с санитаром.

Задыхавшийся портье трясущейся рукой указал им дорогу. Лифт не работал, пришлось подниматься по лестнице. При виде милиционера и врача горничные, столпившиеся у двери триста пятнадцатого номера, расступились.

— Вот здесь! — портье остановился, пропуская приехавших вперед. — Она, наверное, в обмороке, а он… увидите сами… — Портье пятился, не желая снова видеть страшное зрелище. — Мы ни к чему не притронулись, даже к ней.

Поручик Левандовский, офицер следственного отдела городского управления милиции, остановил своих спутников:

— Минуточку! Не все вместе. Я войду первым.

За порогом открытой настежь двери лежала в обмороке горничная Марковская.

— Займитесь ею, — попросил поручик врача «скорой помощи».

Направо от большого окна через ручку маленького креслица перевесилось тело мужчины. Его левая рука почти касалась пола, правая сжимала подлокотник. На дешевой пижаме в голубую полоску темнели пятна запекшейся крови. Кровь стекала с груди на живот, на бедра, на пол. Большая липкая лужа темнела у его ног.

На полу, за креслом, лежал мужской парик из темно-русых волос.

Лысый, бледный череп убитого пересекал шрам.

В груди слева торчал кинжал.

Поручик Левандовский широко раскинул руки, как бы стремясь оградить труп от любопытных взглядов. Позади него стоял судебно-медицинский эксперт и двое уполномоченных из следственной группы. Ни к чему не прикасаясь, сдерживая дыхание, поручик наклонился над креслом. В полной тишине он долго всматривался в рукоятку кинжала: на ней виднелись маленькие дырочки, расположенные в форме свастики, когда-то там находившейся, а потом отодранной. Поручик подозвал врача и своих товарищей. Вместе они продолжали внимательно осматривать тело.

Человек был мертв уже много часов.

— Удар нанесен с абсолютной точностью, — тихо сказала врач. — Прямо в сердце.

Поручик Левандовский медленно повернулся. Не сходя с места, он окинул пристальным взглядом комнату. Обычный двухместный гостиничный номер. У стен две аккуратно заправленные кровати, однако видно, что пользовались только одной: кто-то ложился на неразостланное одеяло. На низкой скамеечке — открытый чемодан с переворошенным бельем. Искали там что-нибудь? А где костюм убитого? Видимо, в запертом шкафу. Над умывальником, на полочке, — туалетные принадлежности, бритвенный прибор. На столе — раскрытая книга, недопитый стакан чая, грелка. Пачка сигарет «Спорт» и коробка спичек. Две газеты — познаньская и местная. Пепельница со множеством окурков. Под кроватью — изношенные полуботинки.

— Что ж, беритесь за работу, — поручик обвел рукой комнату. — Только сохраните мне следы, все следы…

— Горничная уже может говорить, — сообщила врач из «скорой помощи».

— Уведите ее, пожалуйста, в соседнюю комнату, — сказал поручик. — Я сейчас к ней зайду. Позовите сюда портье!

Пан Станислав неохотно вошел в комнату. Остановившись на пороге, он смотрел в окно, отводя глаза от трупа. Поручик жестом подозвал его поближе.

— Кто это?

— Пан Анджей Кожух, — пробормотал портье.

— Анджей Кожух, — повторил Левандовский. — Он жил в этом номере?

— Три дня. С тех пор, как выписался из больницы.

— Из больницы? Он болел?

— Три месяца назад попал в автомобильную катастрофу. Тогда он тоже ехал к нам. Он всегда у нас останавливался, много лет.

— Зачем он приезжал?

— В командировку. На верфь, из Познани.

— Из Познани?

— Да, с машиностроительного завода. Он всегда у нас останавливался.

— Это наверняка он? Наверняка Кожух? — Левандовский пристально наблюдал за перепуганным портье, который, точно загипнотизированный, не отрывал взгляда от убитого.

— Без волос… — прошептал портье. — Но все же это он…

— Что, Кожух всегда носил парик? — поручик указал на предмет, лежащий за креслом.

— У него были волосы… Я не знал, что не свои.

— Итак, вы уверены, что это Анджей Кожух?

— Да.

— Три дня проживший в этом номере?

— Да.

— Один?

— Один… он был прописан, но вчера приезжала жена.

— Из Познани?

— Из Познани… Я думаю, из Познани.

— Она не прописывалась?

— Нет. Ей не надо было прописываться. Она пробыла у нас несколько часов. Утром приехала, а днем уехала.

— В котором часу?

— В третьем, около трех. Это я заметил. Кожух сам проводил ее на вокзал. Вернулся часа в четыре. У нас в это время спокойно… Он постоял со мной, сказал, что хорошо себя чувствует, что жена уехала и он тоже скоро поедет домой.

— Жена молодая? Красивая?

— Какое там! — портье махнул рукой. — Но помоложе его, — добавил он, глядя на лицо убитого. — Впрочем, в парике он тоже выглядел моложе. А насчет нее я вам вот что скажу, пан поручик: одну называют дамой, а другую женщиной. Она — женщина.

— Полька?

— Почем я знаю? По-польски она говорила, как вы, как я, как все.

— А он? — поручик кивнул на убитого. — Поляк?

— По-моему, да. Поляк.

— Вы вчера дежурили?

— Я.

— И сегодня опять вы?

— Я часто дежурю несколько дней подряд. Рядом живу, на ночь приходит второй портье, а я днем работаю… Мы сменяемся в восемь.